Вне утро, занимаясь служебными делами, Антонов не мог отделаться от какого-то смутного беспокойства.

Катя сказала, что едет в университет «к вечеру». Как это понимать? Насколько ему было известно, занятия в Агури ведутся и после захода солнца, то есть после шести.

Кстати говоря, в Агури, в университетском общежитии сейчас два советских студента, приехавших на год на языковую практику — парень и девушка. Уже две недели как приехали, а он даже не знает, как устроились. Правда, их должен опекать Борщевский, отвечающий за культуру. Но с Борщевского много не возьмешь, он лишь сам за себя. А ему, консулу, тоже положено знать, как живут в этой стране советские граждане. В самом деле, он просто обязан туда поехать и взглянуть на студентов! Просто обязан! И почему бы не сегодня?

В полдень он заехал домой пообедать. Как и прежде, Ольга готовила обеды для них двоих из тех немногих продуктов, что имелись в холодильнике и кладовке. Чаще всего на первое были куриные вермишелевые супы из пакетиков и датские баночные сосиски, безвкусные, как вареная бумага. Все, что Антонов покупал впрок в Монго. Но и это скудное меню в условиях продовольственного кризиса в Асибии выглядело роскошью.

Был полдень, тот час, когда все живое стремится спрятаться от палящего солнца в тень. Но у ворот своего дома Антонов уже издали заметил маленькую сухонькую головку на тонкой шее — Асибе. Теперь уже не было удивительным видеть в его компании громоздкую, всегда оживленную Диану, благоухающую крепким трудовым потом — в руках у нее была большая уличная щетка-веник на длинной палке. С недавних пор Диана помогала нареченному убирать территорию виллы и стричь газон. Рядом с ними стоял такой же худосочный и беззубый, как Асибе, человек. Мелкие кудряшки на его голове тускло серебрились, и казалось, что голова покрыта тонкой, как пудра, пылью, которой так много в Дагосе. По виду старик, но Антонов, совершив ошибку с Асибе, теперь не спешил определять на глазок возраст африканцев.

Стоявшие у ворот громко о чем-то спорили, сопровождая беседу бурной жестикуляцией. Антонов всегда восхищался жестами говорящих африканцев. Даже у тихого Асибе движения руки как у римского патриция — выразительны, полны смысла и достоинства.

— Добрый день, камарад! — радостно приветствовала Антонова Диана, когда он вышел из машины, и запросто протянула ему руку.

Асибе и стоящий рядом с ним незнакомец были потрясены таким панибратством. «Наверняка Асибе подумает, что у меня с его толстушкой завязывается роман», — усмехнулся про себя Антонов.

— Вот мы здесь спорим… С ним! — Диана ткнула пальцем в слабую грудь незнакомца. — Это Зараб. Он мусульманин. Работает сторожем у мосье Куни… Вы знаете такого? Его дом там, — она протянула руку в сторону сада, — под холмом, за нашей виллой…

«Нашей виллой»! Оказывается, Диана здесь уже своя. Ну и баба!

— Его дом из белого кирпича, — продолжала Диана. — Мосье Куни большой человек, он в таможне служит…

Ее руки с белыми ладошками мелькали перед глазами Антонова.

— Так вот, камарад, о чем мы спорим. Рассудите, пожалуйста. У нас на почтамте одна женщина рассказывала… На базаре, прямо на глазах толпы продавец слоновой кости вдруг превратился в змею, а потом снова в человека. Женщина говорит, что сама все видела. Народ, мол, возмутился, продавца задержали, вызвали полицейского…

Диана глядела на Антонова взбудораженными, требующими ответа глазами:

— Скажите, товарищ консул, может ли человек вдруг превратиться в змею?

— Человек все может! — рассудительно ответил за Антонова Асибе.

— Вот именно! — со смехом поддержал его Антонов. — Все может!

— Еще один вопрос, товарищ консул, — не унималась Диана. — Вот Зараб принес новость…

Она снова ткнула пальцем в грудь Зараба, который стоял с угрюмой улыбкой:

— Ну-ка скажи сам! Ну!

Зараб молчал.

— Тогда я скажу. Зарабу точно известно, что русский рыбный корабль повернул от берегов Асибии и идет теперь с асибийской рыбой в Россию, прямо в Москву.

— Откуда вы это взяли? — спросил Антонов Зараба.

Тот вдруг выпятил хилую грудь и надул щеки:

— Все говорят.

— А кто именно? Ваш хозяин?

— Все! — упрямо повторил Зараб. — И мой хозяин тоже. Он человек важный. Зря говорить не будет! Он в таможне работает.

Антонов поймал на себе пытливый взгляд Асибе: мол, видишь, какие у Зараба серьезные козыри — хозяин в таможне работает! А что скажешь ты, советский консул?

Антонов молча подошел к машине, которую во время обеда оставлял у ворот, не спеша достал ключ, открыл багажник и вытащил корзинку, полную огурцов. Это были небольшие, крепенькие, похожие на нежинские огурцы. Их иногда продают возле ворот посольства, русские очень охотно берут такие огурцы для засолки. Каждому входящему и выходящему из посольства огородницы весело кричат по-русски: «Эй! Давай! Огурьчьики! Хорош огурьчьики! Давай, давай!»

Увидев корзинку в руках хозяина, Асибе потянулся помочь ему отнести, но Антонов мотнул головой:

— Я сам!

Подошел к Зарабу.

— Вот что, дорогой сосед! Скажи своему шефу, важному таможеннику, пусть четвертого ноября утром приедет в порт и взглянет, как с русского корабля будут разгружать рыбу для дагосцев. — Он дотронулся до плеча Зараба и мягко закончил: — Приезжай и ты. Поглядеть полезно.

— А другим можно? — вдруг ревниво спросила Диана.

— Конечно!

— А сами вы поедете четвертого ноября в порт?

— Поеду.

Круглое лицо Дианы расплылось в улыбке. Она бросила короткий торжествующий взгляд на Асибе:

— Вот и хорошо, товарищ! Мне тоже хочется взглянуть на русский корабль. У вас, конечно, найдется в машине свободное место для женщины?

— Нет! — сказал Антонов сухо, чувствуя, как всколыхнулось в нем внезапное раздражение против Дианы. — В этот раз свободных мест в машине не будет. Даже для женщины.

Во время обеда он спросил Ольгу, не захочет ли вместе с ним вечерком проехаться в Агури, в университет.

Раньше они ездили в Агури частенько: университетский парк — единственное место в Дагосе, где иностранцу можно спокойно побродить в неторопливой прогулке, не опасаясь, что к нему будут приставать продавцы масок или нищие.

Сейчас, объявив о своем отъезде в Москву, Ольга упорно старалась избегать ситуаций, которые могли бы их снова сблизить или создать видимость сближения, — будто опасалась самое себя, будто боялась искушения вернуться в их прошлое. Она отказалась мягко, но решительно: нет, ехать в Агури не хочет, намеревается сегодня почитать английский роман в новом номере «Иностранной литературы». И вообще такой жаркий день, что голова у нее как чугунная. Какой там Агури!

Чтобы смягчить обиду, которую, по ее мнению, она наносит мужу отказом, заявила, что лучше займется засолкой привезенных им огурцов.

Но обиды в этот раз Антонов не испытал. Больше того, даже почувствовал облегчение, услышав ее отказ. Теперь своей совести он мог лукаво заявить: я сделал все, остальное зависит уже не от меня.

Вырваться из посольства ему удалось только в четыре. До захода солнца оставалось два часа.

До университета езды полчаса, но в этот раз он гнал машину и добрался минут за пятнадцать до главной площади, которую окружали одноэтажные здания университетских факультетов. Возле них, как стражи на часах, возвышались могучие королевские пальмы с гладкими, серыми, похожими на слоновьи ноги стволами. Здесь, на площади, располагался административный корпус, и в нем был книжный магазин. Ему хотелось скорее перешагнуть порог магазина, который был в двух шагах, но он не позволил себе этого. Он, консул, приехал сюда взглянуть, как устроились два советских студента. Это главное. А уж если останется время… И он вопреки тайному желанию направился в студенческое общежитие, расположенное на другой стороне площади.

Советских студентов в общежитии не оказалось — на занятиях, должно быть. Но возле административного корпуса он неожиданно столкнулся с выходящей из библиотеки Леной Артюхиной. Она улыбнулась Антонову как старому знакомому, хотя виделись они всего один раз, в день ее прибытия в Дагосу.