— Всё очень плохо. Ребенок внутри неё погибает.

Пронзительней, чем прежде, закричала женщина и заплакала громче. Сердце советника упало, он произнёс лишь:

— Коуршан, помоги…

— Я попытаюсь. Адзуна… научил меня. Я могу ускорить роды. Возможно, ребенка удастся спасти.

Дознаватель вздрогнул, услышав запретное имя, а жена из последних сил выдавила из себя:

— Делай, что нужно…

— Тогда ты должна мне помочь. Успокойся и глубоко дыши.

Коуршан водил руками по её животу, вглядываясь внутрь тела, а женщина дышала, как он говорил, превозмогая боль. Советник наблюдал за ними, не зная, что делать. Коуршан велел ему принести воду, полотенца и ножницы. Дознаватель бросился выполнять, а когда вернулся, всё уже закончилось.

Коуршан держал на руках маленькое бурое тельце. Новорожденная девочка не кричала, лишь слабо кряхтела. Священник взял у дрожащего советника ножницы, перерезал и пережал пуповину. Женщина тяжело дышала, глядя на свою крошку. Кожа малышки — один чудовищный ожог. Коуршан никогда такого не видел и был уверен, что не видел никто. Невозможно, чтобы феникс горел в огне. Хуже того, помочь нечем. Знаний и сил Коуршана хватало только, чтобы едва удерживать в тельце угасающую жизнь.

Мир кругом замер. Пропали бабочки, затихли шмели. Лишь Золотая Орхидея сияла мягким теплым светом. Миг Коуршан колебался, но подошел к озерцу и на окровавленных руках опустил туда ребенка. Её тело коснулось спрятанных под водой белых корешков. Через мгновение Орхидея угасла, золотые цветы увяли. Бездонный колодец наполнился мягким золотым светом, который обволакивал малышку, исцеляя. На лбу девочки проступила сияющая метка — оранжевая круглая спираль, от которой отходило девять лучей. «Всё же феникс», — выдохнул Коуршан. Он вытащил крошку из воды. Закричала. Молодые родители изумленно наблюдали за происходящим, не смея шелохнуться. Коуршан обернул ребенка полотенцем и отдал матери. Свет метки померк, оставив на лбу след.

— Пока твоя дочь будет жить, — сказал Коуршан, обращаясь к Дознавателю.

— Я… да… спасибо…

— Руми! — воскликнула её мать, качая младенца на руках. — О, Руми!

— Завтра сюда прибудет царская делегация, — продолжил Коуршан, и в этот момент последний засохший цветок упал на поверхность воды. — Объяснишь им сам, почему всё сделано зря. Сейчас я приведу помощь.

Оказавшись по ту сторону медных ворот, Коуршан едва не разрыдался. Его раздавило грузом чудовищной несправедливости. Когда до цели оставался всего один шаг, колесо судьбы, которое вращает Великий Дух Силинджиум, превратило замыслы в пыль и пепел. И ради чего? Эта девочка-феникс всё равно умрет, когда её огненная магическая сила пробудится по-настоящему. Единственным шансом для неё может остаться Золотая Орхидея, но расцветет ли она до этого часа?

Мысли Коуршана устремились к той, кто точно знал ответ. Той, кого он никогда бы не смог заменить. «Нет дара ценнее жизни, потому её надо беречь, даже если миг её краток, — думал он, молча заводя вопрошающих священников на луг. — Так бы сказала ты, Руна».

Солнце заглядывало в узкие окна жилой части храма Великих Духов и не давало Руми спать. Она накрылась с головой овечьим одеялом, но, когда стало невыносимо душно, сбросила его.

Сегодня, в день своего семнадцатилетия, Руми освободили от учебы и службы. Родители приедут после полудня, и с дочерью спустятся к караванам, которые остановились на пути в столицу у подножия здешних гор. Многие диковинки разных народов Руми там видела прежде и ожидала увидеть сегодня. Не было дней для неё счастливей и краше этих. Долина благоухала чудесными цветами. Каждая травинка и каждый листочек ждали, когда именинница спустится к ним, не обремененная запретами и обязательствами.

До этого времени Руми сама по себе. Она смотрела на каменный потолок маленькой комнаты, но лучшей в храме. Были даже мягкий матрас и хорошее одеяло. Отец позаботился о дочери, и на личные средства завершил строительство храма. Разумеется, Руми ни в чём не нуждалась, кроме свободы. Коуршан невзлюбил её, часто отчитывал и многое запрещал. Родители служили в столице, навещали по возможности, а с Коуршаном предпочитали не спорить. «Всё ради твоего блага», — говорили они. Единственным по-настоящему близким другом Руми стала Кимера, которой поручили воспитание девочки. Кимера по-матерински любила подопечную, но чрезмерно не опекала. Коуршан говорил, что Руми растёт излишне резвой и своенравной, что совсем не подходит женщине-фениксу, тем более служительнице Духов.

Руми умылась в чане и посмотрела на своё отражение. Обычного зеркала не было: послушнице не положено любоваться собой.

Из воды глядела круглолицая улыбчивая девушка. В больших карих глазах горел задорный огонек. Рыжие вьющиеся волосы кольцами обрамляли лоб. Их Руми сначала собрала в хвост на макушке, затем сплела в косу. Основание косы ослабила, чтобы не давило на голову. Две пряди слегка неряшливо выбивались из пучка. Фениксы не носили высокие прически, что Руми мало волновало. Всё равно Коуршан заставлял надевать балахон и покрывать голову, едва она собиралась выйти из храма. Балахон прятал кожу от солнечных лучей, иначе она станет тёмной. А это лишние вопросы. «Меньше будешь заниматься ерундой», — сказал Коуршан, когда Руми посмела пожаловаться на мешковатый вид одежды.

Руми отвела взгляд от чана. Её рождение и жизнь здесь дорого стоили и родителям, и первосвященнику. Все старались это скрывать, но получалось плохо, а хуже всего у Коуршана. Он никогда не поздравлял Руми с днём рождения, более того, в этот день предпочитал вообще не показываться. Если она сделает что-то, способное разозлить Коуршана, то лишь на следующий день увидит его гнев. В один момент Руми пожелала, чтобы Коуршан хоть мимолетной улыбкой, хоть жестом показал, что рад её празднику.

Не хотелось в унынии встречать родителей, потому она задумалась, как провести день. Конечно, ей купят много подарков в долине: и яркую, расшитую золотыми нитями одежду, и туфли, и украшения. Всё по её статусу. И книги — единственную возможность побывать за пределами храма и долины. Здесь Руми спрятали от мира, за прекрасными стенами святилищ скрыли позор её семьи, но она отогнала и эту мысль. Пусть дурные думы сдавят голову когда-нибудь потом, ни в день рождения.

Раздался стук. В спешке надев рубашку и шаровары, Руми открыла дверь и замерла. На пороге стоял Коуршан. Ледяным взглядом он смерил подопечную, давая понять, что она встретила его в неподобающем виде, но промолчал. В руках священник держал сверток.

— Доброе утро, господин Коуршан. Прошу прощения за мою неряшливость, я не готовилась к вашему визиту.

— Доброе утро, — ответил он как будто через силу. — Господин и госпожа Сингардилион передали это. Возьми.

— Родители? Что значит передали? Они не приедут?

— Там есть письмо. Ты всё поймешь.

Коуршан, словно опасаясь дальнейших вопросов, быстро развернулся и ушел. Руми осталась в замешательстве стоять в проходе.

В свертке оказалась заколка в виде резной золотой пластины с крупным овальным изумрудом в центре. Рядом лежала спица. Руми удивилась: фениксы таких заколок не носили. Ими высокие прически поддерживали драконы. Что могло значить послание? В поисках ответа она открыла письмо.

Дорогая Руми, мы поздравляем тебя с семнадцатилетием. Прости, что не сможем посетить тебя в этот раз. Близится время пробуждения твоей силы, и у нас не остается иного выбора, кроме как отречься от мирской суеты и молитвами просить у Духов для тебя пощады. Имущество наше мы передали на благие дела во имя всех Живущих на Земле. Мы ни о чём не пожалеем, если наши деяния помогут расцвести Орхидее и спасти тебе жизнь. Слушайся Коуршана, он достойнейший из нашего народа, ему открылся дар богов.

Заколка, что в свертке, подарена знатным семейством драконов. Уверены, она хорошо будет смотреться в твоей косе.