— Да нет…

— Надо обязательно встретиться. На днях, лады?

— Лады… — неуверенно произнес Федька.

Я пожелал ему всего доброго и повесил трубку. На душе было легко, совесть понемногу успокоилась. Четкими квадратными буквами я вывел на перекидном календаре: «Федьке — звонить вечно!»

На следующий день жена неожиданно спросила меня:

— Ты чего это Федьке Сидорову звонил?

— Но откуда ты знаешь?

— Валька Зайцева меня разыскала. Федька ей на тебя пожаловался. Совсем, говорит, Ледьку не узнаю. Куда, говорит, подевалась его откровенность, решительность…

— Как… то есть? — обомлел я.

— Да, говорит, чувствую, ему что-то нужно, нашел ведь меня, а о деле говорить стесняется, все темнит, все вокруг да около. Федька-то, оказывается, директор нашего торгового центра! Ты не знал?

— Очень рад за него.

— А за меня? Немедленно позвони ему и попроси вот по этому списку.

С этими словами жена протянула мне длинный лист бумаги, исписанный мелким почерком…

— Да это же неудо… — начал было я, но встретил такой решительный взгляд, что рука моя сама по себе потянулась к телефонной трубке.

— Федь… — слабым голосом сказал я. — Это я, Лёдик… Ты извини, что я…

— Лады, — сказал Федька, выслушав мой список. — Я все застенографировал. Все, конечно, дефицит, но не для друзей.

— Может, тебе это трудно? Может, я тебя обременил?

— Пустяки, Лёдик! Главное — дружба, которую ничто не вычеркнет из нашей жизни. Вот Валька Зайцева. Свадебное платье для дочери ее достал! Архимодное! Да и Димке Козлову — а он вообще со мной здороваться забывал — пиджак устроил, кожаный, аргентинский! Все хорошие ребята, все меня не забывают! И ты вот объявился… Жаль, конечно, что карьера у тебя не удалась, но хоть жилищные условия хорошие, и это хлеб. Спасибо, что позвонил! Звякну тебе через пару деньков.

Он действительно «звякнул» через пару деньков и, сообщив, что заказ по списку выполнен, сказал:

— Так он к тебе уже выехал. Будет через полчаса. Прими и обогрей!

— Кого… обогреть? — удивился я. — Кто выехал?

— Да один нужный человек из одного дефицитного управления. Инкогнито, с секретаршей. В творческой командировке. Поживут в твоей трехкомнатной месячишко.

Он повесил трубку, а я еще долго слушал короткие гудки, с трудом сознавая, что действительно вновь обрел старого друга.

Лежа на полу в неудобной позе, Юрий Аркадьевич заканчивал рисовать транспарант, когда из магазина вернулась жена.

— Что ты тут малюешь? — спросила она.

— Да вот ребята на работе поручили, — объяснил он. — Сегодня собираемся на митинг.

— «Долой коррумпированную мафию!» — прочитала жена. — Красиво получилось… Только, когда пойдешь, заверни в тряпку. Иначе Павел Константинович, он сейчас возле подъезда сидит, примет еще чего доброго на свой счет и обидится.

— Обязательно заверну, — согласился муж.

— А отнесешь плакат — сразу возвращайся домой. Я хочу, чтобы ты сегодня пропылесосил квартиру.

— Как это возвращайся?! — удивился Юрий Аркадьевич. — Я иду на целый день. Сначала демонстрация по городу, потом митинг.

— А этот лозунг кто понесет?

— Сам и понесу. Лакеев у меня нету.

— Да ты что, рехнулся?! — Жена с квадратными от ужаса глазами плюхнулась на стул. — Ты соображаешь, что несешь?!

— Транспарант, — тупо ответил муж, не уловив тонкости интонации супруги.

— Ахинею ты несешь, а не транспарант. А-хи-нею!

— Да что тут особенного?

— Сам подумай. Вдруг этот призыв увидит Анна Григорьевна из банка.

— Ну и пусть смотрит.

— Обидится. Она нам якобы списанный компьютер бесплатно обещала. Ты же сам хотел иметь дома компьютер.

— Тоже верно. — Юрий Аркадьевич почесал затылок.

— Или Володя из городской администрации увидит тебя — обидится насмерть. А с этим упырем ссориться нельзя — он нам кухонный гарнитур обещал за копейки. И уж совсем беда, если ты с таким призывом попадешься на глаза Георгию Алексеевичу. Черта с два он возьмет нас с тобой в бесплатную рекламную поездку по Испании.

Лицо Юрия Аркадьевича с каждой секундой мрачнело. Жена же продолжала сыпать доводами:

— В конце концов этот митинг могут увидеть по телевизору в других городах. Вдруг тебя заметят мои родители. Хорош зятек, скажут. Приезжает раз в год по обещанию, звонит редко, а по телевизору нас критикует.

— Только о своих родителях и думаешь, — огрызнулся Юрий Аркадьевич. — Мои увидят — тоже обидятся.

— Тем более. Так что, давай замазывай эти буквы. Я тебе сейчас принесу баночку белил, от ремонта остались…

Через час, дожевывая на ходу бутерброд, Юрий Аркадьевич выбежал из подъезда и быстро направился к центру города В руках у него красовался транспарант, на котором было написано: «Наша сила — в единстве!»

Скорый поезд № 16, совершив очередной рейс за кордон, возвращался в Москву. За время пути никаких происшествий не было. Пассажиры вели себя благовоспитанно и корректно, соблюдали в вагонах чистоту и порядок.

И все же одна небольшая задоринка, как говорят в официальных документах, имела место.

…В кабину поездного радиста заглянула проводница Наташа, девица бойкая и весьма общительная. Язычок у нее был такой, что если бы члены поездной бригады верили всем ее россказням, то уж, наверное, не только перессорились бы между собой, но и передрались не раз.

Итак, эта примечательная особа заглянула в обитель радиста Павла Тимофеича Пухова и сказала ему страшным шепотом:

— Паш! А, Паш!

— Ну? — недовольно пробурчал отдыхающий П. Т.

— А что я тебе скажу!

— Небось опять какую-нибудь ересь…

— А на твою Лизку один пинжак положил глаз.

— И когда ты перестанешь хипповать? Говори как люди.

— На твою супругу Елизавету Иванну Пухову сильно засматривается пассажир заграничного происхождения.

Видавший виды П. Т. зевнул, поглядел в окно, потом лениво сказал:

— «Засматривается»!.. Тоже мне кинозвезда. София Лорен. Чего на нее, старую кочергу, засматриваться? — Но тут в его голосе зазвучала тревожная нотка — А ты не сочиняешь, тарахтушка? Если правду говоришь — давай его словесный портрет.

Наташа послушно зачастила:

— Не так чтобы молодой, в твоей поре. Француз, а может, и не француз. Сел в Париже. По-русски волокет… извиняюсь, говорит, но плоховато. Не особо богатый — костюмчик так себе, не фирма. А на Лизку смотрит во все глаза.

— Гм… — сказал Пухов. — Это надо же. Тоже мне красота неземная. Лолла Брижитт Бардо… Надо пойти поглядеть, что там такое. И не вышло бы неприятности. Ведь она у меня с фокусами. В случае чего огреет — международных осложнений не миновать.

И он пошел, размышляя, был ли повод со стороны его жены или не было такого повода. Вроде бы не должно. Лиза Пухова была не такая уж молодка — давно разменяла «роковой сороковой». На шее трое ребят. До сих пор вела себя вполне прилично, куда только не ездили. А взять хотя бы ее напарницу, эту самую Наташку… За ней глаз да глаз.

Иностранца он застал на месте преступления. Он стоял возле служебного купе и смотрел, как Лиза Пухова разливает чай в стаканы. А она, красная от смущения, не смела поднять на него глаз и даже раза два плеснула заварку мимо.

— Ты того… поаккуратнее, — сказал ей муж. — Чай-то цейлонский… Чего тут у вас?

— Привет! Наслушался Наташкиных сплетешек…

— Какая Наташка? — фальшиво удивился муж. — А я вовсе и не затем. Я заявки на концерт собираю… Иди, иди, тащи свои чаи. А мы тут… как мужчина с мужчиной…

В четвертом купе, где обитал иностранец, никого больше не было, остальные ушли в вагон-ресторан. Француз представился:

— Анри Бертен. Из Парижа.

— Добро пожаловать, — тактично сказал Пухов, стараясь не нарушать протокольных норм. — А я Пухов Павел, по-вашему Поль, а по отчеству Тимофеевич. Как по-французски Тимофеевич — сказать затрудняюсь. Поездной радист… Да. Вот такое, значит, дело. Будем знакомы. Какие с вашей стороны будут пожелания в смысле музыкальных произведений? Репертуар у нас обширный…