Будто подтверждая слова Сурхай-хана, над башней взвилось знамя Ахмад-хана Мехтулинского, и из лесу во фланг каджарам ударила крепкая дружина, на счету которой была победа над Лютф-Али-ханом. Удар был такой силы, что движение шахских войск расстроилось, отступавшие горцы снова бросились на вражеский авангард, и опять закипела жестокая битва.

Затем над башней взметнулось еще одно знамя, и еще один отряд горцев с пиками наперевес бросился на каджаров с другой стороны.

– Там что-то не так, – осторожно сообщил шаху визирь.

Надир навел трубу и увидел, что его непобедимое войско остановилось, пришло в беспорядок и даже начало пятиться назад, сминая свои тылы.

Надир решил было пропустить горцев вперед, дав им вклиниться в гущу сарбазов, чтобы затем окружить и уничтожить, но местность не позволяла это сделать. К тому же шаху-мирозавоевателю не подобало применять старые уловки, он желал явить горцам свою несокрушимую силу.

– На каждую сотню горцев у меня найдется тысяча пехлеванов! – грозил Надир. – Посмотрим, чья возьмет.

Битва становилась все яростнее. Оправившись от сильного натиска, каджары снова перешли в наступление и опять были остановлены.

Вдруг совсем рядом засвистели пули, и несколько человек из свиты шаха упали замертво.

– Что это?! – озирался шах. – Кто посмел?!

Никто не понимал, что происходит, и вокруг началась суматоха. Только опытные телохранители шаха мгновенно сомкнули вокруг него кольцо и прикрылись щитами.

– Горцы! – испуганно закричал визирь.

Подобравшись незамеченным, отряд мегебцев и обохцев, подкрепленный лакцами и лезгинами, неожиданно атаковал из леса походный лагерь шаха. Но добраться до самого Надира им помешала многочисленная охрана, успевшая встать на пути горцев.

После кровопролитной схватки нападавшие были оттеснены и скрылись в лесу. Но шаха это не успокоило. Надир понял, что оставаться здесь небезопасно, и решил вернуться в свою ставку на Турчидаге.

Горцы, однако, не хотели уходить ни с чем. Вскоре они напали на лагерь противника под Мегебом и полностью разгромили отряд сарбазов, отдыхавший там после схваток с горцами на Хицибе. Брошенные против них части опоздали – горцы исчезли в заросших лесом расщелинах.

Битва в Хицибе прекратилась лишь к вечеру, когда горы убитых выросли до таких размеров, что противники уже не видели друг друга, а оружие пришло в негодность.

Всю ночь разбирали раненых и убитых. Шах приказал расчистить место для новой битвы. Взбешенный тем, что не смог прорвать оборону горцев, он приказал добивать раненых, которые не могли идти сами, а мертвых сбрасывать с кручи.

– Ночью не хоронят, – искал себе оправдания Надир. – А те, кто не может воевать, мне не нужны.

Но многие воины тайно ослушались приказа шаха. Они сносили убитых в найденную неподалеку пещеру, там же оставляли и тяжелораненных. Но пещера скоро наполнилась, и остальные стали жертвой бесчеловечного приказа.

Андалалские женщины и дети, несмотря на опасность, забирали всех – и убитых, и раненых. Оставить их на поле боя было бы несмываемым позором. Но многие раненые отказывались уходить, затыкая раны лоскутами своей одежды. Остававшимся на поле боя приносили еду и воду, пули и порох, чинили их доспехи и точили сабли. Воины, не успев поесть, засыпали от усталости, опершись о деревья, камни или друг о друга.

Чупалав обходил войско и только теперь увидел, сколько людей стало жертвами первого дня боев. Он узнавал своих друзей, раненых и убитых, но не узнавал лица их родных, искаженных тяжелым горем. Он не сразу узнал даже свою Аминат, которой дети помогали вести тяжело раненного брата, приезжавшего навестить их, да так и оставшегося в Согратле, когда Надир-шах напал на Андалал.

– Как он? – спросил Чупалав.

– Плохо, – едва слышно отозвалась Аминат.

– Можно, и мы будем убивать врагов? – просили сыновья.

– Давайте убьем самого Надир-шаха!

– А когда вы победите?

– Скоро, – пообещал Чупалав, гладя головы сыновей. – И шаха убьем, и остальных прогоним. А вы бы лучше сидели дома.

– А чего там делать? – важно заявил Пир. – Мы камни собираем, чтобы на врагов кидать. И все ребята собирают.

– И стрелы, которые мимо пролетели, – добавил Мухаммад.

– Дома могут сидеть только женщины, – важно добавил Сагит. – А мы же мужчины.

– Конечно, – улыбался Чупалав. – Только будьте поосторожнее.

Потом он увидел раненого Мухаммада-Гази. Он медленно ехал на коне, которого вела опечаленная Фируза.

– Что с тобой? – бросился к нему Чупалав.

– Обычное дело, – с трудом улыбнулся Мухаммад-Гази. – Пока с одним бился, другой навалился. А тут стрела. Но я и второго уложил. Он, когда умирал, сказал, что за мою голову шах обещал большую награду. И за ваши с Муртазали тоже. Не говоря уже о Мусе-Гаджи.

– Да поможет тебе Аллах, – сказал Чупалав.

– Да поможет он всем нам, – ответил Мухаммад-Гази.

Чупалав подумал, что нужно было что-то ответить и на немой вопрос Фирузы. При отце ей было неудобно спрашивать о муже, но Чупалав понимал, что это ее очень беспокоит.

– А твой Муса-Гаджи навел страху на каджаров! – крикнул он ей вслед. – Почти как его тесть! Три сабли уже поменял – иступил о вражьи шеи!

Фируза ответила Чупалаву благодарной улыбкой.

Передышку в битве Надир употребил на то, чтобы заменить измотанные и сильно поредевшие полки на свежие.

Полагая, что горцы этого сделать не в состоянии, он решил на следующий же день опрокинуть их одним могучим ударом.

Когда утром облака рассеялись и выглянуло солнце, Надир-шах счел это добрым знаком и приказал начать наступление.

Под грохот литавр и боевых труб полки каджаров двинулись вперед. Но на почерневшем от запекшейся крови Хицибском поле их встретили готовые к бою воины отряда Мирзы Калукского и новые ополченцы из соседних обществ. Остальных Чупалав и Муртазали отвели ближе к реке, чтобы дать им передохнуть.

Перед битвой Мирза взял в руки чунгур и запел песню о родине и ее сыновьях, которые собрались, чтобы уничтожить врага.

Из-за раскатов каджарских литавр и труб, бряцания оружия песня Калукского была едва слышна. Но то, что перед смертельной битвой он пел чистую и светлую песню, наполняло сердца людей гордостью за свой бесстрашный народ.

Из-за спин каджаров вырвалась туча стрел. Горцы закрылись щитами, а затем ответили своими стрелами. Одна из вражеских стрел пронзила чунгур Калукского, но он продолжал петь, потрясая саблей, которой владел не хуже, чем чунгуром.

Каджары бросились вперед, размахивая боевыми топорами. Тогда сквозь первые ряды горцев выступили стрелки и дали по противнику залп из ружей.

Первая атака шахского войска захлебнулась.

– Да поможет нам Аллах! – воскликнул Муртазали, выхватывая свою саблю.

– Аллах велик! – отозвался Чупалав.

И, выставив вперед острые пики, горцы с угрожающими криками бросились на врагов.

Пробив пиками брешь в рядах каджаров, горцы взялись за сабли, кинжалы, топоры и пистолеты – и через мгновение все смешалось в кровавом вихре.

Андалал был объят пламенем войны. Многие аулы, по расчетам Надир-шаха, давно должны были пасть, но вестовые сообщали, что горцы не только удерживали позиции, но и переходили в наступление.

Шах бросал в бой все новые полки. Одних он посылал на Хицибскую бойню, других – в упорно сопротивляющиеся села. Ему нужна была хотя бы небольшая победа, чтобы обнадежить озлобленные и потерявшие былой вид войска.

Но шах уже и сам не верил, что новые полки что-нибудь изменят. Третий день сражения с его огромной армией сам по себе был победой горского духа, сломить который шаху не удавалось.

День этот внес важные перемены и в ход самого сражения. Прибывавшие из Телетля, Келеба, Каралала и Анди отряды один за другим вступали в бой с войсками Надир-шаха.