Именно благодаря этому свойству эйра, бури из Стеклянного Водоворота умудрялись преодолевать такие огромные расстояния над океаном, не теряя своей силы и затухая лишь над бедным на синеву континентом. Потоки эйра цеплялись друг за друга, исполинской волной катясь над волнами, сопровождаемые обезумевшим ветром и грозами. И именно благодаря этому свойству эйра, одно удачное попадание в крепость Гиен, где во всеобщем бардаке какой-нибудь сопливый, едва получивший свои первые метки на уши механик, забыл до конца закрутить клапаны – уничтожило целый клан.

– Недоумки, – резюмировал Брак, новым взглядом смотря на огромный куб и потеющих фальтов, налегающих на тяжелые рукояти. – Гразговы недоумки с дерьмом вместо мозгов. Нехер им там делать.

– Как будто у них есть возможность отказаться, – пожал плечами Кандар. – А насчет эйносов ты зря. Далеко не у каждого есть возможность достать хороший кристаллизатор. Даже здесь, на западе, большинство поселений обходятся зеленухами, а то и вовсе сидят на баках. А фиолки так и вовсе растят всего в нескольких местах, большая часть которых находится в Троеречье. И еще тут, в Лингоре.

– То есть, оно работает? – с сомнением протянул Брак.

– Иногда, но в последнее время все чаще. Дюжину синек в день это угробище способно выдавать почти без рисков. Заметь, без эйносов вообще.

– А взрывается почему?

– Потому что синие кристаллы – это просто способ заработка, когда по соседству приземляются цепы, а вокруг плюнуть некуда от любопытствующих. А вот зимой, когда все вымирает… Тогда в недрах этой хреновины рождаются фиолки, а если верить слухам – не только они.

– Какие-нибудь оранжевые кри, ценой в пару десятков фиолок? – скептически поднял бровь калека. – Накой они нужны? Все равно запасы эйра упираются в наличие воды для растворения, а не в размер кристаллов.

– Ты узко мыслишь, мой дикий степной друг, твой разум отравлен нищетой и парами отработки. Как думаешь, сколько заплатят за украшение с таким камнем богатые доми, зная, что во всем мире их наберется штук пять?

– А я однажды видел грандаршага… – невпопад вклинился Жердан. – Чуть не…

– Обделался ты тогда, не ври.

Брак хмыкнул и задумчиво уставился на огромное устройство, одним своим существованием ломающее привычный порядок вещей. Кри без эйносов? А что дальше? Цепы без гравок, траки без движков и сводить без эйра? Стучать каменным молотком по железкам, как дикие нойты?

Раскон закончил свои разговоры, сыпанул в ладонь подошедшему мужчине в капитанской куртке горсть крохотных костяшек для слухача, и неторопливо потопал к своей свите.

Одного из вращающих ворот рабов укусила в плечо крупная, лупоглазая муха. Села поудобнее, заякорилась лапками в стремительно краснеющую кожу и неторопливо принялась обедать. Унылое полосатое брюшко раздувалось, открывая миру внутренние слои хитина – бирюзовые, с переливающимися вкраплениями золотого. Яркие, непривычные взгляду краски, которые наверняка привлекут самцов к столь успешной добытчице.

Фальт даже не дернулся. Лишь крепче стиснул оставшиеся зубы и до белизны сжал руками отполированную прикосновениями, влажную от пота рукоять. Нельзя сбиваться с шага. Нельзя давить сильнее, нельзя оглядываться. Атома, Шатома, Тарити. Атома, Шатома, Тарити.

Староимперская считалочка, последняя память о матери и далекой родине, билась в голове бесконечным ритмичным стуком, не останавливаясь ни на секунду. Атома, Шатома, Тарити. Шаг за шагом, в тени огромного устройства.

Муха давно улетела, тяжело жужжа под весом налитого кровью брюха, а красное пятно вокруг места ее недавнего пиршества растекалось все шире, с каждой минутой опухая и наливаясь жгучей, дурной болью.

Глава 22

Кабак назывался "Закат на Роавело" и предназначался, в основном, для приезжих. Точнее, для приплывших или прилетевших. Выглядел он почище и посолиднее, чем его брат-близнец напротив – "Рассвет на Роавело" – в котором предпочитали просиживать задницы местные, хотя основное отличие все же заключалось в бесстыже задранных ценах. Начать попойку вечером в "Закате", просадив там большую часть денег на дорогую выпивку и нормальную еду, а закончить утром в "Рассвете", выгребая из карманов завалившиеся между швов монетки на дешевое кислое пиво, считалось нормальным и даже, в какой-то мере, традиционным времяпрепровождением горжеводов на Лингоре. К тому же, располагались кабаки друг напротив друга, так что доползти от крыльца до крыльца можно было в любом состоянии, а уж совсем пропащим оказывали посильную помощь местные вышибалы в криво сидящих летрийских мундирах, попутно проверяя карманы выпивох на наличие всякого запрещенного, вроде пары лишних скорлупок.

Механики завалились в "Закат" уже под вечер, когда Раскон, наконец, закончил обходить своих знакомых и закупать всякое необходимое для плота. Список покупок включал в себя замену угробленным в Подречье эйносам, неизменное пиво и четыре ящика готовой к употреблению жратвы: от сушеного мяса и галет до летрийских походных рационов, для приготовления которых достаточно было как следует разварить их в кипятке. По мнению остальной команды – покупка куда более ценная, чем слабенький, по сравнению со старым, зеленый ревун или движок на маневровый винт, так как нормального кашевара на горже в ближайшее время не предвиделось, а плыть предстояло далеко. Вымотав нервы всем, от торговцев до нетерпеливого Кандара, фальдиец выдал часть оплаты, напомнил не трепать языками и отбыл по каменной лестнице в верхний город, величественно кивнув скучающим на входе стражникам.

Брак поначалу в "Закат" не собирался, вдохновившись примером Жерданов, чья шумная троица оккупировала дешевый, тихий "Рассвет", да и кри на выпивку тратить было жалко. Но сероглазый уперся.

– Раскон мог не успеть, да и поить эту рыжую скотину нахаляву я не собираюсь. А ты успел. Тому, кто не помнит добра, нет места в кабине у Попутчика. Так моя бабка говорила, а уж она знала толк в поговорках. В кушове поедеш, ш трупаками вонючими, – прошамкал сероглазый, сморщив лицо до состояния печеного яблока.

– Тому, кто не помнит зла – тоже, – уточнил Брак, которого воистину железной хваткой тащили к двустворчатым дверям. – Между прочим, авторство поговорки, по слухам, принадлежит самому Гарду…

– Не порть момент, увечный зануда. Мой брат говорил, что за краткий миг помощи можно расплачиваться поколениями. Ты своим шарговым упрямством мешаешь мне следовать семейным заветам, да еще и отказываешься пить за чужой счет. Ты точно с цепа упал? Быть может, сам Тогвий спустился из-за купола под видом одноногого механика, чтобы проверить, как там живется людям на его левой почке?

– Гардаш, скорее, задница, – усмехнулся Брак, открывая свежевыструганную дверную створку. – Повезло мне с твоими семейными традициями.

Внутренности “Заката” выглядели именно так, как можно было ожидать от поселкового кабака в лесной заднице, с поправкой на летрийскую педантичность и претензии на некую элитарность: потолок прокурен и закопчен чуть меньше, чем следует, окна чуть шире и даже застеклены, пол почти чистый, голова фелинта на стене почти не облезла, табачный дым выедает глаза не так стремительно, а стойка с выпивкой поблескивает лакированным деревом, вместо знакомого по Приречью металла. Зато сидевшие в зале горжеводы были того самого, привычного вида, когда неприятности начинаешь чувствовать затылком еще до того, как на тебя обратят внимание. А на зашедших механиков внимание обратили, особенно внимательно изучив костыль Брака и вызывающе торчащую из под рубахи клешню Кандара.

Столов стояло с десяток, горж на озере – явно больше. Вечер был в самом разгаре, поэтому свободных мест осталось всего ничего. Да и те лавки, что оставались незанятыми, были не заняты лишь условно, по той простой причине, что больше садиться на них никто не хотел. Не каждый любит соседство с незнакомыми мужиками звероватого вида, неделями не вылезавших с реки, даже если ты сам – один из них.