Ара скривился от подобного тона, ломающегося голоса и тонкой фигуры. Парень слишком хорошо знал, куда шел и зачем, раз без раздумий подошел именно к этим ящикам. Правда, сам сын хозяина лавки в оружии не разбирался, лишь помнил все напутствия, которые давал ему отец и старший брат. Те понимали больше и даже владели навыками боя на мечах.

Посетитель быстро нашел, что искал, потому что через несколько минут уже стоял за прилавком, едва доставая до него плечами, и протягивал монеты. Рядом с его ладонью лежал старый, неровный кинжал, от которого мурашки шли по коже и становилось холодно. Ара посмотрел на монеты, на парня и кинжал.

– Мне не положено продавать оружие таким мелким, как ты.

– О, – парень удивленно вскинул брови, а потом усмехнулся. Светлые волосы упали на лоб, серые глаза смотрели из-под челки лукаво. – Но ведь я сегодня твой единственный покупатель. Неужели не хочешь похвастаться перед отцом, что продал проклятый кинжал, который стоит от силы две золотые монеты за четыре?

Это уже более выгодное предложение. Одну золотую монету он мог оставить себе и потом купить что-нибудь вкусное или красивое. Там уже как настроение будет. Ара посмотрел на паренька, потом на монеты и невольно скривился. Все эти нравственные выборы он ненавидел, потому что как можно говорить о нравственности, когда на кону стояли собственные интересы? На самом деле продавать такой кинжал не стоило, потому что мальчику от силы лет десять и тот был явно приютским, поэтому сразу возникал вопрос: откуда взялись деньги?

Дверь вновь со скрипом приоткрылась и в магазин заглянул другой мальчик. Такой же мелкий и неопрятный, с парой ссадин на щеке. Он посмотрел на Ару, потом на мальчика и тяжело вздохнул.

– Алькор, ты долго? – устало поинтересовался он, не заходя во внутрь.

– Подожди немного, сейчас приду.

Мальчишка на это закатил глаза, достал из русых волос листочек и вышел. Алькор смотрел на дверь некоторое время, усмехаясь чему-то своему, потом вновь обратил внимание на продавца. Выложил на столешницу четыре золотые монеты и убрал кинжал в тканевую сумку с заплатками.

– Четыре монеты. Забирай и просто делай вид, что мне больше лет, чем на самом деле.

Ара скривился от подобного тона, но взял монеты и отвернулся. Не видел широкую усмешку на чужом лице и не слышал глухое ворчание в ответ на какую-то колкость. Это раздражало, настолько, что в железную банку кинул все монеты. Он скривился от противного звука, незамедлительно встал и закрыл дверь лавки, потому что в такое время уже никто не приходил, да и видеть никого не хотелось.

***

Алькор смотрел на закрывающийся магазин с усмешкой. Его радовало осознание того, что этот напыщенный индюк из-за своей гордости и жажды наживы отдал ему такой ценный артефакт, от которого фонило первобытной, ледяной энергией. Магией. Той самой, от которой отвернулись в свое время люди, которую получали сейчас только избранные. И он был одним из них. Был особенным.

– Прекрати так улыбаться, на нас уже люди странно смотрят, – отдернул его подошедший Вереск и вновь достал из волос листочек. На этот раз мяту. Тот выглядел даже комично в длинных брюках и рубахе на несколько размеров больше, с тканевой сумкой на одно плечо, заполненной разными травами и минералами.

Такой интересный, маленький воробушек, который всегда был рядом и залечивал его раны, когда воспитательница была в плохом настроении или ловила его за использованием магии. Ему по закону и нельзя было. Магией управляли лишь те, кто обучался этому или те, кто не попадался людям на глаза, кого боялись. Его Вереск уже учился, а ему только предстояло ещё раз попытать шанс.

– И все же не понимаю, зачем тебе эта железка.

– Обожаю, когда ты бубнишь себе что-то под нос, а я делаю вид, что слушаю, – хохотнул Алькор и погладил друга по волосам, пропуская их сквозь пальцы. Мягкие, нежные и всегда чистые, словно он мыл голову каждый день. Его друг был особенным и чистым во всех отношениях. – Идем обратно, а то нам вновь придется подниматься по плющу.

Вереск на эти слова закатил глаза, ушел от прикосновений, а потом и вовсе, развернувшись, уходя. Он не сказал, как сильно ненавидел друга, потому что тот и так это знал, как и знал, что эти слова не более чем ложь. Не обернулся, прекрасно зная Алькора, который шел за ним следом, который через некоторое время уже шел впереди и сам вел, показывал дорогу и командовал. В этом был весь он.

Они шли по узкой тропинке, ведущей на холм. Все дальше был людской гомон и открывающиеся бары, свет от керосиновых ламп. Поднимались на холм по тропинке и все ближе оказывались к старенькой церквушке, в которой жили такие же потерянные и оставленные родителями дети. Некоторых брали, но многие жили в этих каменных стенах, сидели на неудобных лавках годами, подчинялись настоятелю и воспитательнице, молились каждое воскресенье Богу, которого не существовало. Никогда не существовало, потому что были лишь Древние, о которых забывали или нарочно не вспоминали. Они жили в приюте годами, некоторые уходили из него после наступления двадцати лет, другим везло, и они поступали в академии, после которых всегда находили работу в больших городах и уже обеспечивали себя сами.

Они были счастливчиками, но за это настоятель их недолюбливал.

Он отрицал магию, считая ее порождением злых сил и говорил всячески игнорировать потоки, глушить в себе эту скверну. Достойно была лишь работа на благо народа и Бога. Его Бога, которого возводили в культ.

– Мы будем велики, дорогой Вереск. Совсем скоро мы будем великими.

– Совсем скоро мы опоздаем и тогда будем вновь стоять коленями на каменном полу. Будут на наших спинах вздуваться кровь и все из-за того, что ты захотел какую-то железку, – недовольно отозвался Вереск и вздрогнул, когда Алькор замедлился и взял его руку в свою.

– Ты же вылечишь нас? – лукаво спросил он и коротко поцеловал белеющие костяшки.

– Куда я денусь.

Тера смотрела на обглоданную, грязную кость с презрением и небольшим сожалением. Смотрела на бурую землю под ней, на еще тонкую траву с еле заметными розовыми разводами. Ощущала запах грязи, чего-то кисло-сладкого, мокрого меха и травы. Мир медленно оживал. Запекшаяся кровь пряталась под покровом тьмы, обглоданные кости – единственное, что осталось от нерадивого и вечно пьющего лесника, лежали в кустах и корнях, питали молодую почку.

Она медленно повернулась, поправила корзину на сгибе локтя и пошла в сторону резкого запаха. Шуршала листва от неловких движений крыльев птиц, ломались ветки под лапами зверей, которые смотрели на нее, принюхивались и ждали удобного времени для нападения. А может и не ждали, в просто присматривались к той, кого уже считали равной. Опасной.

Наивные, маленькие зверюшки.

Страха перед ними не было. Не билось заполошно почти мертвое сердце не немели конечности. Присутствовал легкий азарт и интерес. Все так часто говорили про опасных зверей, разодранное тело, части которого до сих пор находили особо смелые путники или охотники. На своем пути Тера тоже увидела несколько костей, ошметок гнилого мяса, вокруг которого летала мошкара. Сделав еще несколько шагов, она остановилась напротив тонкого дерева, укутанного кустами с молодой листвой. Среди листвы и колких ветвей гнила искореженная, с вывернутой челюстью, просвечивающими сквозь гнилое мясо костями голова.

Голова непутевого лесника, по пустым глазницам которого ползли мухи.

Это не было настолько отвратительно, насколько жалко. Потому что голова гнила, источала кисло-сладкий запах, от которого становилось дурно и выделялась слюна одновременно. Кончики пальцев закололо, но в этом теле уже не текла кровь, а мясо осквернили неразумные звери и насекомые. Такое даже при сильном голоде Тера не взяла бы в рот.

Тряхнув головой, она посмотрела по сторонам и заметила мохнатый бок. Усмехнулась, когда услышала тяжелое, свистящее дыхание, как животное впилось в землю своими когтями, но не двинулось. Сейчас как никогда не хватало Мино рядом. Ее верного мальчика, который все знал с самого начала и защищал, а она не понимала. Тоже дурочка, как и все те люди, которые заходили в лес без оружия. Наверное, будь тут кто-то другой, и он был бы уже не жилец, но к ней не подходили. Коровы с овцами сторонились, словно знали о ее набегах. Благо глупые люди сами нашли оправдание пропаже кур и теперь устраивали охоту на диких лисиц. Сожалений Тера не испытывала, потому что была относительно сыта. К тому же это круг жизни и с ним ничего не сделать, более низшие всегда подчинялись и расплачивались за ошибки высших существ.