Есть у морского котика

Заветная мечта:

Ему увидеть хочется

Обычного кота.

Они. морские котики,

Любители экзотики!

А я, историк современный,

беру сатиры бич ременный,

размахиваюсь, бью сплеча,

и плача,

и себе переча,

гляжу на плечи палача,

исполосованные плечи.

Как спутано добро со злом!

Каким тройным морским узлом

все спутанное перевязалось.

Но надо бить.

А надо бить?

И я, превозмогая жалость,

ударю!

Так тому и быть.

Безвременье — это когда

Процветает большая еда,

А также такая эпоха,

Когда выпивохам неплохо.

Пораньше встают, чтоб пораньше вступить

На доблестный путь благородный:

Рюмашку водчонки попить

С какой-нибудь рыбкой холодной.

Тайны вызывались поименно,

выходили, сдержанно сопя,

словно фокусник в конце сезона,

выкладали публике себя.

Тайны были маленькие, скверненькие.

Каялись они навзрыд,

словно шлюхи с городского скверика,

позабывшие про срам и стыд.

Тайны умирали и смердели

сразу.

Словно умерли давно.

Люди подходили и смотрели.

Людям было страшно и смешно.

Много было пито-едено,

много было бито-граблено,

а спроси его — немедленно

реагирует: все правильно.

То ли то,

что граблено-бито,

ныне прочно

шито-крыто?

То ли красная эта рожа

больше бы покраснеть не смогла?

То ли слишком толстая кожа?

То ли слишком темная мгла?

То ли в школе плохо учили —

спорт истории предпочли?

То ли недоразоблачили?

То ли что-то недоучли?

Как в таблице умножения,

усомниться не может в себе.

Несмотря на все поношения,

даже глядя в глаза судьбе,

говорит:

— Все было правильно.

— Ну, а то, что бито-граблено?

— А какое дело тебе?

Контора! Шляпа! Но без конторы

Не заработают моторы.

А в шляпе — дело. Голова,

Которая всегда права.

Пора покончить с пренебрежением

К воротничкам крахмально-белым

И с непонятным уважением

К образовательным пробелам.

Пора устраивать диктовки

Всем управляющим, заведующим.

Пора отказывать несведущим —

Без знания и подготовки.

На коне любой дурак державен

и торжественен.

Что, если ссадить его с седла,

попросить его хоть ненадолго

разместиться на полу?

Что он будет делать

и — как выглядеть,

сидя на полу?

Руки опускаются по швам.

После просто руки опускаются,

и начальство во всю прыть пускается

выдавать положенное нам.

Не было особенного проку

ни со страху, ни с упреку.

А со штрафу было меньше толку,

чем, к примеру, с осознанья долга,

чем, к примеру, с личного примера

и с наглядного показа.

Смелости и подражают смело,

и таким приказам нет отказа.

Ордена, которые нам дали,

траты на металлы оправдали.

Выговоры те, что нам влепили,

забавляли или озлобили.

Не шуми, начальник, не ори.

Толку нет от ругани и ражу

По-хорошему поговори.

Я тебя уважу.

…И опять душа влекома,

словно слышит чудный звук,

в заседание месткома

Академии наук.

Там, ермолки сняв, набрюшники

расстегнув, уставя взгляд

в бесконечность, не наушники,

а наставники сидят.

Протирая нарукавники

аж до самого локтя,

битый час сидят наставники,

непостижное когтя.

Желтые брады уставя

в полированный паркет,

рассуждают о составе

приглашенных на банкет.

Как дерево стареет и устает металл.

Всемирный обыватель от истории устал.

Он одурел от страха и притерпелся к совести,

Ему приелись лозунги и надоели новости.

Заснул отец семейства и видит сладкий сон

О том, что репродуктор неожиданно включен.

Храпит простак, но видит его душевный глаз:

Последние известия звучат в последний раз.

Храпит простак, но слышит его душевный слух,

Что это все взаправду, что это все не слух:

Событий не предвидится ближайших двести лет

И деньги возвращаются подписчикам газет.

Посередине ночи, задолго до утра,

Вскочил простак поспешно с двуспального одра.

Он теребит супругу за толстое плечо,

И, злая с недосыпу, она кричит: «Для чо?

Какой там репродуктор? Он даже не включен».

И оптимист злосчастный проклял свой лживый сон.