И случилось государю шаху Аббасу приехать в селение Агулис по следующей причине: некий сардар из племени османов, по имени Окуз-Ахмат-паша, пошел с большим войском на Ереванскую крепость, дабы, отняв [ее] у персов, вернуть османам[259]; поэтому персидский царь шах Аббас, собрав все персидское войско, пришел в Ереван на помощь /356/ крепости. Сардар осадил крепость и сражался два с половиной месяца, но не смог взять [ее]. Наступила холодная осень, и, мучимый холодом и голодом, [сардар] собрался и со всем войском своим ушел, вернулся в страну османскую, в город Карин. После ухода сардара шах тоже покинул Ереван и направился в Нахичеван, а оттуда в Агулис. Вот почему шах приехал в Агулис. У шаха было обыкновение: куда бы он ни вступал, в город ли, в страну ли, все местное население — знать и народ, мужчины, женщины и девушки, молодежь и дети — все вместе, надев благородные и драгоценные украшения, со сладкими фруктами, отборными яствами, благовониями и ароматными винами выходили ему навстречу. Статные и красивые отроки, девушки и женщины, взяв в руки золотые чаши с вином, подносили шаху. А также и светские гусаны и певцы, идя впереди с замысловатыми музыкальными инструментами, сладкозвучно пели. И духовенство тоже — священники и церковнослужители, облаченные в ризы и стихари, с крестами и Евангелиями в руках, с поднятой хоругвью, ладаном и свечами, с колокольчиками и цимбалами выходили навстречу шаху и шествовали с песнями до самых его покоев.
И вот когда священники селения Агулис, облаченные в [церковные] одежды, вышли навстречу шаху, были с ними и кое-кто из воспитанников школы, одетые в стихари, с поднятыми подсвечниками и свечами, шедшие по сторонам хоругви. И когда /357/ перед шахом проходили священники с песнопениями, а шах смотрел вокруг и соответственно злокозненным намерениям и нраву своему рассматривал все, оглянувшись, посмотрел он на мальчиков и увидел, что у них у всех на голове выбриты тонзуры[260]. И это показалось ему тяжким [ударом] и неприятностью, ибо он счел, что так сделали из-за него: чтобы дети показались ему некрасивыми и он, вожделея, не отнял у них детей[261]. Шах там же впал в ярость и разгневался на людей, выбривших тонзуры мальчикам. А кое-кто из магометан — коренных жителей селения Агулис, знатные вельможи, путешествующие с шахом и прислуживающие ему, из природной ненависти, питаемой к христианам, еще более подстрекли и возбудили гнев царя против христиан, поэтому, неоднократно справляясь, шах приказал поискать и найти того, кто это сделал, и убить: если это сделали родители детей — убить их и присвоить их имущество, а детей взять на службу к царю. Царедворцы начали искать и расспрашивать. Но все отвечали, что ничего не знают. Тогда, окружив тэр Андреаса, насильно стали требовать у него, мол, скажи нам, ибо ты попечитель детей и ты знаешь. А тэр Андреас так рассуждал про себя: «Если укажу на родителей — убьют их, а детей увезут; а если укажу кого-либо иного, то убьют [того] и совесть будет мучить меня и вечно укорять. Лучше — согласно свидетельству святого Евангелия — одному человеку /358/ умереть, чем погибнуть всему народу».[262]
Поэтому он почел за благо выдать себя и спасти остальных. Когда ратники [стали] особенно насильничать, тэр Андреас, чтобы спасти других, сказал, я, мол, это сделал. А воины передали его слова шаху, и шах приказал схватить и держать его в заключении. Спустя несколько дней шах приказал привести его пред очи свои и спросил, мол, скажи правду, кто это сделал. Тэр Андреас сказал: «Я и никто иной». Увидев, что [тэр Андреас] никого больше не выдаст, шах крайне разгневался на него и приказал распластать его на земле и безжалостно бить батогами. После долгого истязания шах сказал: «Ты совершил тяжкий проступок и прегрешение; коли хочешь жить, отрекись от своей христианской веры и прими нашу религию, исповедуй веру творца нашего, и я воздам тебе славу и почести, а если не согласишься — брошу тебя псам и зверям». Но он не согласился отречься [от веры], а ответил, мол, я христианин и слуга Христов. А царь, услышав это, разъярился и велел бросить [его] опять в темницу.
Назавтра он снова [велел] привести [его] к себе и спросил: «Отрекаешься ли от веры своей?» — и тэр Андреас сказал: «Не отрекаюсь». Снова сказал государь: «Воздам тебе почести и славу, если отречешься от своей веры», но он не согласился, и снова [шах] велел бросить [его] в темницу.
А христиане пошли к /359/ царским нахарарам и пообещали большие деньги, лишь бы они освободили его; и хотя нахарары дважды или трижды просили государя, тот не внял им.
И снова привели тэр Андреаса к государю; после многих допросов, словесных посулов и угроз, [что его обрекут] на муки, царь, увидев, что он не соглашается, приказал убить [его]. А отважный мученик, истинный священник тэр Андреас твердо веровал в незыблемость основ христианской религии.
Ратники, схватив тэр Андреаса, повели его связанным на лобное место, а он шел охотно и весело. И когда достиг он лобного места, сам развязал кушак, снял одежду свою и предложил палачам исполнить приказ царя, но палачи мешкали: авось он согласится [выполнить] приказ государя.
А пока святой был на лобном месте, царь послал к нему двух своих нахараров: мол, не губи красоты и молодости своей, давай соглашайся со мной и получи от меня подарки и почести. А отважный мученик на все их слова отвечал: «К суетным обещаниям вашим не склонюсь и от истинной веры моей не отрекусь». Палачи же, выхватив мечи, играли [мечами] над его головой, касались живота, чтобы устрашить его, но он не испугался.
/360/ Пришли на место мученичества родители святого, стояли возле него и плакали горькими и обильными слезами, с мольбой говорили святому: «Родимое дитя наше, если ты принял священнический сан и стал воином Христовым, никогда не отрекайся от Христа и не становись воином ненавистника Божьего, не оставляй лучезарной веры Христовой и не лишай себя вечной жизни ради жизни временной; помни верных мучеников Христовых, чьи жизнеописания ты без конца читал и рассказывал нам; терпи, как они, чтобы удостоиться их венца» — эти и подобные им душераздирающие [слова] с обильными слезами и мольбой говорили родители святому. А палачи долгие часы мешкали там, надеясь, что он поколеблется и смалодушничает, но святой твердо стоял за истинную веру и не переставал осенять лицо свое крестным знамением. Увидев твердость его намерений, палачи [поняли], что он не отречется. Тогда, выхватив меч, вспороли ему живот, и кишки его вылезли вон из чрева. А святой одной рукой запихивал кишки в живот, а другой осенял крестом лицо свое и поминал имя Христово.
Затем, проткнув ему жилы голеней и высоко подняв на веревках, повесили святого вниз головой, а он оставался в живых до захода солнца, а вечером отдал богу чистую душу свою, подобную благовонному ладану и праведной жертве. После смерти святого шах приказал выбросить тело его подальше от жилищ, чтобы стало оно пищей для зверей и птиц. А христиане взяли его оттуда и принесли в церковь в Агулисе, называемую нынче церковью Хцадзора, и там похоронили. Славные /361/ мощи его, погребенные там, и поныне остаются заступниками всех христиан.
Кончина и подвижническая смерть святого священнослужителя Божьего тэр Андреаса имела место в году 1066 великого армянского летосчисления (1617), десятого числа месяца трэ[263] (восемнадцатого ноября). Да будет память о нем благословенна, и молитвами его да смилуется господь над нами. Аминь.
После кончины тэр Андреаса, когда прошло месяца три или четыре, при шахе Аббасе во время беседы снова упомянуто было об обстоятельствах и событиях, связанных с тэр Андреасом. И там один из прежних доносчиков-магометан, проживавших в Агулисе (о которых мы уже упомянули), по имени Шахруз-бек, сказал в присутствии шаха, мол, тэр Андреас, выбривший отрокам тонзуры, сделал это не по каким-либо своим соображениям, а по наущению своего попечителя, ибо у него есть наставник. Стали расспрашивать о наставнике, мол, кто бы это мог быть.
