Олег Дмитриев
Я ЗДЕСЬ, ИНЕЗИЛЬЯ!
(Опыт, стилистического исследования)
Мы взяли известную любому школьнику строфу из стихотворения А. С. Пушкина и попросили нескольких представителей современных поэтических школ и направлений принять участие в небольшом литературном эксперименте.
«Сделайте эти строки достоянием вашей поэзии, чтобы все сразу догадались, что их написали именно вы, а не Пушкин! — сказали мы. — Условия таковы: словарный состав четверостишия должен быть полностью сохранен, а отсебятина допускается самая минимальная — вводные слова, междометия и всякие там второстепенные члены предложения».
Итак:
Я здесь, Инезилья,
Я здесь под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Печатая первые отклики, мы надеемся, что читатели, проанализировав их, почувствуют себя лучше в безбрежном море современной поэзии.
1. Поэт, тяготеющий к разговорно-бытовой лексике:
Вот он — я, гражданка Инезилья!
Здесь, как говорится, под окном.
И объята, так сказать, Севилья
Мраком, печки-лавочки, и сном!
2. Поэт, представляющий народно-поэтическую стихию:
Ой, Инеска-Инезилья,
Вишь ты, здесь я, под окном,
А родимая Севилья
Вся объята мраком-сном!
3. Поэт, находящийся под впечатлением западного верлибра:
Инезилья!
Я здесь.
Под окном.
Севилья объята сном и мраком.
4. Поэт, работающий с подтекстом в жанре «загранлирики»:
Я здесь.
Но, Инезилья, —
Мне грустно под окном:
Какой уж год Севилья
Объята мрачным сном?!
5. Поэт, философствующий и рассуждающий:
Куда спешить, Инезилья,
Когда я здесь, под окном?
Объята мраком Севилья,
А следовательно — и сном…
6. И, наконец, поэт, олицетворяющий саму Экспрессию:
Я — Севилья!
Объятый я мраком, и сном, Инезилья,
Я здесь под окном!
Я — Севилья!
Севилья — Я!
— А на фига?
Пока все.
ПУТЬ НА СВИДАНИЕ В ЗРЕЛОМ ВОЗРАСТЕ
В УСЛОВИЯХ МОСКОВСКОГО ГОЛОЛЕДА
Ах, московская шарада!
Разгадать не хватит сил:
«Не ходи ты к ней, не надо!» —
Встречный ветер возгласил.
Ах, московский трудный ребус:
У панели тормозя.
Чем-то окатил троллейбус —
«Не ходи ты к ней, нельзя!»
И такси — такое дело.
Разрывается душа! —
Осуждающе глядело,
По асфальту шебарша.
Ах, московская загадка,
Хоть и путь мой недалек,
На гудроне слишком гладко.
Чуть задумался — и лег…
Грязно. Скользко. Ветер дует.
Я ни в чем не виноват —
То ль жена моя колдует.
То ли просто снегопад.
Грузно в снег ступаю талый.
Озираясь на ходу.
Все равно дойду, пожалуй!
Не дойду
Так не дойду…
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
(Из разговоров в Доме литераторов)
Сказал поэт поэту: «Вась, прости.
Ты был поэтом лет до тридцати!»
«Ты, Федь, — поэту отвечал поэт. —
Им был до двадцати примерно лет!»
«Но, Васенька, ведь в юные года
Я не писал стихов… Ты знал об этом!»
«Поэтому вот именно тогда
Ты. Феденька, и вправду был поэтом…»
Сергей Довлатов
ПОБЕДИТЕЛИ
В борцовском зале Зимнего стадиона манеж освещен четырьмя блоками люминесцентных ламп. На брезентовых коврах топчутся финалисты городского первенства по классической борьбе.
За центральным столиком возвышается главный судья соревнований Лев Епифанов.
Судья-информатор взял микрофон и произнес:
— В синем углу — Аркадий Дысин, в красном углу — Николай Гарбузенко.
Борцы пожали друг другу руки и начали возиться.
Оба они весили больше ста килограммов, обоим было за тридцать, оба ходили с трудом, а борьбу уже давно считали ненужной мукой. Но каждый раз тренеры уговаривали их поддержать команду…
Борцы давили друг друга круглыми плечами, хлопали по шее. охали и отдыхали, сомкнув животы.
— Спортсменам делается предупреждение за пассивность. — объявил судья-информатор.
Однако Дысин и Гарбузенко не обратили на это внимания и стали бороться еще деликатнее.
— Синий не борется! — кричали зрители. — И красный не борется!
Но Дысин и Гарбузенко даже не смотрели в их сторону. Борьбу они ненавидели, а зрителей презирали.
Вдруг что-то произошло.
Ощущение было такое, как будто на вокзале остановились часы. Зрители и секунданты начали тревожно озираться. Дысин и Гарбузенко замерли, облокотившись друг на друга.
Главный судья Лев Епифанов крепко спал, положив голову на кипу судейских протоколов.
Прошло двадцать минут. Никто не решался побеспокоить главного судью. Секунданты и боковые судьи пошли в буфет пить пиво. Зрители занялись своими делами, штопали носки, пели вполголоса туристские песни, потом постепенно начали расходиться.
— Пора завязывать, старик. — сказал Гарбузенко своему партнеру.
— Давно пора.
— Знаешь, о чем я мечтаю, Аркадий? Я мечтаю приобрести диван-кровать и целый день на нем лежать.
— Это как стихи, — сказал Дысин.
— Стихи я тоже уважаю, — сказал Гарбузенко.
— Эх, Коля! — печально молвил Дысин и вздохнул.
От этого шума проснулся Лев Епифанов.
— Кто победил? — вяло спросил он.
— Да какая разница? — сказал Гарбузенко. Потом сел на краешек ковра и закурил.
— Ну вот еще, — забеспокоился Епифанов, — а что я корреспондентам скажу?
— Аркашка победил, — сказал Гарбузенко, — он красивый, пусть его фотографируют.
