Остальной вечер проходил в унылом праздновании. Тера несколько раз уходила в женскую комнату, стояла там у небольшого оконца со стальными решетками, смотря на свинцовые, черные тучи и желтые фонари. Уходила, а потом возвращалась и улыбалась, принимала поздравления и танцевала вальс. Первый вальс. Когда он кружил ее в танце, в каком-то свободном, наполненном джазовыми мотивами, когда прижимал к себе очень близко, мать утирала слезы счастья. Она действительно была счастлива и считала, что этот брак принесет радость не только ей, но и Тере.

Она правда так считала.

Под конец вечера, когда гости уже громко гоготали и обнимались друг с другом, отец пригласил ее на танец. Они медленно кружились в причудливом танце, огибая пьяных гостей и сплетничающих дам с перьями в волосах и бахромой до колен. Раньше ей нравилось быть рядом с отцом, в его объятиях она чувствовала себя маленькой и защищенной, всегда искала в них укрытие. Сейчас же в них было пусто и холодно. Чувствуя большую ладонь на своей талии, которая прижимала к себе, видя на тонких губах ласковую улыбку, а в глазах неподдельное счастье – Тера несчастна. Счастлива. Очень счастлива!

– Как же ты быстро у меня выросла! Раньше бегала по дому в коротеньком платье и носочках, а сейчас стоишь в свадебном платье. Красавица. Моя маленькая принцесса, – отец оставил легкий поцелуй на кончике носа и отстранился. Будто проявление чувств было чем-то постыдным. Тера смотрела на него, на его морщины, сухую кожу, выцветшие глаза и не понимала, не верила в то, что ее отец выглядел так старо. А еще он впервые на ее памяти еле сдерживал слезы.

Отец сделал шаг назад, заставляя ее последовать за собой, в сторону и спросил:

– Ты счастлива?

Наверное, она была слишком наивна, если считала, что больше ее об этом никто не спросит. Опустив взгляд, будто стыдливо, Тера судорожно выдохнула, подбирая очередную ложь.

– Конечно, папа. Освальд – лучшее, что вы могли мне выбрать, – ответила и с тревогой посмотрела на супруга в окружении незнакомых мужчин. Почувствовав на себе взгляд, Освальд посмотрел на нее в ответ, улыбнулся криво и отсалютовал фужером, вновь возвращаясь к разговору. Освальд старался выглядеть радушным и, скорее всего, наладить отношения, но он уже заранее проиграл. Фальшь между ними была слишком ощутимой, казалось, протяни руку и упрешься в стену.

– Дорогая, не стоит так говорит! – упрекнул ее отец и вздохнул устало. – Освальд хороший и он обязательно сделает тебя счастливой. Мы с твоей матерью так же познакомились и уже двадцать пять лет живем счастливо вместе. Ты тоже будешь счастлива, я верю в это.

Я тоже хочу в это верить, папа.

Тера горько улыбнулась и замерла с последними аккордами фортепиано. Она поблагодарила отца за прекрасный танец и стремительно ушла к своему столу, где стоял наполненный шампанским бокал. Ей срочно нужно выпить!

***

Мышцы ныли и гудели от натуги, нижняя часть тела болела и пульсировала с каждой секундой все сильнее и сильнее. Тяжелое, теплое одеяло давило, тонным грузом лежало на теле и раздражало чувствительную, влажную кожу. Неожиданно оголенной спины коснулись холодные, мозолистые пальцы, прочертили позвонки и потерли ямочки на пояснице. От этих прикосновений тело пробила дрожь и Тера уперлась носом в подушку, пряча выступающие слезы.

– Ты молодец. Такая красивая. Нежная. Моя, – Освальд каждое слово сопровождал поцелуями. Он облизывал наливающейся синевой следы от пальцев, осыпал легкими поцелуями каждый кровоточащий укус. Руки отвели каштановые волосы, освобождая шею, огладили отпечатки ладони. – Прекрасная.

– Освальд, больно! – Тера вскрикнула и тонко завыла, когда он отбросил одеяло на пол и вновь вошел. Внутри все горело пламенем, тянуло и пульсировало, влажный торс лип к ее спине, а пальцы стискивают бедра до синяков, маленьких кровавых лунок на коже. Неистово, стремительно. Тук, тук, скрип, тук, скрип, тук, тук. Тело скользило по складкам простыни, натирая живот и колени, легкие болели и дышалось тяжело, все терялось в мокрой от слез подушке. Наверное, она была бы счастлива задохнуться сейчас, но кровать скрипела, тело ощущалось оголенным, болезненным нервом, а Освальд напирал, чувствуя слабость или наслаждаясь происходящим.

Пожалуйста, прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати!

Тера вскрикнула пронзительно и задрожала. Все тело онемело, а мышцы словно сдулись, поэтому она даже не дернулась, когда Освальд навалился сверху. Впервые ей хотелось прижать колени к груди, спрятаться под одеялом и разреветься, прямо как в детстве. Однако супруг огладил ее спину, чуть сильнее нажимая, чувствуя ответную дрожь, улыбнулся довольно и ушел в ванную комнату. Оставил ее один на один с пульсирующей болью, на скомканных и грязных простынях. Тера неловко повернулась на бок, прижала колени к груди, чувствуя противную влагу на бедрах, ледяное кольцо на пальце. Отвратительно и унизительно.

За дверью раздался шум воды, массивные шторы дрогнули под натиском вечернего ветра, открывая взору полную луну. Тера завороженно следила за сизыми, черными облаками, которые медленно окутывали серебряную королеву. Наконец-то этот день закончился. Осознание этой простой истины принесло странное успокоение и призрачное счастье. Ей не хотелось вставать и смотреть, какой ужас сотворил Освальд. Уснуть. Просто уснуть и забыть обо всем.

Она укуталась в одеяло, такое же роскошное, как и обстановка вокруг. Шелковое, цвета слоновой кости с розами, расшитыми золотыми нитями, оно скользило по влажной коже, дарило приятную прохладу. Поясницу прострелило болью, когда Тера медленно села и опустила ноги на пушистый, мягкий ковер. Встала, неловко переминаясь с ноги на ногу, обмоталась одеялом по подбородок и подошла к окну, отодвигая шторы.

Молчи – говорила мама.

Терпи, даже если больно – утверждал отец.

Мама, папа, я молчу. Молчу и терплю, даже если больно. Даже если хочется выпить яду. Я терплю и принимаю прикосновение супруга как самый великий дар. Мама, папа, вы рады? Я хорошая девочка?

Тера прерывисто выдохнула и приложила ладонь к ледяному стеклу. Там, за окном отливали синевой высокие ели, за ними прятались пышные яблони со спелыми, алыми плодами. Она видела их из окна машины, а еще видела пышные кусты роз на заднем дворе. Освальд тогда не позволил ей выйти из машины, не отпустил даже когда они вместе вошли в дом, лишь прижал к себе, представляя слугам. Тера плохо их запомнила, да и не обращала она на них сильно внимание, ведь шампанское до сих пор циркулировало в крови, нос щекотал запах туалетной воды и табака. От переживаний, громких голосов и причитаний молодых девушек-горничных и резкого запаха ее тошнило. Голова болела. Ей просто хотелось лечь на кровать, закрыть голову подушкой и уснуть, сделать вид, что все это было сном. Страшным сном и не более!

Но она стояла у окна, смотрела на темные облака, скрывающие и открывающие луну, смотрела на рябь листьев. За дверью по-прежнему шумела вода, а в голове мелькнула смехотворная мысль, что Освальд чистюля. Даже ее отец, ходивший в клуб фехтовальщиков три раза в неделю, не пропадал в ванной комнате на полчаса, намыливая кожу душистыми маслами, стирая даже самую минимальную грязь мылом. Хотя, Тера даже рада, что он так долго мылся и не выходил, не показывался ей на глаза. Она была бы самой счастливой, если б в комнате была еще одна ванная комната. Ей хотелось смыть с себя пот, чужие поцелуи и эту ночь.

Она со свистом втянула воздух в легкие и закрыла глаза. Сердце ровно билось в груди, тук-тук, тук-тук. Грудная клетка поднималась, опускалась, чуть солоноватый, но все равно приторный аромат заполнял легкие и выходил с шумным выдохом. За массивной дверью ходили слуги, готовили особняк к приходу ночи, а за другой, резной дверью с тонкой, блестящей ручкой Освальд переставлял какие-то баночки, чавкал ногами по мокрому полу.

Неожиданно шум прекратился. Тера напряглась всем телом, запахнула одеяло, чтобы никто не видел ее тела. За дверью послышался шум, глухое шуршание и скрип петель, которые не мешало бы смазать.