Он шел по улице, высокий и красивый, и прожитые годы еще не лежали устало на его плечах.

А в этот час в городском парке какой-то совсем юный амур, даже не амур, а еще практикант, курносенький и некрасивый, в очках плюс четыре, тренировался в своем амурском деле, стреляя по воробьям. Дело шло не очень успешно. Одна стрела улетела на улицу. Практикант, у которого все стрелы были подотчетны, помчался на поиски и у самых ворот нос к носу столкнулся с Ним. Он окинул амура своим фирменным снисходительным взглядом и равнодушно поддел ногой застрявшую в кустах стрелу. Она описала широкую дугу и плюхнулась в лужу, обдав практиканта брызгами застоявшейся влаги и унижения. И тогда стажер, не помня себя от обиды и зависти к этому плечистому, как семафор, красавцу, поднял из лужи стрелу и пустил ее вслед обидчику.

На этот раз практикант не промахнулся. Семафор вздрогнул, недоуменно огляделся и, словно что-то вспоминая, провел рукой по лицу. И когда Он наконец убрал руку, в глазах его вместо благодушной снисходительности горело пламя сумасшедшей, всепоглощающей любви. Ничего не замечая вокруг, Он повернулся и прямо по лужам, еще раз обдав незадачливого стажера с головы до ног, бросился к ничем внешне не примечательной девушке, с которой равнодушно расстался полчаса назад.

— Это ты? — недоверчиво и удивленно спросила Она. — Ты вернулся? Наверно, забыл зонтик?..

Он стоял и молча глядел на Нее…

Он молчал и краснел целую неделю, а на восьмой день пришел к ней, побледнел и, заикаясь от волнения, сказал:

— Ты знаешь… я… потерял сон…

— Это… это правда? — боясь поверить, прошептала Она.

— Правда… — так же тихо произнес Он. — И сон, и аппетит…

— И сон, и аппетит… — как эхо, откликнулась Она. — Как хорошо… Говори, говори…

— И еще… еще я потерял сердце… У меня ничего не осталось, совсем ничего… Так дальше нельзя… Ты должна понять…

Она поняла и с трепетом отдала ему руку и сердце.

Прошло двадцать лет. Амур давно уже перестал быть стажером, он окончил курсы повышения квалификации и стал Старшим Амуром. Шевелюра его поредела, зато стрелять он научился без промаха и не раз во внутриведомственных соревнованиях оставлял позади своих более молодых коллег. Однажды он сидел в парке на своем любимом пеньке и тщательно обматывал изоляционной лентой старенький, видавший виды лук. Случайно он поднял голову и сквозь решетку парка увидел высокого сутулого мужчину средних лет с равнодушными глазами и без пуговицы на пальто. В одной руке мужчина тащил тюк белья из прачечной, в другой — авоську с двумя утомленно разлегшимися в ней бутылками кефира и капризно упирающимся, то и дело цепляющимся за тротуар батоном. Во всем облике мужчины проглядывало что-то смутно знакомое. Амур наморщил лоб, протер рукавом очки и с радостным удивлением узнал свою первую в жизни мишень.

— Семафор! — прошептал он. — Так вот что с тобой стало…

Стекла очков затуманились. На амура нахлынули воспоминания, и душа его неожиданно наполнилась жалостью и сочувствием к своему старому клиенту.

— Надо помочь мужику, — нарочито грубо пробурчал он, — а то совсем скиснет. Пусть-ка вспомнит молодость…

Амур поднял лук со свисающим с него концом изоленты и по привычке, не глядя, выстрелил. Он знал, что не промахнется.

Прохожий вздрогнул, удивленно огляделся по сторонам, но ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. Он пожал плечами, поменял местами тюк с бельем и авоську и, прибавив шагу, заспешил домой. Войдя в квартиру, Он долго с удивлением смотрел на жену, как будто увидел ее в первый раз.

— Ты чего это? — подозрительно сдвинула брови супруга.

Он ничего не сказал, только как-то странно вздохнул и пошел включать телевизор.

Целую неделю Он ходил как потерянный и не мог понять, что происходит. А на восьмой день надел свежую рубашку, на которой сохранились все пуговицы, и подошел к Ней, чтобы объясниться. Глаза Его горели радостным, будоражащим огнем.

— Слушай… — взволнованно сообщил Он. — Я, кажется, это… сон потерял!

— Куришь много! — равнодушно заметила Она. — В комнате дышать нечем.

— И аппетит потерял! — еще горячее сказал Он.

— Овощей надо есть больше, — посоветовала Она. — Почитай журнал «Здоровье».

— Не буду! — упрямо покачал Он головой, не сводя с Нее глаз. — Я тебе еще главного не сказал. У меня сердце вроде как не прослушивается.

— А ты посоветуйся с врачом, — зевнула Она. — Вот будет у вас на работе диспансеризация…

— Да при чем тут диспансеризация! К черту врачей! — восторженно воскликнул Он и достал из кармана аккуратно сложенный лист бумаги.

— Смотри сюда! Я тут все подсчитал! Аппетит у меня пропал — на этом получаем экономию… ну, грубо говоря, полтора рубля в день умножаем на тридцать… получается округленно полсотни в месяц. Так?.. Идем дальше. Сон пропал — значит, на ночь можно взять халтуру, чертежи какие-нибудь. Туда-сюда, это еще рублей девяносто, а то и сотняга. Верно?

С лица Ее медленно сползало равнодушие. В глазах засветился интерес:

— Ну, верно. И что?

— А то! Это уже выходит полтораста. Но и это еще не все! Сердце замирает, не прослушивается — и не надо! И слава богу, как говорится! Значит, можно продать это заграничное лекарство, которое мне Мария Ефимовна достала. А это еще пятнадцать рублей. Итого сто шестьдесят пять ежемесячно. Считай, дополнительный оклад. Ох, и заживем мы с тобой, старуха! Перво-наперво палас купим. Потом сервиз…

Она поймала Его взгляд, и в Ней вдруг что-то встрепенулось. Неожиданно для себя самой Она покраснела, как девочка, и, не отводя глаз, тихо спросила:

— А мне?.. А мне ты что подаришь?..

Он замолк на полуслове, растерянно посмотрел на Нее и вдруг почувствовал, что непременно должен сказать какие-то очень важные, значительные слова.

— Тебе? — мягко переспросил Он, ощущая в груди что-то отдаленно похожее на нежность. — Тебе?.. Ну, конечно, милая. Ты давно заслужила… Тебе я куплю электрическую мясорубку…