Пару лет назад мы с мужем ходили на консультацию к очень крутому иммиграционному юристу, который брал за час сто восемьдесят фунтов. Я тогда за час зарабатывала восемь фунтов, и расценки английского юриста потрясли своей монументальностью. Мы не без труда нашли его офис в старом задрипанном здании на задворках центрального района. В дверях встречала посетителей неряшливая бабуся-консьержка, потом нас провели в комнатку без окон, где сидела очень занятая китаянка и печатала что-то на компьютере. Нет, за свои сто восемьдесят фунтов мы не получили чашки чая или кофе пока сидели на старом диване и листали бесплатные газеты. Крутой юрист прибежал через двадцать минут. Несмотря на то, что на нём был деловой костюм, он всё равно выглядел как герой какой-то комедии – маленький, рыжий, лысоватый, постоянно говорил и размахивал руками. Привёл нас в свой кабинет, от пола до потолка заваленный бумагами, разгрёб немного пространства на столе и стал вникать в наше дело. Его глаза безостановочно бегали, он постоянно говорил, странно смеялся, суетливо двигался, неловко сметал со стола бумаги и прыгал за ними под стол. «Шарлатан», – решила я и пожалела о потерянных деньгах. Лично я не обратилась бы к нему даже за десятую часть назначенной суммы. Но после сорока минут беседы он разложил нам всю нашу проблему по полочкам, нашёл исключительное решение, до которого не додумался ни один предыдущий юрист, и муж вышел из кабинета в полном восторге и с ощущением удачно потраченных денег. Похоже, внешние факторы, которые решительно оттолкнули меня, на моего английского супруга вообще не повлияли.

Внешний вид англичан часто подводит их, когда они работают с русскими клиентами. Помню, как в начале моей иммигрантской жизни горстка русских студентов с презрением и недоверием смотрела на учительницу английского, которая в спешке скинула пальтишко и забросила его в угол – на пол, разумеется. В следующий раз она пришла в платье поверх брюк. Её авторитет стремительно падал в наших глазах. Сам вид колледжа с прогнившими оконными рамами и подтёкшим потолком тоже не внушал доверия. Даже за свои небольшие деньги мы хотели чего-то более впечатляющего, более похожего на привычную нам монументальность наших университетов.

В прошлом году я проходила семинар для учителей иностранных языков. Преподаватель колледжа делился опытом с коллегами. Выглядел он как перезревший хиппи – небрежно одетый, в старых джинсах и линялой футболке, с жидкими, убранными в хвостик волосами, со стаканчиком кофе из «Старбакса» – говорит и периодически отхлёбывает кофе. Я сначала отнеслась к нему с большим предубеждением, потом расслабилась – рассказывал он интересно, сыпал шутками и неожиданными комментариями, к концу семинара я уже не обращала внимания на его линялую футболку. Полагаю, его студенты тем более не обращают внимание на такие мелочи, британский образ учителя существенно отличается от нашего. Но неизбежно задаюсь вопросом: ну пусть ты – классный специалист, профессионал и талантище, но разве помешает при этом прилично одеться? Ведь для некоторых людей это всё же имеет значение.

Моя русская подруга несколько лет «воевала» со своим начальником за свои убеждения о профессиональном облике солидного человека. Она – очень ухоженная, стройненькая в свои тридцать пять лет, одета с иголочки, каблучки, тщательно подобранные по цвету сумки, туфли и шарфики. При этом секретарь. Босс – типичный английский эксцентрик, который одевался как бог на душу положит. Мог прийти на работу в разных носках, например. «Мэтью, – шипела она, – но ведь ты же директор, ну нельзя же носить один носок красный, а другой зелёный, это выходит за рамки небрежности, это уже эпатаж! Тебя же сотрудники всерьёз не воспринимают! Какое впечатление ты производишь на своих подчинённых?!» Мэтью за годы совместной работы уже привык слушать подобные наставления и относился к ним как к ворчанию сварливой жены, то есть абсолютно игнорировал. «А я не хочу выглядеть серьёзно, – заявлял он. – Я демократ и хочу быть ближе к народу». Его демократические взгляды и прикид «гнали меня шестеро собак» совершенно не мешали ему проворачивать серьёзные сделки и получать солидные барыши.

Я сама попробовала один раз явиться на работу в кроссовках и заготовила приличное объяснение на случай, если спросят – весь день носилась по городу, не успела заехать домой переодеться. Никто меня не спрашивал, я сама каждому объяснила, почему у меня такой неподобающий моей должности вид. Наверное, если бы не моя собственная неловкость по поводу этих кроссовок, никто бы и не заметил. Но слишком сильно в голове убеждение, как именно должен выглядеть профессионал. И кроссовки в этот образ решительно не вписываются.

При словосочетании «английский дом» воображение неизбежно рисует кирпичный викторианский особняк с подстриженными газонами и роялем в гостиной, дорогой старинной мебелью, камином, серебряными канделябрами и прочей атрибутикой имперской эпохи. Но даже если отойти от образа богатого поместья, то, кажется, даже дом простого учителя или юриста должен быть солидный, статусный и благородный в своей простоте.

Оно, наверное, так и было много лет назад, но современное поколение англичан всё меньше стремится к статусности и представительности. Чудаки и эксцентрики существовали среди англичан всегда, но в последнее десятилетие, кажется, великие первопроходцы и колонизаторы становятся всё более воздушными созданиями, которым чужды земные интересы и потребности. Они всё больше озадачены проблемами глобального потепления, наступлением информационной эры и деятельностью благотворительных фондов. Идеологи и трубадуры эпохи Водолея. Идеи, технологии и фонды становятся важнее денег, акций и металлов.

Моя подруга десять лет назад устроилась гувернанткой к новым работодателям. Не нянькой, не уборщицей, а именно гувернанткой – заниматься с детьми языками и помогать с выполнением домашних заданий. Уже тогда её расценки составляли десять фунтов в час. Увидев убогое жилище своих новых хозяев, она усомнилась, что они могут себе позволить её услуги. Мало того, что дом представлял собой склад старой мебели разных мастей, так там ещё всё скрипело, отваливалось и отклеивалось. А старые открытки, газеты, фотографии, журналы и книги покрывали собой все поверхности. Тем не менее, в дом еженедельно приходила уборщица и проводила влажную уборку. Меня потом интриговало, как она определяет свой фронт работ, с чего начинает и чем заканчивает. Потому что убирать весь этот хлам некуда, а найти живое место для уборки – просто непосильная задача.

Между тем хозяева дома оказались совсем небедными людьми. Жена работала над программами для телевидения, муж – один из директоров компании по поставке импортных сыров, а дети учились в частных школах и занимались живописью и балетом. Их викторианский дом, расположенный во второй зоне Лондона, оценивается в добрых шестьсот-семьсот тысяч фунтов. Но ничего в доме, указывающего на их социальный статус и достаток, не наблюдается. Что не мешает им быть образованными и приятными людьми, хорошо ладить друг с другом и детьми и активно участвовать в общественной жизни. Подруга с ними подружилась и даже, уже перестав работать гувернанткой, неделями жила в доме в отсутствие хозяев, присматривая за их котами. Однажды, когда хозяева уехали в отпуск на целый месяц, она заскучала в компании котов и решила устроить в саду барбекю, пригласив несколько русских друзей в гости.

Экскурсия по дому произвела на нас неизгладимое впечатление. На кухне не нашлось ни одной парной тарелки или вилки, а все стулья были разных форм и размеров. Кастрюли с отколовшейся эмалью, очевидно, были в употреблении не один десяток лет, а телефон с пожелтевшим пластиковым диском явно перешёл по наследству. Рядом с двухметровой картиной, изображающей пальто, висели рекламные постеры и просроченные календари. Книжные полки были уставлены фотографиями и безделушками из путешествий, на одной стене размещалась коллекция вееров, а на другой пожелтевшая газета в рамке. Двери неплотно прилегали к косякам, а на стулья было страшно садиться. Завершающим аккордом послужила приставная лестница на чердак, где располагался рабочий кабинет хозяина.