Брак, не вставая, занес протез над кружкой и со всей силы ударил сверху вниз. Приглушенно звякнуло, но толстые латунные стенки выдержали. Он ударил во второй раз, третий… Упрямая посудина не поддавалась.

Приглушенно выругался кто-то из Жерданов.

Калека поднялся с кресла. Поставил ногу на широкий ободок, придавил всем весом, со все тем же плачевным результатом. Продышался, попробовал свести неподатливые стенки… И едва не упал, когда протез провалился сквозь разом сложившуюся кружку и глубоко продавил палубу. Лязгнуло.

– Ты чего не спишь? – пробормотал Кандар. Из под его одеяла торчали только грязные волосы и голая, бледная культя с широким застарелым шрамом.

– Да так, – ответил механик, изучая неровную, смятую блямбу, оставшуюся от посудины.

– Слушай, Четырехпалый, – сонно пробормотал сероглазый. – Если я того… Лучше ты меня, ножиком, аккуратно. Не хочу топоры. Ладно?

– Ладно. Спи.

Дождавшись, когда Кандар засопит, Брак вновь уселся на кресло, глубоко продышался и принялся сводить из покореженной латуни маленький прямоугольник, увенчанный неровным кубиком пристройки.

Глава 20

Спроси кто Брака, в чем главное отличие западных лесов от степей – он без раздумий сказал бы: “Погода”. В Вольных Землях ведь как? Раз в неделю с океана приходят шторма, принося на своем дымном, синем хвосте клубящиеся грозовые тучи. Час, два неистового, бушующего ливня, когда струи воды хлещут с таким задором и напором, что пробивают ссохшуюся корку земли насквозь, превращая пыльную подметку степи в бесконечное, кишащее жизнью грязное болото. Ненадолго – ведь вскоре за дело принимается очистившееся от облаков небо, с которого солнце вновь запекает землю в непробиваемую броню, потратив на это едва ли больше времени. Все в степях подчинено этому бесконечному циклу, привыкло к нему, приспособилось. Нежатся в грязных лужах блаженно фыркающие лютороги, парят под ливнем медузы, надежно скрытые от глаз многочисленных любителей поживиться их полупрозрачной плотью, запасают воду валяющиеся на боках джорки, ловя многочисленными пастями стекающую в них влагу. На короткое мгновение после дождя расцветает даже вездесущий пустырник, спешно выбрасывая грозди мелких, белесых цветов, которые с преогромной радостью жрут все – от охочих до жгучих приправ кочевников до простых муравьев. Изредка погода портится и в неурочное время, но столь разительного эффекта короткие, вялые дожди принести не могут – разбиваются о все ту же непробиваемую броню Вольных Земель.

Что-то в степи меняется лишь с приходом зимних холодов, когда вся жизнь замирает на несколько долгих месяцев, а в утепленных кузовах прожираются запасы еды и эйра на обогреватели. Нет, шторма никуда не деваются, ведь даже смена времен года не в силах диктовать свою волю Стеклянному Котлу. Но вот эффект они приносят прямо противоположный. Живительные ливни сменяются смертельными снежными буранами, солнце топит снег лишь для того, чтобы за ночь влага смерзлась в ледяную корку, которую с утра вновь растопит проснувшееся светило. Шаргов маятник температуры гробит технику и эйносы, превращает знакомые, наезженные тяжелыми колесами пути в непреодолимые препятствия из смерзшегося, грязного месива. Условно непреодолимые, конечно, особенно когда в твоей семье есть гигатрак с хорошим отвалом. По меткой поговорке вольников, для клановых колесных крепостей есть только три преграды – океан, небо и горы. Да и те являются преградами с большими оговорками, особенно, если вспомнить слухи о плавучем гигатраке клана Катранов.

В лесу же природе было высочайше насрать на привычные Браку циклы. Мелкий обложной дождь, зарядивший с самого утра, выгнал из под одеял красноглазых, бледных и воняющих перегаром шарков, вынужденных спешно натягивать тенты и навесы, пряча все ценное под крышу. Хмурый Везим, посовещавшись с плоской тарелочкой погодника, разом просветлел лицом и радостно сообщил остальным горжеводам, что эта мокрая срань продлится неделю, а поэтому вся охота катится к шаргу в задницу. После этого заявления посмурнели уже все остальные – осень стремительно вступала в свое владение, все сильнее тесня упорно цепляющееся за верхушки плакальщиц лето, поэтому прибытие на горжу трех предвестников стылых осенних дней – простуды, насморка и паршивого настроения – было лишь вопросом времени. Ближайшего, судя по кутающемуся в свитер, шмыгающему покрасневшим носом Жердану Младшему.

– Вот этот рычаг отвечает за связку толкателей, – гудел облаченный в теплый зеленый халат фальдиец, показывая унизанной перстнями рукой на кривую железяку с навершием в виде неудачной попытки свести из железа хоть что-то, не похожее на комочек дерьма, – Если отожмешь вниз – сцепка прервется и можно будет задавать каждому свое направление. Нужно редко, обычно хватает боковых винтов для маневрирования, но если течение сильное, а идти надо быстро – не бойся пользоваться. Чтобы вернуть связь, выровняй толкатели вдоль корпуса, параллельно друг другу, и отжимай рычаг назад. Ты ведь знаешь, что такое “параллельно”, Брак? Брак, ты слушаешь?

Калека слушал, не отрывая взгляда от уходящего за корму поворота реки, где в неприметном тихом омуте канул на дно его первый скраппер – пустой, со снятым гравиком, который сейчас лежал на самом дне сундука с ценными эйносами. Плавить оружие посчитали излишне долгим и трудозатратным занятием, а пользу – сомнительной. Металл на западе дешев, а тратить несколько часов работы своего будущего рулевого ради пары зеленок Раскон не хотел.

Но молчал Брак отнюдь не из-за скраппера, который хоть и было жалко, но все же не настолько, чтобы игнорировать фальдийца. Там же, за поворотом, скрылась юркая лодочка Везима, крохотная, шустрая и наверняка скрывающая под тряпьем на своем плоском дне множество интересных штуковин для охоты. Наверняка, там была пара длинных, острых гарпунов, метательные дротики, жахатель… Может быть даже духовая трубка, толстая, ребристая, составленная из десятка не самых сильных кушварковых ветродуек. Хорошее, сложное и тихое оружие, способное метать короткие металлические стрелки с завидной точностью и силой. Самое то, если удастся попасть в глаз ничего не подозревающему животному – пробить череп стрелки не могли, зато в плоти заседали глубоко, вызывая обильное кровотечение. Лесовики не зря прозвали их “Краснопутками”, вопреки общепринятому “Воздушнику” – если удачно попасть в зверя, можно преспокойно идти по оставленной им кровавой дорожке, будучи абсолютно уверенным, что она не прервется.

Брак отвернулся, стиснул зубы и ответил:

– Я знаю, что такое “параллельно”.

– Я в тебе не сомневался, – улыбнулся Раскон, положив руку на плечо калеки. – А теперь смотри, вот тут у нас подача эйра на маневровые…

Лодку с плотовиками они повстречали утром, почти сразу же, как покинули гостеприимную отмель и нависающий над ней берег с могилой старика. Присматривать за земляным холмиком осталось приметное дерево – высокая, расщепленная ударом молнии и обгоревшая до самых корней плакальщица, удивительным образом умудрившаяся зацепиться за жизнь и даже выбросить с пяток гибких побегов, серевших свежими иголками на фоне прогнившей сердцевины ствола.

Два молодых парня отличались друг от друга настолько, насколько вообще могут отличаться между собой одногодки – один высокий, худой до изнеможения, кутающийся с непромокаемый серый плащ знакомого темного оттенка. И второй – маленький, толстенький, с обаятельной улыбкой и выставленным напоказ голым, влажным от дождя пузом, на котором едва начали прорастать первые татуировки. Лодка у них была не по размеру солидная, аж с двумя сведенными в спайку винтовыми движками и окрашенным белый горбом объемистого бака. Мимо вооруженного плота, на котором сонные механики возились у основания скраппера, лодочники хотели проскользнуть незаметно, но не вышло – на треск движков из подсобки вышел позевывающий Раскон, который обрадовался вымокшим парням, как родным – пригласил к костру на горячий травяной отвар с каплей душистой настойки и лично принес из кладовки мешочек, плотно набитый орешками в меду.