Мать тогда была рядом. Это происходило у нее на глазах. Она боялась за меня, она меня вытаскивала.

И пока я ненавидел себя, она возненавидела Риту.

Как тебе это рассказать, цветочек?..

— Она не простила тебе того, что ты… Что мы расстались, — смягчаю формулировку.

— Она не простила? — чуть ширит глаза, потом снова отворачивается к окну.

Задумчивая.

И родная до рези в глазах.

Смаргиваю это ощущение.

Рита долго смотрит в темноту и молчит. И я молчу.

Мне кажется, что она принимает какое-то решение, и не хочу ей помешать. Даже если решение не в мою пользу.

Я уже тоже все решил и не отступлю.

— Она не простила, — повторяет. — А ты?

— А я не простил себе.

Как это случилось со мной?..

Как так вышло, что у меня есть дочь от любимой женщины, а я о ней не в курсе?

Где и в чем я так накосячил, что моя Маргаритка предпочла уехать в Сибирь и рожать там, чем поговорить со мной о том бреде, который услышала в тот день?

В день, в который узнала, что беременна…

Она не сказала этого прямо, но это очевидно. Иначе нахрена был тот спектакль с прокладками?

Простенько и красноречиво.

Изобретательно…

Почему, Рит? За что?

Неужели, правда, из-за тех слов, глупых и нелепых, которые я нес в страхе спровоцировать у матери еще один инфаркт? Она едва выкарабкалась после первого, тоже вызванного сильным эмоциональным перенапряжением, и я просто не мог стать причиной второго.

Когда я брякнул то самое имя, у мамы вся кровь отлила от лица. Даже губы побелели до цвета вареной куриной грудки, и волосы тоже резко потускнели, позеленели. И затряслись, как у алкаша. Она с трудом произнесла "Р-риты?". Я ужасно испугался тогда. Боялся, что у нее прямо сейчас случится новый кризис, и сходу сочинил то, что должно было ее успокоить. И это сработало. В тот момент это казалось важнее.

А Марго я собирался все объяснить позже.

И не думал обманывать ее, скрывать такую жесткую реакцию матери. Хотел, чтобы мы вместе придумали, как нам победить неприязнь родителей. Потому что ее предки меня тоже на дух не выносят.

И, к сожалению, есть за что.

Они все, включая гостей на юбилее семьи, своими глазами видели, как я "сосался" в приватной кабинке — кто придумал делать у них стеклянные стенки, хоть и тонированные?.. — с левой тёлкой. Так, выкупая долг братишки, я лишился любимой девушки. И расположения ее семьи.

— Ты соврал мне, ты соврал в лицо моему отцу, — обвиняла она меня, когда я, перевернув небо и землю, нашел ее в лагере, куда она уехала вожатой, чтобы смыться из города и от меня. — Даже если бы я простила тебя, они — никогда. Мне не нравятся дела, в которых мой парень ведет себя как валютная шлюха. И моим родителям такой зять не нужен!

Воспоминания наших последних разговоров сменяются в моей голове воображаемыми диалогами, которые я веду с ней о Еве. В которых и обвиняю, в бешенстве бросая резкие фразы, жестокие и разрушительные, сливая обиду. И уговариваю понять меня, побыть в моей шкуре и принять мои условия.

Ева и мой ребенок, черт возьми!

А-а-а-а-ааа! Вбиваю затылок в стену своей спальни.

Как ты могла вытворить такое, Марго?!

Как можешь, вообще, считать себя правой в этой ситуации?

В ситуации, когда ты лишила меня дочери?! И ее лишила отца!

Как можешь обвинять в том, что я сам вас не хотел?

— Ты украла у меня шесть лет жизни моего ребенка.

— Ты не хотел быть в ее жизни. Это был твой выбор.

— Это кто тебе внушил?

— Я слышала это собственными ушами, Кирилл…

— В прошлый раз ты тоже видела собственными глазами, а потом приходила извиняться. Забыла уже?

Но, обвиняя, эту войну мне не выиграть.

Только договариваться.

Поэтому я пытался заключить перемирие, хотя хочется жестить. И мстить.

Но я себя торможу.

Да и просто не могу мстить той, с кем собираюсь вместе воспитывать ребенка.

— Какого ребенка? — мягкий голос сзади.

Оборачиваюсь и мои глаза встречаются с глазами вышедшей из ванной Ольги.

Я в ступоре от того, что, оказывается, говорил вслух. Как давно?

Она, улыбаясь, подходит ближе и обвивает меня руками.

— Ты хочешь, чтобы мы завели ребенка?

Обходит меня. Запрокинув голову, заглядывает в глаза и смотрит по-щенячьи радостно. Будто я сделал ей подарок.

Лучший в ее жизни.

Вот это палево!

Круто я встрял…

Чтобы не обидеть, зеркалю ее улыбку, а где-то в подсознании вновь ставится галочка, что даже после душа Кошкина умудряется выглядеть так, словно только что из салона. Это умение врожденное или ему где-то учат?..

Тяну с ответом, потому что не знаю, что сказать.

Конечно, правильно и честно сказать правду. Поделиться с ней своей радостью: я — отец! Но меня останавливает неуверенность, что ее эта новость обрадует так же, как меня.

Пытаюсь поставить себя на ее место — мм… не знаю, как бы отреагировал. Но точно не прыгал бы от счастья веселой козой.

А почему?

С одного ракурса кажется, что проблем не будет — это давняя история, случившаяся задолго до нашей с Кошкиной встречи, и причинять страдание или вызывать ревность не должна. А с другого всё уже не так однозначно.

У нас с Марго ребенок. Это не изменить. И Ольга — да любой на ее месте — почувствует угрозу для себя и нашего будущего.

И я не смогу найти слов, чтобы разубедить ее. Потому что…

Потому что я сам чувствую эту угрозу.

Сомневаюсь, что смогу жить, как раньше — ходить в офис, готовиться к свадьбе, строить дом и новую семью, когда хочу заниматься только тем, чтобы вернуть себе старую…

Но не могу сейчас ей этого сказать. Не тогда, когда она так смотрит.

— Мы же решили, что пару лет с этим подождем, — съезжая с темы, напоминаю хрипло, с трудом заставив себя говорить.

В горле сухо. Водички бы… Или посерьезнее чего. Насухую я этот разговор не вывезу.

— Да, я помню. Но тогда о чем ты говорил только что? — звучит озадаченно, но продолжает улыбаться.

Мило и открыто.

Она всегда улыбается, человек-позитив. Девочка-праздник. Сколько мы знакомы, ни разу даже не ссорились.

Она гасит все мои вспышки, тушит все пожары и порывы.

У нас все ровно, спокойно, безмятежно. Идиллически.

И иногда это даже бесит.

Порой хочется эмоций и драйва. Чтобы искрило, бурлило и фонтанировало. Чтобы на разрыв.

Но потом вспоминаю, что именно так у меня было с Ритой, вспоминаю, чем этот фейерверк кончился, и… обнимаю милую, ласкающуюся, как кошка о ноги, Олю.

— О другом ребенке.

Уже сказав, пытаюсь отмотать назад и вспомнить, что конкретно я говорил, но, как обычно, я помню лишь смысл.

Это Рита могла бы воспроизвести всю мою мысленную речь с точностью до интонаций и пауз во всех местах. Но Риты здесь нет.

К счастью.

— О каком? Чьем? — настойчиво.

— Одной знакомой, — продолжаю уклоняться от ответа. — Ты не знаешь.

Ольга хмурится, но эмоцию выражает лишь взглядом — я научился считывать их, — ни одна мышца на лице не движется.

Это тоже одно из ее особенных — и загадочных для меня — умений.

Пока она молчит, во мне продолжается борьба желаний и долга.

Она не заслужила, чтобы я врал ей. Но еще больше не заслужила, чтобы вел себя как скотина.

— А что ты делал сегодня на стройке? — отлипнув от меня, меняет тему, и я облегченно выдыхаю.

— Смотрел, как там продвигается. Скоро сроки сдачи…

— Тебе понравилось?

— Сад красивый. Дизайнеры хорошо потрудились. В доме тоже…

— По дому они отстают от графика, — дует губы с легким намеком на каприз.

Тяжелых она себе обычно не позволяет. Но, думаю, если бы она узнала, что я сегодня распустил бригады задолго до конца дня, это мог бы быть первый раз.

— Я позвоню им, — обещаю.

"И не один раз", добавляю мысленно.

Мне претит ей врать, но правда ранит ее, и я не знаю, что хуже.