Однако, когда было окончено это очищение сената, Август постарался дать большее удовлетворение пуританской партии и всем, бывшим верными традиции или считавшимся таковыми.

В качестве народного трибуна он предложил тщательно выработанный закон против безбрачия, lex Iulia de maritandis ordinibus.[402]

Этот закон был остроумной, но очень искусственной серединой между историческими традициями и современными потребностями, между древним идеалом семьи и пороками, эгоизмом и интересами современников. Он был поэтому сплошным рядом противоречий: с одной стороны он разрушал то, что созидал с другой; он беспрестанно прибегал для восстановления традиции к средствам, которые должны были ускорить окончательно ее падение. Установив обязанность брака для всех граждан,[403] не преступивших: мужчины — шестидесяти, а женщины — пятидесяти лет,[404] закон смелым и революционным образом разрубил важный вопрос о связях между свободными мужчинами и вольноотпущенницами. Эти сожительства были часты в Риме и в Италии, особенно в среднем классе, по уже вышеизложенным причинам, а также потому, что в Риме в свободном классе было гораздо более мужчин, чем женщин; следовательно, при всем желании каждый не мог жениться на свободной женщине.[405] Август, желавший видеть увеличение числа браков, был склонен признать и поощрять эти связи, которые многие из граждан находили более удобными, чем iustae nuptiae, в тех случаях, когда от этих связей у них были дети; но пуритане и поклонники традиций ужасались им: они были противны аристократической гордости, и, кроме того, лица, имевшие дочерей в брачном возрасте, с прискорбием видели, что плебеи, всадники и даже сенаторы имеют таким образом наложницами вольноотпущенниц, в то время как столько честных людей принуждены держать своих дочерей у себя дома, не будучи в состоянии выдать их замуж, ибо не могли дать им большого приданого, без чего никто не заботился более обзаводиться своим домом.[406] Август придумал такой средний путь между традицией и необходимостью: он запретил жениться на вольноотпущенницах, т. е. иметь от них законных детей, только сенаторам, их сыновьям, внукам и правнукам по мужской линии; всем другим гражданам он позволил эти браки.[407] Человек, олицетворявший в сенате могущество Рима, представлявший его в провинциях, начальствовавший над легионами, не должен был более иметь матерью красивую сирийскую танцовщицу или грациозную служанку-еврейку. Он должен был быть сыном римской матроны, происходившей от несмешанной свободной латинской расы, чтобы сохранить сущность традиции во всей ее целости и силе; у прочих, напротив, по необходимости терпели ту смесь рас, благодаря которой в последующие века не осталось ничего от чистоты древней римской крови. Женщины были таким образом разделены на два класса, права которых на брак были различны: ingenuae honestae — аристократия брака, обладавшая полным нравственным достоинством, — могли быть только законными женами; libertae — средний класс брака — могли по воле мужчины быть и законными женами, и наложницами. К этим двум классам по точному смыслу древних обычаев, реализуя то высокое римское представление, которое ставило законность брака в зависимость не от известных легальных формальностей, более или менее символических, а от условия нравственного достоинства женщин и свободного соглашения супругов, Август предположил присоединить третий класс, который должен был быть плебеем брака и состоять из женщин, не обладавших нравственными достоинствами и не могших быть законными женами, а только наложницами; таковы были проститутки, сводни, вольноотпущенницы своден, прелюбодейки и актрисы.[408]

Разделив таким образом всех женщин на три класса, закон встретился с большей трудностью: ему нужно было найти средства принудить мужчин и женщин вступать в брак. Мы уже говорили, что Август не думал ограничивать свободу и автономию семьи. Поэтому он придумал применить к эгоизму холостяков остроумную систему наград и наказаний; были награды за ответственность и заботы, неотделимые от брака, но были также и наказания, чтобы воспрепятствовать слишком большим удобствам холостой жизни. Странные методы этого законодательства и его многочисленные противоречия были очень необыкновенны. Между целями и средствами политики Августа было неразрешимое противоречие, состоявшее в желании навязать римлянам гражданский идеал военной аристократии, искусственно комбинируя его с эгоизмом эпохи, неудержимо стремившейся к демократическому равенству и торговому утилитаризму. Август должен был покориться этому противоречию. Поэтому он не поколебался растоптать древние уважаемые традиции, например, дурное отношение римлян ко вторым бракам, рассматривавшимся всегда как род посмертного прелюбодеяния. Новый закон категорически предписывал второй брак вдовам и разводкам; вдовы имели годовую отсрочку, разводки — всего только шестимесячную.[409] Как кажется, Август предложил затем уменьшить препятствия к браку, проистекавшие от родства, и запретил только браки между лицами, снова женившимися, и детьми от первого брака, между свекром и снохой, тещей и зятем, иначе говоря, в тех случаях, когда родственные отношения вредили достоинству главы семьи.[410]

С еще большей смелостью Август заставил закон вмешаться в завещания и в семейные отношения, т. е. в ту область, границы которой закон до сих пор уважал с почти религиозной точностью. Он предложил, чтобы всякий наследник или участник в завещании освобождался от обязательства безбрачия или вдовства, когда такое семейной обязательство устанавливалось завещанием;[411] если отец или опекун отказывали в своем согласии на брак или в приданом, то сын или дочь, опекаемый или опекаемая, имели бы право обратиться к претору, который должен был рассмотреть мотивы отказа и, если находил их несправедливыми, обязать отца или опекуна дать свое согласие или приданое.[412] Выгоды, даваемые женатым, вносили такую же путаницу в область древнего публичного и частного права. Эти выгоды были многочисленны и, естественно, различны для разных полов и для различных классов общества. В пользу сенаторов, имевших жену и детей, закон устанавливал известные привилегии, из которых нам известны три: из двух консулов тот, который имел больше детей или был женат, в то время как другой был orbus (женат, но бездетен) или холост, имел первое право на фасции.[413]Женатые граждане, имевшие детей, имели некоторые преимущества, точнее неизвестные, в замещении магистратов, умерших во время отправления своих функций,[414] и в распределении провинций.[415] Всякий гражданин мог домогаться магистратуры за столько лет до указанного законом возраста, сколько он имел детей.[416] Это распоряжение должно было побуждать вступать в брак и ввести в государственное управление более молодые элементы. В области частного права lex Iulia окружал мать троих детей известным внешним почетом, давая ей право носить столу; он предоставлял ей гражданскую правоспособность и освобождал женщину от последних остатков опеки.[417] Это была прекрасная реформа, ускорявшая окончательную эмансипацию женщины, но которая, если давала женщинам сильнейшее желание быть матерями, должна была сделать отцовство еще более страшным для мужей, не имевших теперь никакой законной власти над своей женой с того дня, когда она родила третьего ребенка. Наконец, по отношению к вольноотпущенникам закон санкционировал привилегии, существенно ослаблявшие права патрона, хотя Август собственным примером старался восстановить их авторитет. Закон позволял жениться[418] вольноотпущенникам обоих полов, получившим свободу только при условии не вступать в брак (такое условие патроны часто ставили с целью наследовать своим вольноотпущенникам); он освобождал вольноотпущенников, имевших двоих или более детей, от обязательных operae, dona и munera;[419] имевших двоих детей в то время, когда они были в зависимости от патрона, или имевших даже одного ребенка в возрасте пяти лет он освобождал от обязательных operae и таким образом уничтожал наиболее важные экономические права патрона. Из этой привилегии он, однако, исключал вольноотпущенников, бывших комедиантами или гладиаторами.[420] Вольноотпущенная освобождалась от обязательных operae, когда она выходила замуж с согласия своего патрона.[421] Закон отнимал, наконец, у жены вольноотпущенника возможность развестись без согласия ее мужа.[422] Но закон, столь благоприятный для тех, кто выполнял свою обязанность перед расой, причинял беспокойство холостякам в их слишком мирном уединении и угрожал им многочисленными карами: две из них мы знаем вполне точно. Первая, очень тяжелая в ту эпоху, когда развлечения и зрелища были в руках государства, отлучала холостяков от участия в публичных празднествах и зрелищах.[423] Государство отказывалось увеселять их, так как они эгоистически избегали беспокойств, необходимых для процветания государства. Кроме того, закон отнимал у холостяков право принимать наследство, которое оставили бы им по духовному завещанию лица, бывшие от них далее чем в шестом колене.[424] прочие статьи завещания должны были, однако, оставаться в силе. Это была очень важная мера, ниспровергавшая один из основных принципов древнего права, закон из публичного интереса не уважал более воли усопших. Лишая холостяков наследств, которые могли оставить им их друзья, закон отнимал у богатых классов очень употребительное средство для увеличения своего состояния и поддержки пошатнувшегося богатства.