Сажусь рядом, но на расстоянии. Дистанция, Потемкин. Она не твоя. Как не твоя и ее мама.

Мысленно пробиваю кулаком стену. Потому что в реале нельзя!

— Ты Кирилл? — переспрашивает, задрав голову.

— Кирилл.

Задумывается, трогательно сморщив маленький носик. Я жду. Потом кивает с важным видом.

— Такое имя я знаю.

— Наверное, у тебя в садике есть мальчик, которого так зовут, — предполагаю я, соперничая с ней в важности.

Моя новая подружка хмурится, сосредоточенно сведя брови точь-в-точь так, как это делала Маргаритка, когда… Когда мы еще… Давно, короче.

Давно уже она так не делает, и я радуюсь, как ребенок, что эта ее привычка передалась дочери.

Я скучаю по ее выразительной и неизменно заразительной мимике. Не знал, что по такому можно скучать. Раньше и не замечал особо, не придавал значения таким мелочам.

А сейчас, глядя на ее точную копию с такими же широко распахнутыми, светлыми и чистыми глазами, я тоже хмурюсь. Хотя мне вспоминать нечего — у меня ни Кириллов в садике, ни садика.

— Неа, нет такого мальчика, — уверенно. — Но имя это я уже слышала.

— Может, твоя мама упоминала обо мне? — спрашиваю вкрадчиво, мысленно скрестив пальцы за положительный ответ.

Вновь задумывается, а я мысленно восхищаюсь тем, что девочка так серьезно относится к разговору и к своим словам. Не отвечает, не подумав, не хочет быть пустословкой.

— Нет. Не помню, чтобы мама говорила о тебе. А ты мамин клиент?

— Я — мамин друг. Но и клиент тоже.

— Ты — трудный? — вновь сводит она светлые бровки. — Мама не любит трудных клиентов.

Я — трудный, да. Без скидок. Ее маме есть за что меня не любить. Но не могу сказать ей этого, не хочу, чтобы она перестала быть моим другом, но и врать нельзя.

Ей нельзя.

Поэтому отвечаю честно, но сглаживаю углы:

— Наверное, да. Но обещаю тебе, что буду очень стараться стать попроще.

— Точно обещаешь?

— Торжественно клянусь.

— Сумишевские? Пройдемте в перевязочную, — вырастает перед нами невысокая девушка в медицинском костюме.

Кнопка — Сумишевская? Я обтекаю от этой информации.

Почему Долгих не дал ей свою фамилию, если она его дочь?..

Как такое возможно?

Какой отец на такое согласится?

Я зависаю.

— А это не больно? — меня дергают за руку, заставляя вынырнуть из дедуктивных мыслей.

Отбрасываю их и сосредотачиваюсь на девочке — придержи свою фантазию, Потемкин, все вопросы и домыслы потом.

Тебе доверили ребенка, оправдай это доверие. Второго шанса тут не будет.

— Нет, совсем не больно, — обещаю и по дороге в перевязочный кабинет рассказываю максимально подробно и без страшилок, как ей будут накладывать гипс.

Даже извлекаю из себя немного юмора, и мне выпадает джекпот — Кнопка улыбается.

В кабинете она храбро протягивает руку доктору для манипуляций, я в ожидании подпираю косяк.

Придирчиво смотрю — типа что-то в этом понимаю, — как врач вынимает пропитавшиеся водой гипсовые повязки из лотка и аккуратно накручивает их по очереди внахлёст вокруг предплечья Кнопки. Она тоже внимательно следит за всеми действиями, а потом вдруг резко оборачивается ко мне и заявляет радостно:

— Вспомнила! Я вспомнила. Я — Кирилловна. Потому что моего папу зовут Кирилл!

(POV Рита)

— … Потому что моего папу зовут Кирилл! — раздается из-за чуть приоткрытой двери процедурной горделивый голосок моей дочери, и я сбиваюсь с шага.

— А тебя как зовут? — хриплый, какой-то чужой голос.

— Ева.

Сердце перестает биться. Ни слова больше, Евочка! Умоляю!

Ускоряюсь, стремясь прервать этот допрос с нарушениями всех законов, но запинаюсь за собственный каблук, едва не падаю и лечу грудью вперед, как сорвавшийся с тормозов локомотив. Зажмуриваюсь, ожидая, что уткнусь лицом прямо в дверь или косяк, но за секунду до столкновения она открывается шире, и я влетаю в Потемкина.

Меня неожиданно топит в чувстве благодарности за то, что он меня поймал, что вновь оказался надежным партнером, как в тренинге на доверии. Я поднимаю голову, чтобы сказать "спасибо", но спотыкаюсь о его взгляд.

Врезаюсь в него, как только что в него самого.

Он смотрит так, будто жалеет, что не дал мне упасть.

"Спасибо" застревает в горле и перекрывает доступ кислороду. Наверное. Потому что ни вдохнуть, ни выдохнуть я не могу.

Я словно забыла, как это делается.

Кирилл отстраняет меня от себя, заставив выпрямиться, и сразу отпускает. Будто ему неприятно касаться меня.

Противно.

Сомнений нет — он все понял.

Он знает…

Внутри все обмирает, ссыхается и опадает, как цветы в пустыне.

Я столько раз об этом мечтала, столько раз представляла, как это будет, когда мы встретимся, когда он узнает про Еву, и…

Не угадала.

Не угадала его реакцию.

Он смотрит на меня совсем не так, как мне грезилось в робких мечтах.

В его взгляде нет ни любви, ни обожания, ни даже простой, такой естественной, как мне кажется, радости. В его глазах чудовищная, разрушительная смесь из презрения, неверия, обвинения и… разочарования.

Разочарования во мне.

Обвинения в том, что я предала его, обманула, лишила законного и естественного права если не быть настоящим отцом, то хотя бы узнать, что он им все же стал.

Неверия, что я могла так с ним поступить. Поступить так с нами!

И презрения за то, что даже сейчас я продолжала лгать… И убегать.

"Не лезь в мою жизнь", звучит в моей голове.

Наверное, и в его голове тоже.

Звучит вызывающе и так нелепо теперь.

Стыдно…

Но, возможно, я все это нафантазировала, и ему просто ВСЕ-РАВ-НО.

Учитывая все, что я тогда слышала, ему наверняка плевать на меня и на наше общее прошлое, нет никакого дела до нашего настоящего и, тем более, ему нафиг не сдалось общее будущее.

И я со своим почти взрослым секретом…

Но почему тогда он ТАК на меня смотрит?

Под этим его взглядом во мне все сжимается и лопается, как воздушный шарик, пережатый в кулаке.

Мне невыносим его взгляд.

— Кирилл, — беспомощно зову, но осекаюсь — разве мне есть что сказать?

Да и что тут скажешь?..

Никаких признаний я делать не хочу и не буду. Как бы ни были болезненны для меня его презрительно-уничижительные взгляды.

Не буду. Тем более в присутствии Евы.

Я не могу сказать ей и не могу позволить, чтобы она услышала, что именно этот Кирилл, важный дядя-сыщик — ее отец.

Не здесь.

Не могу такую важную информацию вывалить на нее сейчас, глубокой ночью, когда она столько плакала, когда у нее гипс и сложный перелом.

Разве этих страданий для нее на сегодня недостаточно?..

Поэтому даже если Кирилл спросит, я буду и дальше все отрицать.

А если не спросит?..

Если он не захочет говорить со мной — я бы на его месте не захотела, — а сразу начнет действовать?

Начнет свою кампанию по отбиранию у меня дочери?!

Ну, пусть попробует. Помешать этому я не могу, но и сдаваться без боя не собираюсь.

Даже если силы априори неравны…

Мне есть, что терять.

— Мама, подойдите, — зовет меня врач, и, решительно отведя взгляд от глаз Потемкина, я выхожу из нашей дуэли.

Но даже не надеюсь, что Кирилл позволит мне так просто уйти…

(POV Кирилл)

Пока Рита получает инструкции по уходу и подписывает документы, вялая Кнопка подходит ко мне и, взяв за руку, тянет в коридор на диван. Такой же, на каком мы сидели в приемном отделении.

С замиранием сердца из-за какого-то незнакомого мне, но приятного, чувства в груди позволяю себя увести.

Усадив меня на край дивана, она садится рядом и наваливается сбоку. Это так… необычно. И тепло, даже горячо, я горю изнутри, просто оттого, что она так близко. И она…

"Моя?" спрашиваю сам себя, сам себе не веря.