После кончины Срапиона тэр Мовсес остался при вардапете Григоре учеником его; спустя несколько лет тэр Мовсес попросил у вардапета Григора позволения отправиться в Иерусалим в паломничество и на поклонение [святым] Местам и Страстям Христа, бога нашего, и тот позволил. Тэр Мовсес пустился в путь, добрался до Иерусалима и совершил паломничество по всем [Местам] Страстей господних. Затем оттуда он отправился в страну Египет и обошел все монастыри и пустыни племени коптов[210], ибо [там] было много монастырей и пустыней, в которых обитала многочисленная братия с уставом и чином монашеским, где есть порядок во всем: и в молельне, и трапезной, и облачениях, и отшельничестве, и умерщвлении [плоти], и во всех других делах. И, обходя их (монастыри и пустыни), высматривая и выспрашивая, тэр Мовсес осведомлялся обо всем, и, хотя он был беспечен и беспристрастен, распорядитель — святой Дух водил его по монашеским причтам, учил для грядущего. Это и пригодилось во время основания Большой пустыни. А вернувшись из Египта, тэр Мовсес прибыл в Иерусалим и стал [там] ключарем [храма] святого Воскресения[211].

В то время случилось быть там паронтэру Саргису и тэр Киракосу, о которых мы говорили, что были они основателями пустыни и монашеской братии; они жили в Иерусалиме, странствовали /286/ по греческим монастырям той страны, по берегам реки Иордан и по горе Искушения[212] и, осматриваясь, искали безопасного и спокойного места для пустыни, но удобного [места] не находили. Тогда тэр Мовсес сказал им: «Таких мест, которые вы ищете, много в восточных странах[213], и особенно в области Сюник, я сам видел их собственными глазами; и в той области еще удобнее построить пустынь, ибо это коренная Армения; монастырей, селений и населения христианского [там] много, оттуда и будут удовлетворяться все нужды пустыни». И сам тэр Мовсес тоже обязался: когда они приедут в ту область, где бы они, обретя покой, ни обосновались и где бы ни находился [тогда] тэр Мовсес, он, оставив все, придет к ним и поселится вместе с ними. И вот так, уговорив, отослал их в гористые восточные области, а сам остался в Иерусалиме. По повелению епископа Григора, бывшего настоятелем [монастыря] святого Иакоба[214], он отправился [в странствие] в качестве нвирака Иерусалима и, собрав с христиан много добра, привез в Иерусалим к стопам епископа Григора.

Затем он выехал из Иерусалима и прибыл к своему вардапету Григору Кесараци, который находился в Константинополе, ибо он по царскому приказу стал [духовным] предводителем этого города под именем патриарха[215]. Тэр Мовсес оставался там несколько лет [в качестве] ученика вардапета Григора, живя скромно и целомудренно, но не в нарядной и тонкой одежде, в которую [облачались] в то время другие, а в грубом одеянии и посте, и лишь в субботние и воскресные дни разрешал себе скоромную пищу, отказываясь от мяса и вина, непрестанно пел псалмы и служил обедни. За это все население /287/ Константинополя — как духовенство, так и миряне — благоволило к [нему] и преклонялось [перед ним], [а также] люди именитые, такие, как Шахин Челеби, человек известный при дворе государя, и многие другие. А также купцы из восточных областей, встречавшиеся в Константинополе, и особенно выходцы из Джуги и Гохтна, ибо они знали, что Мовсес родом из Восточной Армении. Все они, явившись к вардапету Григору, просили дать Мовсесу сан вардапета.

А вардапет Григор, человек грозный, очень высокомерный и несговорчивый, видя ласковый и святой нрав тэр Мовсеса, а также признание его народом, не мог ничего поделать, кроме как по свидетельству — его собственному и всего народа — вручить ему очень торжественно жезл вардапета. С тех пор вардапет тэр Мовсес в светлых и ярких наставлениях беспрепятственно проповедовал во всех церквах Евангелие Христово.

Спустя несколько лет по приказу вардапета Григора вардапет Мовсес был послан в странствие с самостоятельными проповедями. Выехав из Константинополя, он добрался до города Тигранакерта, где находилась усыпальница вардапета Срапиона, приложился к святой могиле и получил ее благословение. Выйдя оттуда, он через город Васпуракан[216] проехал в Тавриз, а оттуда к себе на родину, в Татевский монастырь Сюникского гавара. Его приезд вызвал несказанную радость всего духовенства и мирян. Сперва братия Татевского монастыря — епископы и иноки — с любовью приняла его, но потом отошла от него, ибо не признала проповедей его. Поэтому он ушел из Татевского монастыря и удалился в Большую пустынь к епископу /288/ Саргису и тэр Киракосу, согласно обещанию своему, данному раньше в Иерусалиме, и там, в пустыни, утвердился на жительство и [лишь] временами выходил и скитался среди христиан и проповедовал Божьи заповеди и снова возвращался в пустынь, потому что бывал он [тогда] подобен рыбе, выброшенной из воды, близкой к смерти и оживающей, [лишь] попав оттуда в воду: [вардапет Мовсес задыхался], когда выходил из пустыни, и [оживал], возвращаясь в нее.

Весь народ с радостью слушал проповеди вардапета Мовсеса и охотно претворял их в жизнь, весело прославлял бога, ниспославшего такую милость людям. Но епископам гавара и монастырским инокам проповеди вардапета Мовсеса не нравились, ибо вардапет Мовсес сам отрекся от всего мирского и жил, постясь, святой и монашеской жизнью, как велят книги, и проповедовал такую же жизнь для всех обитателей монастырей, а они пренебрегали его словами и не соглашались [с ним]. Потому что все монастыри армянские и каждый черноризец имели свое имущество: сады и палисадники, ульи и дома, кладовые и амбары, а также доходы от урожая; и, кроме того, разделив на части, распределили меж собой общие доходы монастырей. И все это расточалось на удовлетворение нужд их самих, сородичей их и угодных им лиц. А места, посвященные богу, где покоились мощи святых и чудотворные, божественные, благостные Знамения, кишели их женами, женщинами и их родичами.

И они вовсе даже не ведали, что посвященный [в духовный сан] обязан носить камилавку и фелон или надевать грубую /289/ и суконную одежду. Наряжались, подобно мирянам и светским властителям, в изысканные и благородные одежды: шаровары[217] и капу, голову покрывали драгоценным повоем[218], а на себя накидывали плащ[219]. И даже не помышляли [о том], что монахи должны жить в воздержании, посте и трудах. И употребляли вино и мясо круглый год без исключения.

То же самое и сельские иереи, которые были священниками лишь по имени; некоторые из них захватили власть мелика, иные — танутэра, одни — прелюбодеи и двоеженцы, другие примкнули к властителям-иноверцам, [стали] исполнителями коварных дел их и предателями христиан; кое-кто пристрастился к светским занятиям и земледелию, как миряне, и вовсе забросили богослужения и литургии. Не спешили в час молитвы в церковь, не слышен был колокольный звон в селениях. В них не осталось ничего от облика священнического, но они все еще называли себя священниками, однако исполняли обязанности священника не как священники, а как ремесленники-миряне за вещественную мзду.

Из-за описанных беспорядков стали бродягами не только сельские иереи и иноки, но и католикосы: был не один, а три или четыре католикоса[220], ибо от тщеславия и жадности, подобно таможенникам, брали они у персидского царя патриаршую власть и святой Эчмиадзинский Престол на откуп и в аренду; и когда [католикосы] обходили народ, странствовали вместе с ними царские слуги и ратники-иноплеменники; иравунк и хас, собираемые с населения, взыскивали жестоко и с большими притеснениями, подобно /290/ сыновьям Илия[221]. Католикосы, сами получившие сан католикоса при помощи серебра и взяток, так же рукополагали в епископы и священники невежд, подлецов и негодяев, бывших, согласно псалтырю, служителями чрева своего[222] постоянно пьянствовавших, подобно светским князьям, с гусанами и проводивших время с утра до вечера в шутках, срамных разговорах и праздности.