Так сказал шах вельможам армянским, главу которых звали тэр Иованнесом, коего велеречиво называли ага тэртэром. Но те поняли предательские козни и не согласились на это предложение, а, ища предлога, явились к шахскому нахарару и сказали: «Время нынче осеннее, — ибо было это уже после праздника Св. Креста, когда стали выселять [жителей] страны, — люди не все готовы отправиться в путь, [не у всех] есть вьючный и иной скот, чтобы погрузить на них имущество и детей; ведь хотя здоровые и сильные пойдут пешком, старики и младенцы-то пешком пойти не могут. Умоляем, пусть сейчас царь смилуется над нами, а весной мы с богом выполним его приказ». Они говорили так, чтобы выиграть время.
А разоритель стран и погубитель христианских народов, обиталище Несара[61], шах Аббас не внял мольбам армян. Он призвал к себе своих нахараров и назначил из них надсмотрщиков и проводников жителей страны, с тем чтобы каждый князь /40/ со своим войском выселил бы и изгнал население одного гавара. [Население] собственно города Еревана, Араратской области и отдельных близлежащих гаваров [было поручено] Амиргуна-хану.
Шах приказал под страхом меча, смерти и плена выселить [жителей] отовсюду, куда только они могли добраться, изгнать их и не оставить ни единой живой души, будь то христианин или магометанин, согласный [на переселение] или несогласный или нарушитель приказа царя.
Получив такой всесокрушающий и жестокий приказ царя, каждый из военачальников выступил со своим полком и устремился в тот гавар страны армян, куда ему было приказано; и, словно бушующее пламя, бегущее по тростнику, они погнали перед собой объятых паникой и тревогой жителей гаваров, выселенных отовсюду из их жилищ, и насильно гнали, подобно огромному сонмищу стад, пока не довели до Араратского гавара, где они заняли от края до края всю обширную равнину. Ширина стана простиралась от подошвы Гарнийских гор до берега большой реки Ерасх, а длину его я [лишь] укажу, а ты сам измерь — путь одного дня. Но я видел, в другом месте было написано путь пяти дней.
Только что сменился год и наступил 1054 год армянского летосчисления (1605), был первый армянский месяц навасард[62], когда изгнали /41/ жителей страны. И персидские войска, посланные выселять народ, подняв, изгоняли его из деревень и городов, предавали огню и безжалостно сжигали все поселения, дома и обиталища. А также заготовленные впрок сено и солома, пшеница и ячмень и другие припасы — все было уничтожено и предано огню.
Так персы разорили и опустошили страну из-за османских войск, дабы не осталось ничего для прокормления их и они оказались бы в опасности. А также чтобы у изгнанного населения при виде этого дрогнуло бы сердце и оно не вернулось бы обратно. И пока персидские войска, назначенные сопровождать народ, выселяли и сгоняли его на Эчмиадзинское поле, а шах Аббас находился в Агджакале, османский сардар Джгал-оглы со своим войском добрался до Карса. Шах Аббас знал, что в [открытом] бою не сможет задержать османов, и, испугавшись многочисленности их, повернул и пошел со всем войском своим за ратью народной к Персии.
Войска османские тоже последовали за персидскими войсками. И стало три рати — великие и неисчислимые: первая — рать народная, вторая — персидское войско и третья — войско османов. И так сложились обстоятельства, что, когда уходила рать народная, в их стане, остановившись, располагался шах Аббас с персидским войском; а по выступлении их располагался на том же месте Джгал-оглы с войском османов. Так, идя след в след, наступая друг другу на пятки, шли они до тех пор, пока народ и персы не пришли в местечко Джуга и османы не дошли до Нахичевана. И /42/ тогда персы, не давая народу передышки ни на час, стали с крайней жестокостью гнать его, нанося смертельные удары, отсекали ноздри и уши, а некоторым (как, например, брату католикоса Аракела — Оганджану) отрубали головы и втыкали на шесты. [Оганджану] и другим отрубили головы на берегу реки Ерасх и воткнули их на шесты. [Персы] терзали людей подобными и еще более [жестокими] пытками на страх и ужас им самим и всем очевидцам, дабы заставить их быстрее перейти реку. Коварное племя персидское подвергало народ всем этим мукам от страха перед османами, шедшими вслед за ним. Ибо персы глядели на рать народную — была она несметна, смотрели и на свое войско — и оно было велико. Прошло бы много дней, прежде чем такое множество [народу] переправилось бы через реку. Персы боялись, как бы османские войска за эти дни внезапным ударом не разгромили персидские войска и не нанесли им урона или же не отбили народ и не вернули его, что помешало бы их коварным замыслам. Поэтому они торопили народ перейти реку. Народу было много, а шлюпок и плотов для переправы не хватало. И хотя откуда-то были доставлены шлюпки, а, кроме того, на месте было построено множество плотов, однако, так как народ и персидское войско были многочисленны, этого все еще было недостаточно. Воины же /43/ персидские, сопровождавшие народ, окружив, удерживали людей, чтобы никто не убежал, и подгоняли ударами дубин, рубя и избивая, сгоняли их в воду. Так сгущались опасность и горе над народом.
А несчастный народ видел впереди широкую реку, подобную морю, которое топит, а сзади — меч персидский, который рубит, и не находил пути к избавлению; повсеместное скорбное рыдание и обильные слезы, текущие из глаз, породили второй Ерасх; плач и стенания, крики и стоны, сетования и скорбь слились в единый громкий вопль, а милосердия и спасения не было ниоткуда.
Вот здесь нашему народу был бы очень нужен древний Моисей и ученик его Иисус, дабы спасти новый Израиль из рук второго фараона[63] или приостановить течение многоводной и широкой великой реки; но их не было, ибо обилие грехов наших закрыло пред нами двери сострадания милосердного бога.
А безжалостные персидские воины, согнав людей, заставили их войти в воду; в реке же они от страха все громче и громче вопили и рыдали. И переправились они, кто ухватившись за край лодки, кто держась за плоты, иные — за хвосты лошадей, быков и буйволов, а другие — вплавь. Не умеющие плавать и немощные: старики и старухи, мальчики, девочки и младенцы — сплошь устилали реку, /44/ и она, подхватив их, несла, подобно соломинке в весеннее половодье.
Река была полна людьми, которых уносило течением, и, хотя кто сумел — переправился, много было и таких, кто погиб, утонув в воде. Среди христиан шныряли какие-то всадники из воинов персидских, смелые и сильные, на могучих конях; они приглядывались и примечали сыновей и дочерей христиан и, если кто-то из них приходился им по душе — будь то женщина, девушка или юноша, — обманывали родителей, предлагая, мол, дай ради тебя переправлю через реку на тот берег, и, переправив, не отпускали, а забирали с собой, увозили куда хотели. А некоторые увозили, захватив тайком. Другие же увозили, отняв у родителей силой или убив их.
Нестерпимые бедствия, нависшие над людьми, заставляли многих матерей покинуть детей своих на дороге, другие уходили, оставив больных родственников. Итак, повторяю: невыносимые бедствия и ужасы постигли народ наш, но я не в силах [выбрать], по какому образцу сложить плач печальный и скорбный о гибели племени армянского, сумевшего перенести столько бедствий. Ибо хотя [народ наш], подобно древнему Израилю, гнали в плен рукою вторых вавилонян, но не было ни второго Иеремии, который поучал бы, ни Иезекииля, который просвещал бы, и ни Иисуса или Зоровавеля, который возглавил бы возвращение, а был он подобен рассеявшемуся стаду без пастыря, преследуемому клыкастыми волками и хищными зверями, /45/ насильно изгонявшими их. И они шли и рыдали, и некоторые из них несли семена свои.[64]
Однако того, что последовало за этим [там] (ведь говорится: возвращаясь, шли и радовались), здесь не имело места[65], ибо [армяне] не вернулись и не было радости. Остались они там, куда переселили их и задержали, то есть в стране персов.
