На табак еще можно было закрыть глаза, но на что послу сотни тюков шелкасырца, шелка тебризского, шемахинского и прочих тканей, множество ковров, несметное количество ладана, чернильного орешка? Да к тому же зрительные трубы, очки, бритвы, перстни да браслеты и прочие товары, которых и за неделю не сосчитаешь. Было ясно, что под видом шахских купцы везли на продажу свои товары, а пошлину платить не желали.

Русское начальство решило дать купчинам послабление, тем более что шелка и табак были не так опасны, как пушки, которые остались на другой стороне.

На следующий день многие из привезенных товаров продавались на кизлярском базаре, а взамен персы покупали лошадей, верблюдов и бурки, чтобы не замерзнуть в пути.

После шумной торговли и веселого переполоха, произведенного среди местного населения появлением слонов, персидское посольство двинулось дальше. Его сопровождал эскорт из двух драгунских рот.

Сверх того, к посольству были приставлены чиновные люди от русской стороны: комиссар, обязанный заботиться о съестных припасах и корме для лошадей, толмач, канцелярист, доктор, трубач и барабанщик.

Калушкин передал с ними новые донесения, а сам должен был возвращаться на службу в Персию, хотя отъезд свой откладывал до последней возможности. В Кизляре ему было хорошо и спокойно, а в Персии его ждала жизнь тревожная.

Чупалав и его люди видели, что происходило у Кизлярской крепости. Когда персидский отряд лишился своей артиллерии и большей части войска, горцы приняли это как добрый знак.

– Не пустили, – удовлетворенно говорил Чупалав. – Похоже, с русскими можно будет договориться.

– Мы им нужны, – добавил Муса-Гаджи. – Сегодня Надир послал подарки, завтра явится сам.

Уходивший назад персидский отряд со своими пушками и слоном будто притягивал горцев, которые не хотели отпускать врага просто так. Когда каджары сделали привал, остановились и горцы, скрытые от них небольшой рощей.

Каджары поставили кибитки в круг, разбили палатки, выставили охрану и принялись готовить еду на кострах. Коней они далеко не отпускали – подножного корма вокруг было мало, трава только начинала зеленеть. Лишь груженный ядрами слон бродил вокруг лагеря. Погонщик-индус боялся, что слон не выдержит здешнего климата, и старался получше его накормить. Слон объедал кору с деревьев и жевал ветки с распускавшимися почками. Но еды все равно не хватало, и тогда он вырывал из земли кустарники и съедал их корни.

– Сильно он проголодался, – говорил Чупалав, внимательно наблюдавший за слоном.

– Все хотят есть, – ответил один из горцев. – У нас и то одни яблоки остались.

– Яблоки? – задумчиво произнес Муса-Гаджи. – Ну-ка дай несколько штук.

Когда принесли хурджин с яблоками, Муса-Гаджи взял одно и бросил перед приближавшимся слоном. Слон настороженно повел огромными ушами, тряхнул головой и, вытянув хобот, пошел к лежавшему на земле яблоку. Похоже, это было для него лакомством, потому что яблоко мгновенно исчезло во рту.

– Нравится, – оглянулся на друзей Муса-Гаджи и бросил слону еще одно яблоко.

Слон ринулся к нему почти бегом, несмотря на попытки индуса остановить его. Подбирая одно яблоко за другим, слон почти скрылся в зарослях. И не успел погонщик опомниться, как за спиной у него оказался Муса-Гаджи.

Он приставил к его горлу кинжал, а к своим губам – палец, давая понять, чтобы индус не вздумал кричать или сопротивляться. Затем указал плетью направление, в котором следовало вести слона, и перепуганный погонщик осторожно кивнул, стараясь не пораниться об острый клинок. Решив, что дело идет на лад, Муса-Гаджи опустил кинжал, чтобы поудобнее устроиться на слоне. Но индус ткнул слона своей заостренной палкой одному ему известным способом, и гигант будто взбесился. Индус ухватился за основание слоновьих ушей и прильнул к его шее, а Муса-Гаджи пытался удержаться на слоне, который метался, как необъезженный конь, сминая все вокруг. К тому же слон пытался сбросить его хоботом, и Мусе-Гаджи волей-неволей пришлось спасаться на ветке соседнего дерева. Отделавшись от одного чужака, слон задрал хобот и ринулся на остальных. Но горцы сумели накинуть арканы на его ноги и обмотали веревки вокруг деревьев. Слон пришел в еще большую ярость, но густой лес мешал ему применить свои смертоносные бивни. Горцы вскинули ружья, собираясь покончить с опасным животным, но Чупалав их остановил:

– Не стреляйте! Его надо усмирить!

Он встал на седло своего коня и, когда слон попытался обхватить его своим хоботом, сам вцепился в него мертвой хваткой. Хобот обезумевшего слона обвил Чупалава, как огромный удав, но и Чупалав сжимал его изо всех сил. Слон замотал хоботом, ударяя им о деревья, и вот-вот переломал бы Чупалаву кости. В ответ Чупалав выхватил кинжал и решил лишить чудовище его опасного оружия. Но Муса-Гаджи успел снова добраться до индуса. Погонщик сообразил, что на этот раз жизнь его повисла на волоске, и тут же успокоил слона.

Освободившись от его мертвой хватки, Чупалав тяжело передохнул и сунул кинжал обратно в ножны.

– Ты цел? – спрашивал Муса-Гаджи, ощупывая Чупалава.

– Пусть этот слон скажет спасибо, что сам жив остался, – пошутил Чупалав, переводя дух.

– А с индусом что делать? – спрашивали горцы.

– Еще немного – и его слон бы нас передавил!

– Индус нам еще пригодится, – сказал Чупалав. – Накиньте ему на шею аркан, и пусть гонит слона куда скажем.

Горцы так и сделали и повели слона в обратную сторону, к крепости. Лагерь кызылбашей скоро исчез в сумерках, а слон бежал все резвее, догоняя падавшие далеко перед ним яблоки. Уже сам Муса-Гаджи не видел их в темноте, но слон их отлично чуял и ни разу не ошибся.

Ядра пригодились бы и самим горцам на перековку, потому что пушек у них не было. Но довезти их до Андалала было невозможно – чересчур тяжел был груз, а слон – слишком заметен и вряд ли бы прошел по горным тропам. Поэтому они решили обменять слона и ядра в Кизляре на свинец и порох, тем более что разговор с русским начальством еще не был окончен.

Когда кызылбаши хватились своего слона и бросились в погоню по его хорошо заметным следам, горцы со своей добычей уже были на Кизлярской стороне. Передовые разъезды кызылбашей успели это заметить, но не успели этому помешать.

На требования выдать беглецов и слона с ядрами каджарам ответили, что и люди, и слон арестованы, а ядра конфискованы как контрабанда. Тогда топчи-баши – артиллерийский начальник – пригрозил, что за укрытие врагов великого шаха с Россией может случиться то же, что стало с Индией, которая не пожелала выдать бежавших туда афганцев. Но Апраксин стоял на своем, сообщив через ротмистра, что лишь следует русским законам.

Погонщика-индуса хотели вернуть обратно, но тот отказался сам. В Кизляре торговали купцы из Индии, и он счел за лучшее поступить к ним на службу, чем ждать, пока кызылбаши снимут его голову с плеч.

В Кизляре от слона были одни неприятности, на него интересно было смотреть, но кормить его было накладно. Проголодавшийся слон ломился в сады и объедал цветущие фруктовые деревья. Казаки спускали на него собак, но те лишь в страхе поджимали хвосты, не смея нападать на огромного зверя со страшными бивнями. Погонщику было жаль своего слона, но требовать он ничего не мог, а купцы отказывались брать слона на свое содержание.

Оставшись без присмотра, слон не давал покоя и Мусе-Гаджи. Но прежде, чем решить, пригодится он ему или нет, Муса-Гаджи попросил индуса научить его управлять этим гигантом. Тот с радостью согласился, тем более что наука эта была не слишком мудреная. Слон был существом сообразительным и легкие пинки за ушами воспринимал как вежливую просьбу двигаться в определенном направлении. Мусе-Гаджи даже показалось, что слон все делает с удовольствием после того, как избавился от тяжелого груза. Для остальных команд у погонщика имелся небольшой железный штырь с острым концом и приделанным к нему крюком. С его помощью слона легко было заставить идти быстрее, бежать, остановиться, трубить, опуститься на колени и даже лечь. Муса-Гаджи освоил эти приемы не сразу, часто путался, и тогда слон возмущенно ревел, не понимая, как можно было бежать и стоять на коленях одновременно. Но Муса-Гаджи учился старательно, и вскоре слон признал в нем настоящего погонщика.