Антонов скинул с себя одежду, почувствовал, как студит, бодрит тело легкий океанский ветер, свежестью наполняет легкие, голову. Самое прекрасное на свете — сознание, что ты живешь!
— …Мосье!
Антонов оглянулся. Господи, ну откуда он взялся! Порой кажется, что африканцы вырастают прямо из земли. В дороге остановишь машину у обочины шоссе, забежишь по нужде в совершенно на вид глухой, безлюдный лес, только-только… и вдруг за одним кустом — физиономия, за другим — плечо, у третьего нога чья-то — словно деревья, как в сказке, превращаются в людей.
Ну как он здесь оказался, этот мальчишка в красной выгоревшей майке с намалеванным на ней по трафарету черным орлом? Ведь только что пляж был совершенно пустынным! Мальчишке лет двенадцать, хотя европейцы часто ошибаются, определяя на глаз возраст африканских детей, худющий, со вздутым животом, торчащим из-под майки, в ветхих, латаных шортах, которые почти сваливаются с тощего зада. В лучах восходящего солнца его оттопыренные уши просвечивают, как у кролика.
— Мосье!
— Ну что тебе?
— Если вы будете купаться или гулять по берегу, могу ли я посторожить вашу машину?
У мальчонки смышленая физиономия и сравнительно неплохой французский язык. Но зачем он Антонову сейчас здесь нужен? Хватит Африки! Хватит по горло! Он хочет побыть один. Только один. И не нужно сторожить его машину — никто ее здесь не украдет. С утра Асибе, потом Диана, потом патруль, теперь вот этот ушастый! Но если человеку хочется побыть одному!
— Не надо охранять! — мягко сказал Антонов. — Я сам…
Он отметил, как искренне опечалилась корявая, в оспинках, физиономия мальчишки.
— Мосье! Я мог бы принести вам кока-колу. Мигом сбегаю в лавку в Коджо. Или свежий кокосовый орех, мосье? Или…
— Я же тебе сказал, ничего мне не нужно. Оставь меня в покое.
Мальчишка покорно отошел в сторонку, лениво растянулся на песке, как на перине, подперев скулу, и оттуда безмятежно взирал на Антонова. Можно мальчишке дать несколько монет — откупиться. А теперь, мол, иди! Монеты возьмет, но уйти и не подумает. Будет караулить: вдруг перепадет еще?
Антонов подошел к самой кромке берега. Постоял, наблюдая, как крошечные, почти бесцветные крабики с поразительным проворством бегают по мокрому песку, при первой же опасности мгновенно исчезают в норках. Подобрал ракушку, только что выкинутую волной: красивая ракушка, витая, нежно-розовая, как сгусток пены утреннего океана. Полгода назад он стал собирать ракушки для Алены, при каждой оказии отправлял в Москву. Алена надумала в их доме устроить коллекцию африканской экзотики. В и х доме!
Набежала волна… Он подержал ракушку на ладони и швырнул в кипящую пену.
Прошелся по берегу. В километре от этого места возвышался севший на мель старый сухогруз под названием «Флора». Около него хорошо плавать в маске — сюда приходит много рыбы, а бока накренившегося судна обросли толстым слоем ракушек.
Возвращаясь назад к машине, Антонов заметил, что ушастого мальчишки на прежнем месте нет: решил, должно быть, что от этого смурного белого проку не будет, и удалился восвояси.
Еще не было семи, еще солнце не выкарабкалось окончательно из прибрежных зарослей, но недолгая ночная прохлада, которая робко приходит на эту землю, быстро растаяла в золотистом воздухе и почти с первых минут восхода наступил ядреный зноем и слепящей яркостью день. Утра и вечера здесь мимолетны, как бегущая по земле легкая тень облака.
Антонов с разбегу бросился в набежавшую волну, с блаженством ощущая, как тугие, упругие, колкие, насыщенные взбудораженным на дне мелким песком струи обхватывают, обнимают, оглаживают тело, трепещущее от восторга перед предстоящей борьбой со стихией.
Когда-то в институте он увлекался спортивным плаванием и даже занимал призовые места в соревнованиях, а за три года жизни в Африке заниматься водным спортом почти не удавалось. Океан не для спорта. У самого берега не наплаваешься, — мелко, мешает белая кипень, идущая с моря, а за горбину прибоя, где обламывается волна, забираться нельзя — опасно даже для опытного пловца.
Когда прибывающие в эту страну советские граждане приходят в консульство вставать на учет, Антонов дает им почитать памятку, которую составил по его замыслу Ермек Мусабаев. На трех машинописных страницах умещается текст, содержащий основные данные об этой стране, народе, его образе жизни, рекомендации, как строить отношения с местным населением, учитывая здешние особенности, сведения по наиболее характерным для этой зоны заболеваниям. Несколько советов касалось и общения с океаном. Прежде всего требование ни в коем случае не заплывать за прибой.
Но сейчас Антонову было не до инструкций, ему нужна борьба со стихией, чтобы преодолеть внутреннюю опустошенность после вчерашнего разговора с Ольгой.
Он легко пересек полосу прибоя и плыл стилем брасс, спокойным, неторопливым, самым подходящим для моря, то погружаясь в воду, то высоко приподнимаясь над волной. Водяную толщу пронизывали лучи восходящего солнца, и воздушные пузырьки перед его открытыми глазами представлялись бусинками из золота. Хотелось закричать от восторга, от сознания своей слитности со стихией, от пронзительного чувства свободы духа и тела.
Когда, наконец, он оглянулся, то с удивлением обнаружил, что белое пятно его машины на берегу осталось далеко вправо, метрах в двухстах. Рядом с ним маячило пятнышко красной майки. Все-таки вертится у машины постреленок, может поцарапать или открутить вентили от баллонов в отместку за то, что отверг его услуги. Такое здесь делается запросто. Раз белый — плати! А не заплатишь — получишь бяку, и в ней выразится вся вековечная неприязнь этой земли к тебе, к белому, который никогда не был здесь другом.
Надо плыть к берегу! Он набрал теми, чтобы скорее добраться до полосы прибоя. Но на первой же остановке, сделанной для ориентировки, убедился, что не только не продвинулся к цели, но как будто оказался еще дальше. С брасса перешел на быстрый кроль, вода кипела у лба, рассекающего тугие, прохладные струи. В стремительном порыве, полный сил, уверенный в себе, успокоенный купанием, он шел так минут десять, а когда снова поднял голову, белое пятно машины на зеленом фоне пальмовой рощи было еще дальше. Антонов понял: случилось самое скверное — попал в поток прибрежного течения…
По берегу бегал мальчишка в красной майке, размахивая руками и, по-видимому, что-то кричал Антонову. Но разве услышишь за шумом прибоя!
Прежде всего не впадать в панику. Как там говорил Камов? «Главное — не мельтешить!» Теперь надо держать курс не к месту, где входил в воду, а чуть по течению, и плыть наискось к любому участку берега. В этот решающий бросок он вложил все силы, понимая, что оказался в положении серьезном и все теперь зависит только от его воли и энергии. На этот раз ему удалось многое, он сумел преодолеть пенистую гриву барьера, красная майка мальчишки была совсем близко, показалось даже, что слышит его голос. Что он кричит? Еще небольшое усилие, еще…
На мгновение нога коснулась песчаного дна… Огромная волна накрыла Антонова, саданула грудью о колючий песок и, словно ухватив за ноги, потянула обратно в океан.
Когда полузадохшийся, выбившийся из сил, охваченный леденящим страхом, он вынырнул из воды и увидел берег, то понял, что дела совсем плохи. Теперь полоса прибоя была еще дальше и его несло не вдоль берега, как раньше, а по косой — в океан. Он обвел взглядом горизонт — перед ним лежала взлохмаченная волнами в белых загривках пены водная пустыня. Ни лодчонки!
Его давно пронесло мимо острой стрелки мола, где швартовались рыбацкие лодки, мимо лежащего на мели сухогруза «Флора», вдалеке за вершинами пальм проступили очертания сторожевой башни старого португальского форта. Это означало, что сейчас он уже в зоне, где встречаются акулы.
Невидимая в океане река, текущая со стороны берега в открытый простор, тащила Антонова туда, где вздымались над водным простором гигантские глыбы кучевых облаков. Давно изменился цвет воды — у берега он был или зеленоватым, или желтым на мелководье, сейчас стал ярко-голубым. Коченели ноги, тело ломило, соленая вода жгла глаза. Долго он не продержится, это ясно. Да и какой толк держаться? Кто его может спасти в этой пустыне?
