Не поздно для чего?

Во всем, что касается Кирилла, для меня давно уже поздно…

Пока я веду бессмысленный диалог с собой, не замечаю, как сзади ко мне подходят, и бархатный голос, ласкающий кожу уха на расстоянии и посылающий рябь мурашек по телу, как по поверхности ночного озера, спрашивает:

— Надеюсь, ты ко мне?

Не оборачиваюсь.

И не дышу.

Даже не моргаю.

Замерла. Застыла.

Не могу ответить ему, да и не хочу — слова только все испортят.

Прикрываю глаза, продлевая этот момент.

Я так остро чувствую его присутствие. Так же остро, как и раньше. Или даже острее. Каждой клеточкой, каждой ее тончайшей мембраной, каждым волоском на коже я ощущаю Его.

И не знаю, чего от него ждать. От этого ужасно нервничаю.

Все нервные окончания во мне оголены и натянуты до предела. Я словно ощерившийся ежик, но вместо иголок из меня торчат нервы. Которые не жалят внешнего врага, а бьют током их носителя.

То есть меня.

В голове адронный коллайдер из миллиона мечущихся с бешеной скоростью мыслей, но все их можно разделить на две группы с подзаголовками: нафиг я сюда приперлась и почему до сих пор не ушла?..

Кирилл обходит меня и заглядывает в глаза прямым пронизывающим меня насквозь взглядом, привычно заломив правую бровь.

Ноги мои подкашиваются и норовят сложиться, переломившись в нескольких местах.

"Соберись, Маргоша!" умоляю себя мысленно.

Но не получается.

Я впадаю в состояние глубокого транса или даже коматоза, просто от того, что могу смотреть на него.

Не смотреть, а пожирать глазами. Узнавать каждую черточку лица, каждый лучик в уголках некогда любимых глаз, каждую крапинку на небесно-голубой радужке.

Могу чувствовать его запах. Уникальный, узнаваемый, неизменно дурманящий — так пахнет только он. Меня сносит им. Захлестывает.

Я не могу — никогда не умела — разложить запах Кирилла на ароматы, ноты и акценты, но я узнаю его везде. В любой толпе, даже не видя его, я сразу пойму, что он рядом — учую. Я и не представляла, как сильно скучала по этому запаху, и вот я снова могу вдыхать его, вбирать в себя, впитывать…

И я дышу. Дышу полной грудью.

Мне нужно это еще и потому, что его близость вновь творит со мной странные странности. В груди сразу становится тесно, дышать физически тяжело, я будто я кит, выброшенный на берег. Я задыхаюсь, и поэтому дышу.

Парадокс — я задыхаюсь без него, и не могу надышаться, когда он рядом.

По животу расползается жгучий холод, а ладошки, напротив, противно влажнеют, и хочется вытереть их о подол платья. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сделать этого, тем самым выдав свое состояние.

Но еще сложнее удержаться от того, чтобы не дотронуться до него. Не протянуть руку — ведь он так близко! — и не коснуться. Я физически ощущаю боль от того, что нельзя… Кончики пальцев нестерпимо колет от желания взять его за руку, шагнуть ближе, вжаться в него.

И вновь чувствовать, что он мой. Мой… Мой! Голова кружится от одной мысли.

Но нет…

Он не мой. У меня нет никаких прав на него. Нет права даже думать об этом.

Это просто встреча — случайная — двух бывших… Когда-то любивших друг друга. Одержимо и зависимо. Но это было давно.

А сейчас он передо мной, а я… Я…

— Я тут случайно, — выпаливаю, стремясь разрушить кокон ностальгии, в который сама себя закутала, это очень опасный путь. — Просто гуляла без определенной цели и вдруг оказалась здесь.

— Уверен, тебя сюда привел…

— Заглючивший внутренний джипиэс, — перебиваю, смеясь, не позволяя ему сказать лишнего.

Мне и так неловко, что он застукал меня возле своего дома.

Как какую-то сталкершу.

Боже, стыдно-то как!

Мои щеки пылают, но я стараюсь выдать это за румянец смущения. Тем более его тоже хватает.

— Ты чем-то расстроена, — роняет утвердительно и уверенно.

И хоть он не спрашивает, я спешу ответить, отрицательно качая головой и улыбаясь — для убедительности.

— Нет. С чего ты взял?

Но не прокатывает.

— Я знаю тебя, Марго. Знаю очень хорошо. И если ты "просто гуляешь", значит, у тебя что-то случилось. Шататься по улице тебя тянет только в разобранном состоянии. Но ты права, ты не расстроена, ты… — он подбирает слово: — Обижена. Твой Дима накосячил?

— Он не косячил! — возмущенно возражаю.

Протест вырастает во мне так резко и внезапно, я возражаю Кириллу так пылко, что и сама убеждаюсь в том, что ничего преступного в действиях Димки не было. Дмитрий Гладких, на самом деле, очень занятой человек, и, на самом деле, впервые — а знакомы мы уже почти четыре года — поставил свои дела выше моих. Он совершенно не виноват, что у меня никудышный "анамнез", фантомные боли и паталогические страхи.

И внушил вот это вот всё мне вовсе не Дима, а человек, стоящий сейчас передо мной и разыгрывающий из себя знатока моих "состояний". Вот где наглость!

— Если кто и накосячил, то это ты! Не хочешь ответить за это? — бросаю обвиняюще, но в конце фразы голос вероломно дрожит и срывается.

С досадой отвожу глаза, но тут же вскидываю их снова, потому что Кирилл заявляет:

— Хочу. За все хочу ответить, — тихо и убежденно.

Ловлю воздух ртом, а он, шагнув ближе, берет меня за руку. Переплетает мои ледяные, одеревеневшие пальцы с его мягкими и теплыми, как он делал всегда, подносит к губам и касается ими пальцев.

Я обмираю. Это так остро и чувственно, так знакомо, что меня пронзает молния внезапного желания, а холод в животе превращается в жидкую лаву.

— Пойдем ко мне, — низко просит он, глядя мне в глаза поверх моих пальцев, все еще прижатых к его рту.

Его взгляд зазывный и откровенный. Многообещающий.

От контакта с ним в моих глазах мутнеет, а дыхание спотыкается.

Я знаю только, что не могу! Ему! Сопротивляться! Больше всего на свете хочу сказать "да".

Но мне нельзя. Я не должна. Я…

Осторожно вытягиваю у него свою руку, но он не позволяет, вновь перехватывая ее.

— Пойдем? Ты не пожалеешь, обещаю.

Снова этот пламенный взгляд, от которого я плавлюсь, как прозрачная льдинка.

Закрываю глаза.

О, Боги!..

Кирилл не ждет, пока я соберусь с мыслями, не дарит секунды, нужные мне, чтобы найти в себе силы отказать ему.

Он, действительно, знает меня как никто, как, наверное, я сама себя не знаю — по крайней мере, так было раньше, — и пользуется этим знанием против меня.

Я колеблюсь между тем, чего мне нелогично хочется, и тем, что считаю правильным для себя. Нелогичная я перевешивает… Нужен убойный аргумент в пользу правильной Марго, но он не находится.

Зная об этом моем внутреннем диалоге, борьбе с собой, Кирилл не медлит. Не отпуская моей руки, уверенно ведет меня к двери подъезда, которая распахивается бесконтактно и заранее — сканер лица узнает Кирилла издалека.

Я спотыкаюсь в холле, неловко молчу в лифте и стараюсь не думать, зачем я согласилась, точнее, почему не сопротивлялась, когда он вел меня так нахально, так по-хозяйски, будто не сомневался, что я пойду.

А он и не сомневался.

Это бесит и одновременно трогает, даже радует, и в дичайшем раздрае от своих противоречивых чувств я кусаю губы. И даже не замечаю этого, пока Кирилл не касается большим пальцем моей нижней губы, вытягивая ее из-под резцов.

— Я же сказал, что ты не пожалеешь. Верь мне, Марго.

Слабо улыбаюсь и радуюсь остановке лифта на его этаже.

— Велкам, — распахивает он передо мной дверь.

"Хоум", договариваю я про себя, и внутри меня что-то обрывается. Но я справляюсь с собой.

Робко войдя в знакомую, подарившую и счастье, и боль, квартиру, первое, что вижу — стеклянный стеллаж с коллекционными машинами, и мое волнение резко сдувает.

Машины всегда были фетишем Кирилла. И он заразил этой любовью и меня.