– А как же дом? – напомнила Аминат.

– Вернемся – я помогу достроить, – пообещал Муса-Гаджи.

– Никуда твоя невеста не денется от такого джигита, – уверяла Аминат. – Вот достроим дом, и поедете.

– Мы быстро! – убеждал Муса-Гаджи. – Туда и обратно. За неделю обернемся.

– За неделю? – усомнился Чупалав.

– А если дожди пойдут, а дом без крыши? – волновалась Аминат.

– Успеем! – обещал Муса-Гаджи. – И крышу накроем, и ворота поставим.

– Ну, если надо… – пожал плечами Чупалав.

Он бы поехал и так, несмотря ни на что, как, не задумываясь, бросился ему помогать Муса-Гаджи, когда Чупалав задумал украсть невесту. Если не выручать друзей, зачем тогда жить на свете? Да и дело-то было молодецкое, веселое.

На следующий день они собрались в дорогу. Чупалав надел лучшую черкеску и красивое оружие. Его кинжал был сделан еще Мухаммадом-Гази, и это должно было понравиться будущему тестю Мусы-Гаджи. Захватили они с собой и бурки – на высоких перевалах по пути в Джар всегда лежал снег.

Аминат положила в хурджины еды на неделю – толокно, которое не нужно было варить, сыр, мед из своих ульев, сушеные яблоки и курагу, хлеб и еще горячие лепешки.

Чупалав обнял сыновей, крепко пожал руку Пиру, который оставался в семье за старшего мужчину, кивнул жене и вскочил на своего сильного коня.

– Да сохранит вас Аллах в благополучии, – сказал Чупалав на прощание.

– Счастливой дороги! – ответила Аминат, смахивая подступившие слезы. – Да сбудутся ваши желания.

Дети провожали отца и Мусу-Гаджи до окраины хутора, а Аминат по обыкувшина – горцы верили, что это уберегает путников от несчастий.

Они поднимались к перевалу. Горы вокруг цвели осенним золотом, теплое еще солнце мягко освещало дорогу, а сады вдоль реки пестрели поздними яблоками.

Муса-Гаджи взволнованно расписывал добрый нрав своей невесты, достоинства ее отца и чудесную жизнь, которая, он не сомневался, ждала его после женитьбы на джарской красавице.

Затем они весело вспоминали, как увозили из Чоха Аминат, как опасались, что у них ничего не выйдет, и как потом удивлялись, что все получилось.

На этот раз все было куда проще – нужно было лишь добраться до Джара, а уж Мухаммад-Гази им не откажет. Муса-Гаджи был известный джигит, на которого давно уже заглядывались девушки, такие женихи на дороге не валяются.

На перевале перед друзьями неожиданно предстала мрачная картина. Навстречу двигалось несколько запряженных быками повозок, на которых сидели убитые горем женщины с грудными детьми на руках. Рядом шли дети постарше. Несколько стариков сопровождало процессию на лошадях. Было видно, что люди безмерно устали. Еще на одной арбе везли раненых.

Чупалав с Мусой-Гаджи пришпорили коней и помчались к людям.

– Что случилось? – с тревогой спрашивал Чупалав. – Откуда вы?

Люди молчали, отводя глаза.

– Да это же… – начал догадываться Муса-Гаджи, кружа на коне вокруг повозок. – Мухаммад-Гази!

Муса-Гаджи спрыгнул с коня и бросился к арбе с ранеными. Мухаммад-Гази лежал на окровавленной бурке с закрытыми глазами. На его бритой голове алел большой шрам.

– Что с ним? – оглядывался на людей Муса-Гаджи. – Он жив?

– Пока жив, – ответил убеленный сединами старик. – Голова цела, но ему в плечо попала стрела.

– Кто это сделал? – спросил Чупалав, осматривая плечо раненого.

– Каджары, – отвечали люди.

– Брат Надир-шаха.

– Все было тихо, пока этот убийца не бросил на нас огромное войско.

– Их стрелы летели, как тучи…

Муса-Гаджи склонился к раненому и прошептал ему на ухо:

– Мухаммад-Гази, ты слышишь меня?

Горец с трудом открыл глаза.

– Это я – Муса-Гаджи! – уже громче сказал Муса-Гаджи. – Узнаешь меня?

– Муса-Гаджи… – едва слышно произнес Мухаммад-Гази.

– Мы тебя вылечим, – торопливо говорил растерянный Муса-Гаджи. – Все будет хорошо. А где Фируза?

– Фируза… – с болью в голосе произнес Мухаммад-Гази и закрыл глаза, наполнившиеся влагой.

– Где она? – оглядывался на окруживших их людей Муса-Гаджи. – Где его дочь?

Люди молчали, не решаясь сказать страшную правду.

– Что с ней случилось? – настойчиво спрашивал Чупалав. – Почему она не с вами?

– Мы не знаем, – покачал головой старик.

– С нашими дочерьми случилось то, что хуже смерти, – произнесла старушка, утирая слезы концом старого платка.

Остальные женщины начали плакать и причитать, моля всевышнего спасти их дочерей и призывая проклятия на голову Ибрагим-хана.

– Они напали ночью, – рассказывал старик. – Окружили несколько хуторов, которые были далеко от Джара, убивали людей, грабили дома и сжигали все, что могло гореть. А что не горело – разрушали.

Другие дополняли его рассказ еще более ужасными подробностями, и постепенно обретала свои страшные очертания беда, случившаяся в приграничных селах Джаро-Белоканского союза.

Ибрагим-хан, решив истребить вольнолюбивых джарцев, бросил на них свои передовые отряды. Сумев захватить ближайшие к нему хутора джарцев, Ибрагим-хан двинулся дальше, но у первого же села встретил дружный отпор местных ополченцев. Здесь жил и Мухаммад-Гази со своей семьей. Отправив женщин и детей дальше, в глубь Джара, чтобы оттуда они смогли уйти через хребет в Дагестан, мужчины встали на пути надвигавшихся полчищ. Они надеялись продержаться, пока не подоспеют основные силы джарцев. Но горцам все же пришлось оставить аул, который Ибрагим-хан подверг артиллерийскому обстрелу, а затем стал окружать.

Раненого Мухаммада-Гази вынесли из разрушенного села на руках. Семья Мухаммада-Гази была уже в безопасности, когда жена его вдруг сердцем почувствовала, что с ее мужем что-то случилось. Ночью, не сказав никому ни слова, она ушла назад, в село, чтобы спасти своего мужа или погибнуть рядом с ним. На рассвете, не найдя мать, Фируза все поняла и бросилась следом. Пастух, сумевший спрятать отару в пещере, а потом пригнать в Джар, рассказал, что нашел тело искромсанной саблями жены Мухаммада-Гази и похоронил ее под большим деревом. Но что случилось с его дочерью Фирузой, пастух не знал.

Поняв, с какими большими силами им предстоит иметь дело, джарцы начали готовиться к тяжелым боям. На дорогах возводились завалы и разрушались мосты, аулы превращались в крепости, подходы к ним обильно поливали нефтью, чтобы поджечь ее перед наступающими войсками. Повсюду заготавливали порох, пули и стрелы. Кузнецы, среди которых было немало учеников Мухаммада-Гази, ковали панцири и щиты, делали кольчуги.

К соседям были посланы гонцы с письмами. Джарцы звали их на помощь, чтобы остановить кызылбашей и спасти Дагестан от нашествия обезумевшего брата Надир-шаха.

Ибрагим-хан бросил на джарцев еще несколько отрядов, но горцы не дрогнули, и повсюду разгорелись бои. Все, кто мог держать оружие, решили погибнуть, но не отступать. Они заняли крепкие позиции и наносили каджарам ощутимые удары, сопровождая оборону смелыми вылазками. Семьи отправили в Дагестан, но не всем удалось уйти. Каджаров было так много, что они смогли перекрыть некоторые дороги и убивали почти всех, кто попадал им в руки. В живых оставляли лишь девушек. Их можно было продать, если не успели обесчестить.

– Я разорву этих грязных псов на куски! – в отчаянии грозился Муса-Гаджи, вскочив на коня и собираясь ринуться туда, откуда пришли люди.

– Муса-Гаджи, – сказал Мухаммад-Гази, не открывая глаз. – Никто не знает, что случилось с моей дочерью. Я отправил ее с матерью в Дагестан, в Андалал… Но они почему-то вернулись… Моя добрая, заботливая жена… А дочь… Фируза… Никто не знает… Может, она спаслась? Она могла за себя постоять, ведь она владела кинжалом и умела стрелять из лука…