Как мог он забыть? Разве была в его жизни более счастливая минута? Танцевал Лука неважно, зато весело, отдаваясь танцу всей душой.

— Мы встретимся пятого, в понедельник, в вестибюле метро Крещатик, в шесть часов вечера, — вдруг сказала Оксана. — Возможности потанцевать сегодня у нас, пожалуй, больше не будет. — Взглянула на замершее от неожиданности лицо Лихобора и повторила: — Понедельник, метро Крещатик, шесть вечера. Поняли?

— Да, понял.

— Вот и прекрасно.

Она засмеялась весело, но и все вокруг смеялись, пели, шутили, потому что шла сказочная, колдовская, первая ночь Нового года, и никто не обратил внимания на задорный, победный смех Оксаны Хоменко.

Офицерская компания вскоре исчезла, видно, поехала куда-то догуливать. А Лука шёл домой, в рабочее общежитие, через пустынный город и не чувствовал ни мороза, ни пронзительного ветра.

Что произошло в его жизни? Почему идёт он по улицам праздничного Киева, ошеломлённый от счастья?

Разве можно всерьёз относиться к обещаниям, данным в ночь под Новый год? Она не придёт.

Можно! Пришла! Точно в шесть часов, будто ждала за широкими стеклянными дверями, когда переместится на последнее деление стрелка больших часов. Сияя ясной, белозубой улыбкой, подошла к Луке, как давнему знакомому, засмеялась. Теперь Лука хорошо понимал, почему она смеётся. Может быть, увидев его до глупости счастливую физиономию, рассмеялся бы и египетский сфинкс. Как же она хороша!.. Коричневая шубка искрится изморозью, синяя вязаная шапочка, простая, но непохожая на другие, отличается каким-то особенным рисунком. А что это за рисунок, сразу не поймёшь.

— Здравствуйте. Очень рада вас видеть, — она улыбнулась. — Что будем делать?

— Не знаю. — Лука был счастливей это было главное.

— Может, пойдём в кино? — спросила Оксана.

— Прекрасно, — охотно согласился Лука. Если бы сейчас Оксана предложила ему адское пекло, он и туда бросился бы с радостью.

Над Киевом звенел весёлый мороз. Они шли по Крещатику, но Луке казалось, будто стоят на одном месте, а неоновые рекламы, машины, дома, подсвеченные снизу прожекторами, проплывают мимо них, как на торжественном параде.

Они даже о чём-то говорили во время короткого пути сквозь звонкую зиму. Какие-то отдельные фразы, обронённое невзначай слово, и всё это, как во сне, реальным было одно: радом с ним — Оксана.

— У вас много товарищей в общежитии?

— Семеро. Откуда вы знаете, что я живу в общежитии?

— А где же вам ещё жить… Посмотрите, какая смешная машина. Её, пожалуй, собрали из доброго десятка старых автомобилей…

— Вы интересуетесь машинами?

— Нет, но у моего мужа целая коллекция моделей.

— Он знает…

— Это не имеет значения, я бываю там, где мне интересно, вот и всё.

Она подчеркнула последние слова, будто поставила точку в конце их разговора.

В кино они сидели недолго. На экране влюблённый парторг цеха отказывался от любимой девушки во имя перевоспитания какого-то шалопая.

— Ну и мура! — громко сказал Лука, впервые за весь, вечер проявляя собственную волю. — Давайте сбежим!

— Давно пора…

Крещатик по-прежнему сиял праздничными огнями, но теперь первое опьянение счастьем отхлынуло: Лука стоял на земле твёрдо, обеими ногами. Морозный ветер остервенело рвал полы пальто, хлестал по лицу, выжимая слёзы.

— Вы не озябли? — спросил Лука. — Может быть, зайдём куда-нибудь поужинать?

— Нет, не хочется. Знаете, у меня здесь поблизости живёт подруга. Давайте заглянем к ней. Сейчас предупредим её по телефону… — И, не дожидаясь согласия Луки, вошла в телефонную будку.

Подруга жила совсем рядом, в новом доме на Стрелецкой. Маленькая двухкомнатная квартирка её, вся заставленная новой полированной, блестевшей так, что глаза резало, мебелью, выглядела уютно. Хозяйка значительно старше Оксаны, звали её Марьяной Васильевной, приветливая, ласковая.

— Замёрзла, — весело проговорила Оксана, входя в комнату, — страшно хочу чаю.

— Может, чего-нибудь покрепче?

— Нет, только чаю.

Лука сидел на широкой тахте, слушая щебетание женщин, и странный покой охватывал его душу. Казалось, на свете не могло быть ничего более красивого, чем эта, собственно говоря, чужая квартира, в которой так непривычно ласково звучали женские голоса. За двадцать четыре года у него не было своего угла. Детдом, интернат, заводское общежитие, армейская казарма, снова заводское общежитие. Всю свою жизнь он прожил на людях, и вот теперь ему до боли в сердце захотелось иметь спокойный, надёжный, только ему принадлежащий уголок.

— Две или три ложки сахару? — прозвучал ласковый голос над ухом, и Лука очнулся от своих мечтаний. Ничего не скажешь — вежливый гость: сидит, слова не вымолвит, размечтался, расчувствовался…

— Две, пожалуйста. — И когда хозяйка вышла на минуту из комнаты, тихо спросил Оксану: — Я вам кажусь очень смешным и неловким?

— Меньше, чем можно было ожидать. — Женщина засмеялась, протянула руку и мягкой ладошкой спутала его густые, тёмно-русые волосы. — Привыкайте и чувствуйте себя как дома.

Вернулась хозяйка, бережно неся хрустальную вазочку с печеньем. Пришлось пить чай, разговаривать, а отзвук этой неожиданной мимолётной ласки ещё долго дрожал в сердце.

Они простились с хозяйкой не поздно, что-то около десяти. «Заходите, заходите, всегда рада вас видеть, звоните, не забывайте», — приветливо приговаривала Марьяна Васильевна, и её простые, обычные при расставании слова звучали почему-то многозначительно. На бульваре Шевченко, у подъезда дома, где жила Оксана, они остановились.

— Мы встретимся в четверг, — сказала она. — Хорошо?

— Раньше нельзя? — чуть осмелев, спросил Лука.

— Нет, раньше нельзя. Приезжайте прямо к Марьяне, в семь. Не забудьте, я люблю точность. У нас сегодня был чудесный вечер.

Прижалась к его жёсткому пальто своей пушистой шубкой, приподнялась на носочки и нежно поцеловала в губы.

— Иди, а то совсем замёрзнешь, а в четверг я хочу тебя видеть живым и здоровым. До встречи!

— Что с тобой? — спросил его на другой день мастер Горегляд. — Странный какой-то, всё улыбаешься… И план здорово даёшь! Влюбился, что ли?

— А разве любовь может влиять на выполнение плана? Это только в производственных романах пятидесятых годов писали: полюблю тебя, когда план перевыполнишь… Смешно!

— А может, романы и не были столь смешными? Ты их читал?

— Да нет…

— И не читай. Мне думается, у тебя в этом деле скоро свой опыт появится. Вот тогда и поговорим.

— Хорошо, поговорим, — смело ответил Лука.

В четверг он нажал кнопку звонка квартиры Марьяны Васильевны точно в семь — где-то послышались короткие сигналы проверки времени — и несказанно удивился, когда дверь ему открыла сама Оксана.

— Проходи, хорошо, что ты точен, — весело и приветливо сказала она. — Раздевайся. Вот вешалка.

— А где Марьяна Васильевна? — спросил он, входя вслед за Оксаной в комнату.

— Уехала на дачу. Вернётся завтра. Здравствуй! — Она подошла, привстав на носочки, обхватила его шею тёплыми руками, поцеловала и нехотя, медленно отстранила своё лицо. И Лука, осмелев, обнял женщину, прижал к себе, почувствовав близко её сильное тело.

— Садись, будем пить чай, — сказала она.

И когда Лука снова потянулся к ней, добавила:

— Подожди, не спеши. Люди частенько крадут у себя счастливые минуты только потому, что спешат и не успевают их заметить.

Спокойная трезвость и грусть, прозвучавшие в этих словах, поразили Луку. Откуда у этой весёлой, красивой и ещё совсем молодой женщины невозмутимая уверенность в себе, в каждом своём движении, слове? Может быть, жизнь её сложилась не так счастливо, как кажется со стороны? Хорошо, он не будет спешить, хотя, видит бог, как невыносимо трудно смотреть на эти полные смеющиеся губы и не целовать их. Да, он не будет спешить, если даже придётся ждать целую вечность…

Так долго ждать не пришлось. Она взяла его просто и радостно, как срывает с зелёной ветки спелое яблоко заботливый хозяин. И Лука, в жизни которого было так мало настоящего человеческого счастья, потерял голову от любви. Теперь он не мог быть без Оксаны и «дня. Он хотел её видеть сегодня, завтра, всегда…