Секретарь перечисляет мои встречи на сегодня — их, как всегда, немало, день забит, — а я делаю пометки в ежедневнике.

— Потоцкого и банк отмени, — командую, дослушав ее. — Не уверен, что совещание уложится в заданные временные рамки.

— Хорошо, Кирилл Владимирович, сделаю, — она тоже черкает в блокноте.

— Маме клининг заказала?

— Да, они уже там. Виталик примет у них работу. У него все под контролем. Так что можете не волноваться — к ее возвращению будет полный порядок, — улыбается.

— Отлично. Спасибо.

Марина уходит, и я, встав с кресла, отхожу к окну. Панорамные окна — визитная карточка Сити. Вид обязывает. Он тут первоклассный. Впечатляет и завораживает.

Я рвался сюда в том числе и ради этого вида.

Сити — жестокое место. Звездный Олимп для успешных и кладбище для неудачников, но я его люблю.

Хотя в последние дни я тоже чувствую себя неудачником, правда, не применительно к бизнесу.

Я рефлексирую, распадаюсь на атомы от знания, что Марго где-то рядом, в пределах моего периметра, но не свободная.

Не моя.

Конечно, я и раньше это знал, догадывался, но раньше она была где-то там, призрачная, иллюзорная, недосягаемая. Я почти убедил себя, что ее и не существовало. Так было проще.

А теперь она вновь вошла — с ноги — в мою жизнь, и старая рана напомнила о себе. Болит, пульсирует и ноет.

Причем болит в том месте, в котором ничего болеть не должно, где, как я думал, все уже отболело, но она саднит, зараза, как фантомная боль в ампутированной конечности.

Да, после того, как Марго цинично кинула меня, я ампутировал ее, вытравил из себя. Избавился от агонизирующих мыслей, от бесконечных раздражающих "почему" и зажил, наконец, нормально. Я делал это раньше хренову тучу раз, но раньше у меня ни хрена не получалось. А тут я смог. Я справился.

Но случилась эта никому не нужная яхта и вот, "с добрым утром"…

— Кирилл Владимирович, — оживает селектор. — Вас ждут в конференц-зале.

Совещание прошло непросто. Не все приняли мой план, и мне пришлось потратить немало времени, чтобы убедить их поверить мне и проголосовать "за", а не "против".

И я говорю, говорю, говорю. Сыплю аргументами, жонглирую цифрами, заманиваю перспективами.

По глазам вижу, как сдается сначала один, потом другой сомневающийся. Да!

Когда, наконец, получаю необходимое большинство голосов, я сухо благодарю всех и сваливаю из Овального кабинета.

Выйдя за порог, сразу дергаю узел галстука на шее — не расслабить, снять нафиг. Я надеваю удавку только для таких вот важных случаев. И не ради дресс-кода, а для себя — для внутренней дисциплины и чтобы самому чувствовать, что этот день особенный. Типа талисмана, что ли…

Сегодня он был мне нужен. И он сработал.

Держа галстук в руке, размашистым шагом двигаю к своему кабинету в конце коридора, когда вдруг почти спотыкаюсь о возникшую изниоткуда девчушку лет пяти.

Светлые вьющиеся волосы, уложенные в замысловатую косу дугой на маленькой головке, и яркое платье в форме тюльпана.

Резко обернувшись, она лучисто улыбается мне и говорит чуть картаво:

— Привет!

— Привет. А ты одна здесь?

Обвожу взглядом большой холл со стеклянными дверями вдоль одной стены — кроме нас с девочкой никого.

— Я тут с Димой, — отвечает уверенно и громко, словно, если она скажет тише, я ее не услышу.

Дети всегда так делают?.. Так обычно разговаривают со слабослышащими.

— Дима — это твой папа? — присаживаюсь перед ней, чтобы сравняться по росту. Как-то не айс возвышаться над ней каланчой. — Или брат?

— Аха, — кудряшка увлеченно сосет леденец.

Улыбаюсь невольно — ее обаянию невозможно сопротивляться:

— Так папа или брат?

Она смотрит на меня, не отрываясь, но ничего не отвечает. Продолжая облизывать зефир на палочке.

Не знаю как, но я догадываюсь, что она предлагает мне самому сделать выбор. Типа она сломалась и умеет отвечать только "да" или "нет".

— Папа?

— Аха! — восклицает радостно, амплитудно кивая для вящей убедительности.

Я тоже радуюсь — своей догадливости.

— А где твой папа?

Задавая вопрос, опасаюсь, что она вновь предложит мне накидывать варианты, но кудряшка деловито делится инфой:

— Он в офисе, у него совещание. Очень важное. А тебе не надо на совещание?

— Мне не надо, — понизив голос, шепчу ей заговорщически: — Я тут главный.

Не знаю, откуда это взялось. Чисто порыв.

— Дима тоже главный!

— И твой Дима разрешил тебе гулять по этажам и ездить на лифте?

Задумывается.

— Не разрешил. Но я не спрашивала разрешения. Я просто ушла. Я тоже сама себе главная и са-мо-сто-я-тель-на-я, — горделиво.

— Самостоятельная — это круто, но разве можно уходить, не сказав папе? Вдруг он тебя потерял?

— Ой… — в глазах появляется безумный испуг, и они наполняются слезам.

Резко, в один миг, будто кто-то со всей дури крутанул вентили огромных кранов.

А мокрая от слюней зефирка падает из ее рук и смачно шлепается на мой почти белый ковролин.

— Так, не плачь только, — еще слез мне не хватало! — Сейчас мы найдем твоего папу. Ты знаешь, как называется фирма… ну, офис, где он работает?

Мотает головой, крупные слезные капли слетают с щек, как с центрифуги, и шлепаются мне на губы. Соленые…

— А с какого этажа ты сюда приехала?

Продолжая плакать, она задумывается.

Дети в таком возрасте уже знают цифры или еще нет? Я ни хрена не разбираюсь в детях! Где, вообще, кто-нибудь из сотрудников? То торчат часами в холле, то, блин, никого. Ни одной живой души!

— Помнишь, какие цифры были на кнопке в лифте, когда вы поднимались? — пытаюсь подсказать, как могу.

Она кивает, и я собираюсь облегченно выдохнуть, когда она добавляет:

— Шестнадцать, двадцать четыре, двадцать пять и тридцать восемь, — заявляет торжественно, перестав плакать.

Вот так же резко, как разразилась слезами, так же быстро она от них избавилась. Как по щелчку пальцами.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не изобразить "рукалицо". Но не в адрес девочки, а в свой. Тупень я — ясно-понятно, в лифте они ехали не одни, и кнопок там горело немеряно. Ну, хоть одно выяснили — с цифрами девочка уже знакома, и то гуд.

Четыре этажа пройти — не проблема.

— Ну вот, ты уже не плачешь. Пойдешь со мной? Мы найдем твоего Диму.

— Аха, — доверчиво протягивает мне руку, даже не задумываясь.

Неуд тебе, незнакомый Дима, за подготовку ребенка к общению с чужими взрослыми. Повезло, ей я попался, а если не я..?

Ее выставленная ручка творит со мной странное. Я, мать вашу, напуган. И не пойми откуда появляется мысль, что, когда я возьму эту протянутую руку, моя жизнь уже никогда не будет прежней.

Вот же хрень.

Отмахиваюсь от мракобесного бреда в башке, и осторожно, будто она фарфоровая, обхватываю ее крохотную ладошку своей широкой. Она улыбается. Я, вроде, тоже.

Выпрямляюсь, чтобы развернуться и вести девочку к папе. Черт, я даже не спросил ее имя!..

Немедленно исправляться.

— Как те…

— Спасибо большое, что нашли ее! — подлетает сзади молоденькая девчушка и сходу подхватывает потеряшку на руки. — Кнопка, ты почему ушла? Мы тебя обыскались. Нельзя же так!

— И мама обыскалась? — выдернув свою ручку из моей, прикладывает ее к лицу в жесте "О, Боже!"

— И мама. Идем скорей. Спасибо Вам еще раз, — та, что постарше, прижимает свободную руку к сердцу.

— Подождите, девушка, — останавливаю ее.

Это полная хрень, но я чувствую себя обокраденным. Будто меня только что обошли конкуренты, отжали какой-то прибыльный контракт.

— А вы… кто? И что…

— Это Зоя, мамина сотрудница. А это главный дядя. — И ей в ухо громким шепотом: — Он — сыщик.

— Сыщик? — бросает на меня удивленный взгляда.

Слегка качаю головой, давая понять, что спрашивать нужно не у меня.