Пусть алкоголь будет тебе сегодня другом и любимой женой, дорогой супруг, а одеяло и пустая постель ее объятиями.

Тера вновь посмотрела на супруга с вечно искривленными в усмешке губами и пошла к выходу из большого зала. Каблуки отбивали дробь, четкий марш, заглушаемый прекрасными джазовыми мотивами. Она поставила полупустой фужер на поднос парнишки, который работал в их доме второй месяц, и вышла. Улыбка с лица буквально пропала, как пропадали пятна чая под натиском мокрой тряпки. Тера не обернулась, проваливалась в полутьму мертвых коридоров, предчувствуя завтрашний скандал. Миссис Пикфорд давно не приглашала на светские мероприятия ее семью: ни мать с отцом, которые заведовали теперь небольшой фабрикой, ни сестру, поступившей в престижный университет. Лишь Иудина ходила среди гостей, но всегда уходила под руку с каким-нибудь мужчиной, а потом жаловалась, когда ей разрешали приехать на полуденный чай.

Все дальше становились звуки саксофона, а слова еще никому не знакомого певца расплывались, сливались в одно мелодичное мычание. Тера потерла ноющий бок, покрытый синяками, все еще чувствительными ссадинами и улыбнулась слабо. По длинному, алому ковру с коротким ворсом бежал Мино, уже не щенок, а большая и грозная собака, остающаяся ребенком в душе. Черный доберман, с трогательными коричневыми пятнами на грудке и мордочке, глухо лаял, ластился к ее ладони и вилял коротким хвостом.

– Тише, Мино, – строго сказала она и погладила пса между ушей. Скольких сил и терпения ей стоило их поднять. Ее маленькая радость и гордость, пес, которого все боялись и ненавидели одновременно. Мино рос быстро и слушался лишь Теру, которая посвящала его тренировке все свое свободное время.

После ее слов Мино сел и резко замолчал, подставляя под ласковые касания свою большую морду с острыми ушами. Доберманы не милые собаки и все в особняке знали это. С его появлением в округе не гуляли больше коты и голуби, миссис Пикфорд пришлось отвезти свою любимую кошечку в свой особняк. Мино оберегал свои границы и мог перегрызть горло тем, кто пробирался, кто угрожал его хозяйке и ее покою.

– Мой ласковый, – зашептала она и принялась гладить пса уже двумя руками. Тера любила Мино как собственного ребенка и полюбила его сильнее, когда он бросился защищать ее от злого мужа. Тогда ей досталось чуть меньше, а у супруга неделю заживала царапина на ноге. Теперь Освальд злился чаще, а Мино рычал на него, пока Тера не требовала его успокоится или уйти. Все же портить отношения с мужем не стоило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тера подняла взгляд и почувствовала, как сердце подскочило до горла и замерло там. Она еще раз погладила Мино и оставила его охранять, в то время как сама направилась к тяжелым, алым шторам. Как только она подошла к большому окну с узким подоконником и достаточным местом для двух людей, сильные руки обвили талию в корсете и притянули к себе. Лишь на мгновение стало страшно, отчего дыхание перехватило, а раскрытые ладони уперлись в твидовый пиджак синего цвета. Наверняка синего.

В нос ударил терпкий аромат мужского одеколона и все посторонние мысли вылетели из головы. Остались лишь обветренные губы на губах, большие ладони на талии и сбитое дыхание на ушах, за ушной раковиной и на шее. Тера плавилась под умелыми ласками, прижималась отчаянно и чутко вслушивалась в чужой, лихорадочный шепот.

– Моя самая прекрасная, изящная… Моя. Необыкновенная. Люблю тебя безумно, – на грани слышимости шептал мужчина и прижимал к себе. Укрывал в своей ласке. Тера чувствовала трепет в районе желудка, смотрела недоверчиво в синие глаза и пропадала. Она не боялась, перебирала тонкими пальцами светлые пряди, целовала отчаянно и не могла надышаться.

Я отравлена тобой. Отравлена любовью к тебе. Но впервые я хочу умереть от этого, превратится в прах и осесть на твоей коже, чтобы всегда быть рядом.

На периферии сознания она услышала приглушенные голоса. Выпутываться из объятий не хотелось, как и не хотелось отрываться от любимых губ. Она чувствовала себя невесомой и безмерно счастливой, чувствовала, как струились в венах маленькие пузырьки то ли шампанского, то ли детской радости. Внутри все горело огнем и безмерно хотелось махнуть рукой и сбежать с этим прекрасный и безмерно любимым, важным мужчиной. Но нельзя.

– Прости любимая, я не должен был увлекаться, – мужчина говорил хрипло, целовал ее лицо, в то время как проворные пальцы поправляли задранный подол платья. Он развернул Теру к себе спиной и быстро справился с тугими лентами, вновь затягивая корсет. – В следующий раз я буду осторожнее. Люблю тебя, принцесса.

Мужчина коротко поцеловал ее в чувствительные и немного ноющие губы и ушел. Мино зарычал глухо на него, встал со своего места, готовясь защищать себя и хозяйку, но лишь подбежал, когда услышал свое имя. Он вновь терся о бедро Теры, смотрел преданно и облизывал раскрытую ладонь. Она на это лишь глухо рассмеялась и пошла в свою спальню. Ей не стоило показываться в таком виде перед гостями, иначе позора не оберешься. Однако ради любимого она готова была жить в липком позоре всю жизнь, лишь бы не в этом мертвом особняке.

***

Тело болело, каждая натруженная мышца пульсировала и отдавала ноющей болью в висках. Хотелось плакать, а еще не вставать с постели и провести весь свой день на разрозненных простынях, которые хранили ее пот и кровь, но уже лишись тепла Освальда. Да и не удивительно это было. Муж никогда не будил ее, если просыпался раньше, а потом ругался долго и бил широким ремнем себе по ладони, обтянутой кожаной перчаткой. Вспоминать об этом не хотелось, как и лежать дальше, предчувствуя скандал.

Тера встала с постели, покачнулась из-за дрожащих коленей и ощутила влажность там, где ее не должно было быть. Не с ним. Она пригладила всклоченные волосы, закуталась в тонкое одеяло, уже не пригодное для дальнейшего использования и пошла в ванную комнату. Там, стоя под тугими струями воды, которые почти плавили тело, и натирала кожу жесткой губкой до красноты, ощущая неприятный запах мыла, который нарастал с каждой секундой.

Она закрыла крепко глаза и прикусила губу, вновь подавляя в себе желание закричать. У них с Освальдом не было любви и даже хлипкой дружбы, поэтому отсутствие теплоты во взаимоотношениях ее не удивляло. Шокировало лишь то, что он позволял себе поднимать руку. Он ругался грязно при ней, придирался и явно показывал, где ее место в этом доме. Первый удар полгода назад Тера списала на легкий алкоголь в крови супруга. Через несколько недель, когда он накричал на нее и вновь побил, она не верила в этом. А потом долго плакала в библиотеке.

С того дня она каждый день писала письма Лотти, которые не отправляла, а хранила в тайном отделении шкатулки.

Скрывала синяки и не морщилась при резких движениях – этому она училась долго. Позорить себя не хотелось. Где это видано, что муж бил жену кулаками и ногами пинал скрюченное тело, таскал за волосы, а потом брал почти на сухую? Ссор из дома и спальни Тера не выносила, терпела и днем не попадалась ему на глаза. Терпела, отшучивалась и лелеяла надежду, что когда-нибудь станет лучше. И лучше стало. Но не с ним.

Выходить не хотелось, однако стоило. Муж и его семья определенно не оценили бы ее отсутствие за завтраком. В комнате уже бегала служанка, собирая грязное постельное белье, стеля новое и совершенно не обращая на нее, хозяйку, внимания. Тера хмыкнула на такой незаметный знак протеста, направилась к большому и глубокому шкафу. Достала длинное платье с высоким воротом и длинными рукавами, которое скрывало ее тело под слоями ткани. Тонкое кружевное белье, длинные чулки, пояс которых немного давил на ляжки с фиолетовыми синяками, потом платье с корсетом на тугих шнурках. Выворачивая руки под немыслимым углом, Тера затянула корсет, отчего тонкие шнуры впивались в ладони оставляя после себя темные полосы, которые должны исчезнуть. Ребра протестующе заныли, однако она лишь сжала челюсть, застегнула тугие пуговицы на вороте и рукавах, собрала все еще немного влажные волосы в высокий пучок и выдохнула.