На работе произошло неприятное событие: сломался общественный электрочайник.

Коллектив женский, эмоциональный. Реакция самая неожиданная. Синхрофазотрон сгорел — никто глазом бы не моргнул, а тут из-за обыкновенного чайника целая драма.

— Выручайте, Александр Иванович, — кинулись женщины к своему коллеге, единственному в комнате мужчине.

Осетров смущенно пожал плечами:

— Я, правда, никогда не пробовал… Не мой профиль…

Но атака женщин была стремительной и мощной.

— Ну, Александр Иванович! Ну, пожалуйста! Вы ведь инженер… мужчина… умница…

Осетров не устоял и с тяжелым, как штанга Султана Рахманова, предчувствием взялся за чайник.

Повертел его, покрутил, внутрь заглянул, кулаком постучал. В розетку воткнул. Чайник был холоден, как борщ в студенческой столовой.

— Дома починю, — сказал он и, чтобы не осрамиться, сразу после работы побежал в мастерскую. Чайники брали только на осень, а на дворе была весна. Осетров подумал, посомневался. Потом махнул рукой: не ударять же лицом в грязь — и направился в магазин.

…На работе он появился с новым чайником.

— Вот это мастер! — наперебой расхваливали его коллеги. — Что значит руки золотые… Чайник-то, смотрите, как новенький стал.

Слава о мастере Осетрове разнеслась со скоростью звука.

Александр Иванович чувствовал себя именинником и больше не сожалел о потраченных деньгах.

Однако на другой день ему принесли в ремонт будильник.

Осетров уперся, заартачился:

— Да вы что, смеетесь? Идите в мастерскую. У меня работа. Я занят.

— Знаем, — сказали ему, — что клиентов у вас хватает. Но это просьба Ивана Мироныча. Ни одна мастерская не берет.

Осетров вздохнул: разве ему откажешь! — и положил будильник в портфель.

Подобных часов в магазине не оказалось. Сказали, что модель старая и уже давно снята с производства, и предложили настенные с боем. Александр Иванович растерялся: такого поворота он не ожидал. Он позвонил Ивану Миронычу. Трубку взяла секретарша Галочка.

— Будильники такие уже не модны… не выпускаются… А с боем можно?

Пока Галя наводила справки, Осетров прикидывал предстоящие расходы.

— Разрешил. Делайте с боем. Иван Мироныч спрашивает, с кукушкой не сможете?

— Ас песнями Аллы Пугачевой не хотите? — разозлился мастер и повесил трубку.

…Восторгу сослуживцев не было предела.

— Да он просто Паганини ремонта, — говорили об Осетрове. И пошло и поехало. К Осетрову валили, как на «Бони М». Несли все подряд: авторучки, зажигалки, кофеварки, электрогрелки… Одна женщина, предприимчивая, видно, попросила пылесос в швейную машину переделать:

— Вы, говорят, все можете…

Другая обиделась даже; Ивану Миронычу вон из плюгавенького будильничка какие часы… А я из цветного телевизора прошу маленький, портативный сделать. Неужели трудно? Из большого маленький всегда легче…

Александр Иванович отбивался как мог, но люди-то все нужные — попробуй откажи. Он терпел, крепился, зарплаты не хватало, в долги залез по уши.

Мастер ходил невеселый, бледный, невыспавшийся.

Свой секрет раскрывать не хотелось: стыдно — такой авторитет, и вдруг…

Осетров выбрал другое.

На новую работу шел радостный и торжественный, как на премьеру в Большой театр. Александра Ивановича встретили приветливо, даже, можно сказать, с восторгом.

— Слышали о вас, слышали. С нетерпением ждали…

— Вы о чем, товарищи? — Хорошее настроение слетело с Осетрова, как листья с осенних деревьев.

— Не скромничайте, знаем, — ответили ему. — Вы, кстати, вовремя, будто по заказу. Рояль у нас в комнате сломался…

Дошла недавно до меня новость: хотят будто бы закрыть бюрократизм. Знаете: так, как закрывают фабрику, продукция которой перестала пользоваться спросом, или рудник, если месторождения иссякли и эксплуатировать их дальше экономически просто невыгодно. Новость сильно встревожила меня: правильно ли мы поступаем, не преждевременно ли?

Конечно, с одной стороны, может быть, и правильно. Пишущая братия жалуется: тема, мол, исчерпана, не хватает за душу, как прежде.

сказано, конечно, сильно. Но когда? Больше сорока пяти лет назад. А других таких же вдохновенных строчек не написано. Явный признак непопулярности темы или падения удельного веса сатирического пафоса в жанре поэзии.

Хнычут карикатуристы: не можем, дескать, больше рисовать эту отвратительную физиономию в очках с роговой оправой и тупым взглядом. Примелькалась она, а люди обращают на нее не больше внимания, чем на табличку «По газонам не ходить!».

Сетуют эстрадные артисты. Перестала маска бюрократа пользоваться успехом. И не потому, что вытеснили ее Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна, а ввиду выработки у зрителей иммунитета. Не хочет он над бюрократом смеяться, хоть убей его!

Одним словом, по всем линиям наметилась явно тупиковая ситуация.

И все-таки не рановато ли списывать в архив, объявлять дешевую распродажу, отправлять на слом? Исчерпали ли мы все возможности бюрократизма? Думаю, что нет. Особенно если учесть, что мы думали только о вреде, какой он причиняет, и упускали из виду пользу, которую может приносить бюрократизм.

Позвольте, а разве такое возможно, спросите вы? Вполне возможно, все зависит от условий, ситуации и целей, которых мы хотим достигнуть. Не претендуя на патент, автор тем не менее берет на себя труд показать на ряде конкретных примеров полезный, так сказать, созидательный бюрократизм. Это в известной мере напоминает процесс одомашнивания дикой кошки, когда человек, приручив ее, использовал врожденные хищнические инстинкты пушистого зверька в собственных интересах.

Начнем хотя бы со следующего эксперимента: как можно в союзе с бюрократизмом бороться против бесхозяйственности и даже побеждать ее?

Правление Банка Откровенной Бесхозяйственности, именуемого в дальнейшем БОБ. За столом с табличкой «Председатель» восседает бюрократ. Он принимает посетителя.

— Мы просим правление банка, — говорит посетитель, — ассигновать шестнадцать миллионов на строительство завода фарфоровой посуды.

— На местном сырье?

— Так точно. Но глины хватит на два, от силы на три десятка чайных сервизов.

— Чем это подтверждено?

— Данными геологоразведки. Правда, ее провели после того, как проект завода был утвержден и внесен в генплан, но все-таки провели.

— Значит, завод сразу же после пуска…

— Встанет на консервацию.

— А где гарантия, что завод не будет переориентирован, скажем, на деревообработку?

— Вокруг завода в радиусе более тысячи километров нет ни одного деревца. Леса вырублены еще в XVIII веке. Вот справка Гослесофонда.