Обычно так смотрели на вещи, которые выкидывали.

– Г-господин, – зашептал он и посмотрел на него, на своего личного Бога снизу-вверх. – Господин, – сглотнул сухой ком в горле. – Господин. Я так виноват перед вами. Я никогда не хотел предавать ваше доверие намеренно. Вы самый прекрасный, самый щедрый и лучший, Господин. Я так виноват.

Преодолевая боль и дрожь, Илзе поддался вперед и поцеловал носки его ботинок. Уверяя в своей верности, любви к одному единственному Господину, говоря, какой тот прекрасный и самый-самый, Илзе целовал ботинки, щиколотки, показывал свою покорность. Вновь и вновь, потому что Господин ничего не говорил, но и не убирал ногу.

– Как я могу верить тебе, Илзе? После такого предательства. Я думал, Илзе, что ты любишь меня, что ты всегда будешь рядом, на моей стороне. А ты предал, воспользовался моей наивной сестренкой. Что ты хотел?

От его слов Илзе напрягся и невольно задержал дыхание. Катарина. Она все-таки ослушалась его. Впервые за все это время ослушалась. Маленькая, наивная девочка. Он же предупреждал, понимал, что Господину подобное не понравиться. Прерывисто выдохнув, Илзе вновь припал губами к носку его ботинка и уперся взмокшим лбом в колени.

– Для меня существуете только вы, Господин. С леди Катариной я был обходителен. Потакал некоторым желаниям, чтобы она не доставляла вам проблем. Прошу, Господин, поверьте мне.

Господин скривился от ощущения влаги на ткани, но не отошел. Илзе, его маленький мальчик так же наивен, как и Катарина. Неужели думал, что он поверит в этот лепет? Нет, он наивным не был и от мальчишки стоило бы избавиться, но не хотелось. Илзе был идеальным рабом, знал правила, и гости его любили. Ну не избавляться же от такого ценного мальчика, которым можно пользоваться и дальше.

– Я очень надеюсь, что подобное больше не повториться. В следующий раз поркой ты не отделаешься, маленький Илзе. Пусть это послужит тебе уроком.

В комнату его вернули через несколько часов. Еще через время пришел доктор и обработал раны. Другие рабы сторонились, шептались за спиной и даже не смотрели в его сторону, может, боялись гнева Господина. Иногда Илзе слышал их тихие разговоры, недоумение, почему наказали, ведь Илзе был одним из любимых рабов. Большую часть времени он лежал на животе, иногда медленно и неуклюже выходил в сад, где сразу же садился в тени. Спина еще болела, раны затягивались медленно и словно нехотя. Его рвало, голова болела и тело ощущалось странно. Давно его не наказывали. Илзе уже отвык от боли и немилости, поэтому сейчас вел себя покладисто, всегда опускал взгляд и молчал, поддавался касаниям Господина, который, казалось, наслаждался его состоянием.

Он виновен и понес наказание. Усвоил урок.

Илзе избегал Катарину. Видел, что та обижалась, от слуг знал, что плакала ночами. Катарина, красивая и милая Катарина одевалась с каждым днем все краше, убирала волосы, оголяя тонкую шею, искала с ним встречи и расстраивалась, пыталась узнать причину, когда он отказывался. Не понимала, а Илзе боялся. Ему не хотелось вновь получить наказание от Господина. Его положение, итак, было шатким.

Через несколько дней стало чуть лучше. Илзе все еще сторонился Катарину, смотрел преданно на Господина. Но обрадовался он слишком рано. Его наказание не закончилось простой поркой.

Маленький, наивный Илзе.

Господин был сильно им разочарован. Настолько сильно, что, когда приехали деловые партнеры, его вывели из подвала, надели более легкий, элегантный ошейник, плотно прилегающий к коже, и завели к другую комнату. В специальную комнату для гостей, которую боялись все. Даже он. Поэтому напряженный, Илзе неуверенно сел на подушки и задержал дыхание, когда охранник бросил небрежное «развлекайтесь», а один из воинов погладил его по плечу.

От этой ночи он отходил долго. Каждое движение причиняло боль, в горле саднило, на каждом шагу его преследовали воспоминания и ощущение грязи. Господин отдавал его на потеху воинам два раза. Первый раз для получения опыта, второй раз в качестве наказания за непослушание. Это был третий раз и ощущалось также мерзко.

К нему опять никто не подходил. Однако к нему пришел Господин. Он с наслаждением провел ладонью в перчатке по спине, покрытой царапинами, синяками и незажившими ранами от плети. Погладил по ляжкам и поселил в небольшой, отдельной комнате. Совесть, наверное, проснулась. Но Илзе был рад. Он поцеловал пальцы своего Господина, прижался головой к бедру и тихо благодарил, преодолевая боль и сухость в горле. А тот гладил его, как собаку и говорил, что Илзе молодец, выдержал наказание и вновь получил доверие.

Илзе малодушно радовался и спал почти весь день на мягкой кровати. Наслаждался одиночеством и обстановкой, потому что никогда не оставался в подобных комнатах дольше, чем на сутки, никогда не спал на таких кроватях. Еще иногда, ближе к ночи, к нему приходила Катарина, плакала, обрабатывала раны и кормила свежими фруктами. Когда она первый раз пришла, Илзе удивился.

– Любимый, прости меня за это. Я так виновата.

Она уверяла, что больше никогда не ослушается его и будет всегда рядом. Извинялась, целовала его лицо и гладила по рукам, спине. Кормила с рук, вновь целовала и извинялась. Когда же он сквозь силу спросил, с чего она вообще пошла к Господину, Катарина раскраснелась, виновато улыбнулась.

– Мне четырнадцать скоро исполниться. Я думала, что если он не отпускает тебя, то, может, подарит. Попросила, а он разозлился и сказал, что другого раба мне отдаст, – расстроенно ответила она и тут же, спохватившись, зачастила. Будто оправдываясь, она отбросила распущенные волосы за спину и, по-детски наивно, заковыряла ногтем постельное белье. – Но ты не подумай, мне только ты нужен. Правда-правда! Я тебя люблю и хотела быть с тобой, знаешь, чтобы вместе до конца своих дней. Поэтому я очень виновата и буду о тебе заботиться. Брат не узнает об этом.

Илзе сомневался в ее словах, но все равно вымученно улыбнулся. Задремал, пока Катарина ласково наносила мазь на его раны, целовала коротко в скулы и щеки, напевала что-то тихо.

Вереск морщился от ноющей боли в руках, но упрямо собирал травы в небольшом пролеске неподалеку от приюта. Его снова наказали за использование магии, за всего лишь небольшую искру, которую он потушил, чтобы единственный дом, пусть и ненавистный не сгорел. Смотритель теперь относился к нему хуже, наблюдал пристально и три раза в день ставил на колени перед каменной статуей Христа. Они оба молились, целовали серебряный крест в руке статуи и молили о прощении. Вереск не верил в бога, в академии много рассказывали про мир до нашествия Христа и рыцарей, поэтому он уже не верил, да и не желал верить тому, что кто-то решал его судьбу и смел наказывать за поступки. Никто не имел права диктовать ему, что делать и как жить.

Он недолюбливал культ Христа, потому что после появления рыцарей и священников забылись старые традиции. Ему это не нравилось. Однако прошлое не нравилось церкви, поэтому, когда у него впервые появились способности, долгие месяцы смотритель бил деревянной линейкой его по рукам. Потому что магия противоестественно и греховно. Как-то раз из него даже пытались изгнать демона, но ничего не получилось.

Передернув плечами от неприятных воспоминаний, Вереск подрезал нужный цветок. Маленький ножик всегда был с ним, потому что им удобнее всего срезались растения без вырывания корней. Этот ножик хоть и тупой, но это первый подарок в его жизни, сделанный одним из профессоров в академии. Тот всегда хорошо к нему относился и поощрял стремление к управлению природными циклами. На самом деле Вереск уже скучал по обучению, профессорам и людям, которые его там окружали. Никто не называл его странным, не бил за спонтанные всплески, лишь поощрял и направлял. Они давали доступ к знаниям, которые он ни за что не получил без такой возможности.

К сожалению, в приюте их обучали лишь основам грамоты и математике. Еще заставляли учить молитвы, готовить, убираться и делать глиняную посуду. Но не давали знания, лишь по вечерам читали Библию. Вереск знал, что их приют не так плох. Да, они жили все в маленькой церкви по пять человек в комнате, их не очень хорошо кормили и все вместе каждые выходные они ходили в бани. Он слышал, что в других приютах даже такого не было и в комнатах спали по пятнадцать человек на полу, их кормили два раза в день и совсем не учили, а лишь заставляли работать. Поэтому ему повезло. И Вереск радовался бы, если б не узнал про жизнь вне приюта и не дружил бы с Алькором.