— Иди ты! — с улыбкой обрываю вызов и иду к входу в дом.

На ходу отмечаю, что на участке непривычно тихо. В это время тут еще вовсю кипит работа, строительные бригады и декораторы трудятся обычно до темноты. Но сейчас никого не слышно и не видно.

Странно.

Нужно будет узнать у подрядчиков, что за несогласованные простои. Я считаю дни до конца проекта, а они отдыхают?! Я им устрою…

Слегка накрученная и злая, поворачиваю ручку на двери.

— Ольга, — зову свою рабовладелицу, иначе искать ее в этом огромном домине я буду до утра.

— Ольги нет, — раздается голос из гостиной, — Но, надеюсь, тебя это не расстроит.

Вздрогнув, поворачиваю голову на звук.

Кирилл выходит из-за угла и останавливается в геометричном арочном проеме.

Проем красивый — одно из немногих мест в доме, которым я полностью довольна и даже чуточку горжусь.

Кирилл тоже.

Не гордится, а тоже красив. У меня комок в горле от того, насколько он идеален. В любой одежде и обстановке — и в дорогом строгом костюме в своем офисе, и в простом расслабленном кэжуале, как сейчас.

Широкие плечи, рельефный торс, подчеркнутые тонким трикотажным лонгсливом. Кнопки на вороте расстегнуты, и мой взгляд задерживается на треугольнике видимой загорелой кожи. Раньше я любила зарываться в этот треугольник носом, согреваться теплом и вдыхать мужской аромат его тела.

Вдыхать я могу и сейчас, на расстоянии, а вот зарываться…

Покраснев от своих мыслей, скольжу взглядом дальше, на заниженный пояс возмутительно узких джинсов, плотно обтягивающих его ноги легкоатлета. Такие длинные, прямые и стройные, что им позавидует любая девушка.

И завидует. Я, например.

— Выкуришь со мной трубку мира? — спрашивает, жестом приглашая меня в гостиную.

— Ты не куришь, — напоминаю я, не двигаясь с места. — Как и я.

Тревожный колокольчик внутри трезвонит как оголтелый, призывая меня отказаться от предложения и, сделав ноги, быстренько укрыться от Кирилла-искусителя в своей машинке.

И уж конечно ничего из его рук не брать. И не надкусывать.

— Это образно. Пойдем, — протягивает ко мне руку.

Игнорирую ее, но приглашение все же принимаю и прохожу мимо него туда, куда он указал.

Что я делаю? Зачем? Где мои мозги?! Зря я злилась на Лизку, про Гудвина она была совершенно права…

Гостиная уже почти закончена, но мебель еще не привезли, поэтому просторный и светлый зал со вторым светом абсолютно пуст.

Был пуст еще утром.

Сейчас же ближе к стене — единственной, так как остальные три заменяет панорамное остекление в пол, — установлено что-то похожее на стол. Две короткие доски на ящике с инструментами — между рейками вижу торчащий молоток и рукоять от пилы. У стола постелены два вязаных круглых детских коврика.

Мило…

— Пробуешь деревенский стиль? Это смена концепции или…? — вопрос я не заканчиваю.

— Это попытка поговорить в непринужденной обстановке.

— Ты заманил меня сюда обманом. Так себе попытка в непринужденность, — скрещиваю руки на груди.

— Готов искупить вину и разделить с тобой трапезу. Это подвиг для меня, ты знаешь.

Перевожу взгляд на импровизированный стол — на нем веерами разложены упаковки с разными видами и вариациями сушеной и вяленой рыбы. Полный ассортимент любой пивнушки. При одном взгляде на это изобилие я почувствовала дикое слюноотделение.

Хочу-хочу-хочу!

Я обожаю вяленую рыбу в любом виде, это одно из любимых моих лакомств с детства, и Кирилл, конечно, об этом знает. И хоть сам он относится к такой еде с брезгливостью, ему неприятен даже запах, ради меня он был готов потерпеть. Иногда.

Но чтобы пробовать самому… Это поступок.

Или подкуп.

Еще раз оглядываю стол — пара запотевших бутылок венчает натюрморт.

— Это что, пиво?

— Безалкогольное! — деланно возмущенно. — Так что, ты готова раскурить со мной воблу мира?

Тревожный колокольчик во мне все еще истошно вопит. Точнее, колокольчиков этих во мне сейчас не меньше тысячи и все они звонят, надрываются, стараются предостеречь от неверного ответа.

Но стараются зря — я уже решила.

Да и какой из ответов неверный, не знаю даже я сама. Где уж там каким-то колокольчикам…

— Я готова, — говорю медленно, с паузами, и внимательно слежу за его реакцией. — Съесть воблу и поговорить о мире.

Его стальные глаза, на миг вспыхнув, тут же гаснут. Я не успеваю поймать и расшифровать их эмоцию.

Радость?

Удовлетворение?

Торжество, что попалась в ловушку?..

Но дергаться уже поздно. Если попалась, с крючка не соскочить.

"Даже если это ловушка, это нужно мне самой", убеждаю себя. "Это мой шанс убедить его отменить или хотя бы смягчить свой ультиматум. Мой шанс сохранить мир в моем мире… Я должна попытаться".

— Это все, о чем я прошу.

Кирилл опускается на один из ковриков, на морду добродушного льва, мне остается розовощекий медведь с бантиком и закрытыми глазками.

Любопытный выбор…

Но развить мысль мне не удается — вздрагиваю от громкого хлопка. Это Кир, резко дергая в разные стороны, открывает запаянный пакет со стружкой кальмара, потом еще несколько, заполоняя зал их соленым ароматом. Ставит упаковки передо мной и решительно вытаскивает одного желтого полосатика из пачки.

Не могу сдержать улыбку и тоже сую руку в пакет. Там чипсы из горбуши. Перченые и хрустящие — ммм…

— Ты, явно, очень хочешь заключить этот мир, — замечаю, жуя.

— Он важен для меня не менее чем Перемирие Кассибиле, — голос серьезный и взгляд такой… пронзающий насквозь, как рапирой.

Но он смягчает его улыбкой.

— Скорее уж, Версальский договор, — поддерживаю шуткой и демонстрирую, что из истории тоже кое-что помню.

— Почему Версальский?

Смотрю на него с недоумением, но он не притворяется, реально не улавливает связи. Что, Кошкина только нам толкает свои пространные речи о том, что у нее будет Дворец не хуже, чем у короля Солнце? Потемкина она от своих утопичных идей бережет? Не такая она и дура…

— Забей. Пусть будет Кассибиле.

Нет ничего более глупого и неловкого, чем объяснять незашедшую шутку.

Он пожимает плечами, типа "без проблем", и открывает бутылки.

— Сто лет я так не сидела, — признаюсь робко.

— Я тоже.

Какое-то время мы разговариваем ни о чем, увлеченно уничтожая нулевку и закуски. Не знаю как Кирилл, но я кайфую. И от угощения, и от того, что мы в кои-то веки не собачимся. Поэтому я не форсирую. Не спрашиваю ни о чем — хочу урвать эти пять минут покоя до того, как мы перейдем на серьезные темы и все испортим.

Что испортим, я не сомневаюсь — договориться нам будет трудно.

И оказываюсь не готова к этому, когда Кирилл, вытерев руки влажной салфеткой, придвигается ближе ко мне.

Торможу себя, чтобы не отшатнуться от него, как от чумного. И понимаю — режим прекращения огня закончился…

— Ева моя? — начинает сразу с главного.

Спрашивает тихо и с надеждой, приправленной уверенностью.

— Моя, — упрямо поджимаю губы и, отложив недоеденную соломку, все же сдвигаюсь чуть левее.

Я осознаю, да, что правда неизбежно настигнет меня и по-любому заставит рано или поздно признать ее вслух, но все равно отказываюсь делать это прямо сейчас. Оттягиваю момент.

Упрямо и глупо.

Но проблема в том, что это понимаю не только я.

— Зачем ты врёшь, Рит? Я ведь все равно узнаю.

— Я уже знаю, — добавляет он, не дождавшись моего ответа.

И звучит так уверенно, так… нагло, что меня подбрасывает.

— Ничего ты не знаешь! — выпаливаю. — Надеешься, предполагаешь, фантазируешь что-то, но не знаешь. И я не…

— Знаю, — не дает договорить. — У нее родинка, как у меня, и дата рождения сходится. Это факты, которые ты не можешь опровергнуть.

— Может, она недоношенная родилась? Не думал, что твоя математика может сбоить?