Попил хвойного отвара с подмокшими сухарями, сверля взглядом свернутую в трубочку пластину контракта.

Собрав вещи, взвалил на плечи рюкзак и грустно оглядел осиротевший лодочный сарай. Из всех признаков пребывания Брака в нем остался лишь дурацкий посох с совой, подпалины на стенах и заваленная шкурами лежанка – все остальное еще с вечера уволокли нанятые Расконом грузчики. Да и было там немного: компрессор для банок пошел на скраппер, бак для эйра отправился туда же, а так и не законченный душ Брак сменял кому-то из скотоводов за мешок сушеного мяса и шерстяные вещи.

Юный механик в последний раз вдохнул ставший уже привычным воздух, попытавшись отложить в памяти эту дивную смесь из запахов воды, дерева, эйра и металла. Провел рукой по стене, размазал между пальцами липкое и красное. Вышел наружу. Помянул шарга, вернулся за посохом, после чего покинул свою первую мастерскую. На этот раз уже окончательно.

На пристани калека передал сонному Кевнеру тяжелый сверток, сопроводив просьбой передать капкан и букварь Нейгену. Тот сунул нос внутрь, после чего задал всего один вопрос:

– Почему синий?

Брак пожал плечами. Они постояли на пристани, наблюдая за тем, как с поверхности воды неспешно растекается туман. За их спинами просыпалось Приречье: скрипели двери, чавкала после ночного ливня густая, жирная грязь, разносилось осторожное потрескивание первых костров.

– Знаешь, я даже завидую, – сказал лодочный механик, – Сколько их свожу, а на реке толком не был. Могу ведь, если захочу.

– А ты хочешь? – спросил Брак.

Механик промолчал.

Они постояли еще несколько минут, затем пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: Кевнер на площадь, за горячей едой, а калека – на влажную от росы палубу своего нового обиталища, где сонные горжеводы, зябко ежась, будили многочисленные эйносы.

– Ты же помнишь, если не выдержит, Раскон велел тебя сбросить? – ехидно улыбаясь спросил Кандар. – А ты плавать не умеешь.

Он со звоном загнал в паз толстую медную пластину – первую и последнюю преграду, отделяющую эйр от основной части ствола.

– Выдержит, – буркнул Брак, возясь с компрессором.

Тот загудел, застучал и принялся заполнять разгонную камеру скраппера.

Седой старик в непромокаемом плаще, кряхтя и сгибаясь в три погибели, подтащил к носу горжи ведро с галькой, после чего ушел на корму. Механики совместными усилиями подняли тяжеленную тару к засыпному отверстию, после чего опрокинули. Камни весело застучали по металлу.

– Смотреть не будут?

– Если рванет, то только тебя размажет, – весело ответил Кандар. – Ну, и весь передок тоже, но эта шаргова баба все равно никому не нравится.

– А ты? – спросил Брак, перекрывая рычаг компрессора и будя гравик.

Сведенная под забитым галькой стволом коробочка зажужжала, лишая веса все вокруг. Из недр оружия послышался каменный перестук.

– А я просто не могу упустить возможность жахнуть из скраппера. Всю жизнь мечтал, – признался Кандар, – К тому же, Приречье слишком медленно просыпается, ты не находишь? Аж завидно. Не против?

Брак проводил взглядом медленно таящую в тумане пристань и кивнул. Он тоже мечтал.

Сероглазый механик хлопнул его по плечу, потянул рычаги, наводя оружие на верхушки ближайших деревьев. Крутанул клешней рукоятку, взводя пружину, после чего спросил:

– Будим тупых лесовиков?

– Будим. – улыбнулся Брак и закрыл уши.

Скраппер выплеснул столб синего света. Горжу качнуло, по верхушкам плакальщиц стегануло каменным дождем, а обитатели Приречья разом проснулись.

Глава 14

Горжа носила название “Прекраснейшая и несравненнейшая, мудрейшая в своем роде, затмевающая блеском своих достоинств свет солнца, величайшая владычица и судия Карталейна До-Легиано, да не оскудеют безграничные запасы ее любви и добродетели”. Деревянная фигура этой самой Карталейны украшала нос плота, радуя взор окружающих необъятной задницей, обвисшими до колен грудями и стекавшими с тела жировыми складками.

Неофициальное имя у плота тоже было – “Вислая Карга”, но при посещении поселений великолепнейший Раскон неизменно требовал у заведующих пристанью бедолаг указывать название полностью, ссылаясь на тянущуюся вдоль борта кривую, едва различимую надпись. Еще и герб велел пририсовывать, с весами и крылышками. Из-за этого принципиального подхода неведомую Карталейну заочно ненавидел весь неосвоенный запад Гардаша, да и в Доминионе о ней тоже слышали. Раскона такое положение дел полностью устраивало и он неустанно продолжал работать над репутацией островитянки, регулярно добавляя к имени корыта все новые хвалебные эпитеты.

Во всем остальном “Вислая Карга” практически не отличалась от тех плотов, которые раз в пару дней посещали Приречье – шагов пятнадцать в ширину и в два раза больше – в длину. Кандар пояснил любопытствующему Браку, что бывают горжи и в два, и в три раза больше, но эти чудовища по мелким лесным рекам уже не пройдут. Вот дальше, на западе, где из Вентийского озера берут свое начало три великих реки, можно повстречать плавучих исполинов в сотни шагов длиной, но за пределы основных водных артерий Гардаша им ходу нет. Да и роль у них самая прозаическая – доставлять настоящие горы товаров из неосвоенных земель на север и восток.

Устроена горжа куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Барк поначалу посмеивался над примитивной с виду конструкцией, но после первого дня, в течение которого они с Кандаром облазили большую часть внутренних механизмов и даже почти починили сдохший более трех недель назад толкатель, мнение свое он поменял. Несмотря на невзрачный внешний вид, под палубой горжа представляла собой сложный многослойный пирог из укрепленного днища, бесчисленных герметичных отсеков с воздухом и целой паутины трубопроводов, пронизывающей ее внутренности. Сводили ее явно без какого-либо плана, попросту наращивая при необходимости новые куски поверх старых, поэтому ее способность нормально плавать и сохранять при этом работоспособность была для Брака сродни темному шаманизму нойтов – дико, противоестественно, но на диво эффективно.

– Но почему обычное железо? – спросил калека после того, как они с сероглазым откачали и залатали одну из поддерживающих плавучесть бочек вдоль левого борта. Та была густо усеяна прыщами ржавчины, один из которых лопнул и напустил внутрь воды. – Ржавеет же. Можно сплав или покрасить чем-нибудь.

– А нержавейку ты как на ходу сводить собрался? – насмешливо спросил Кандар, сматывая гибкий шланг ручного насоса в аккуратную бухту. – К тому же, из лодочников с ней может работать один из пяти, если не меньше. А чернухи здесь завались, стоит дешевле приличной краски. Поверь, ржавчина – не самая большая проблема на реке.

– А какая самая большая?

– Комары. – буркнул проходящий мимо лохматый Везим, тащивший к скрапперу канистру и широкую серую кисть.

Дойдя до оружия он принялся широкими взмахами размазывать масло по стволу, заливая палубу и одежду густыми темными потеками.

– Нудеж Везима, – начал перечислять Кандар, – Задница той красотки на носу. Скука. Дырявый навес…

– Это вентиляция, – вклинился в разговор один из братьев.

– Запах Везима, – покладисто добавил к списку еще один пункт сероглазый. – Еще дожди, сырость, холод, отсутствие баб и речные пороги, с которыми ты скоро познакомишься.

Закончив с насосом, он утащил тяжелое устройство в кривую пристройку на корме, служившую одновременно складом, машинным отделением и рабочим кабинетом Раскона, погромыхал там железками и вернулся на палубу.

– Как-то это все… приземленно, – заметил Брак. – Я успел в Приречье наслушаться всякого. Схватки с опасными тварями, экспедиции в лес, речные бандиты.

– А, этого добра тоже хватает, – кивнул Кандар, плюхнувшись в плетеное кресло, стоящее у здоровенной железной полусферы жаровни. – Но это все такие мелочи, по сравнению с утренней сыростью. Бандит тебя убьет, тварь тебя сожрет, в лесу ты сдохнешь – но только сырость сделает твою жизнь настолько жалкой и ничтожной, что ты сам захочешь утопиться.