Илзе прекрасно понимал, как выглядел в их глазах. Понимал и не сильно осуждал, потому что долгие годы сам был слугой, потому что жил среди таких людей. Сплетников, которые улыбались выше поставленным людям, а за глаза сплетничали, осуждали и ругались. Особо смелые смеялись. Он и сам был таким. Но ощущать себя предметом обсуждения все равно оказалось неприятно, особенно сейчас. Когда он и сам не понимал, в качестве кого находился в особняке. То ли возлюбленного, то ли беженца, то ли игрушки. Отношения Катарины к нему пусть и имело одну направленность, но зачастую оказывалось переменчивым.

Поэтому, когда за спиной послышались приглушенные голоса, он не повернулся. Лишь по привычке напряг слух. Услышанное информативность не несло, лишь огорчало, потому что обсуждали молодые парни, в униформе родовых цветов – темно-синий и алый, именно его. И госпожу Катарину, которая всех волновала. О себе Илзе слышал много плохого – между рабами всегда велась жесткая конкуренция, поэтому о нем шептались, его обсуждали, делали гадости и подставляли. Наверное, завидовали тому, что Господин уделял ему больше внимания и не продавал, как остальных. Но, если честно, Илзе никогда этим не гордился. Держался за свое место только из-за страха, потому что в большом мире у него уже давно ничего не было.

Интересно, матушка его умерла или нарожала еще детей? Спилась ли она или встретила хорошего мужика? Иногда подобные мысли всплывали в голове, потому что несмотря ни на что, матушку он любил. Та, когда не пила, часто рассказывала ему легенды и сказки про Древних и магию. Они никогда не ходили в церковь, матушка водила его на площади, где развлекались другие дети, продавались сладости и иногда приезжали шуты. Потом же матушка уходила в запой и выносила все из дома, спала со всеми за деньги и пила, пила, пила. Ему было пять, когда он попробовал алкоголь. Поэтому Илзе относился к нему спокойно, хоть и любил дорогие вина, особенно эльфийское. Эльфы мастерски готовили вина и делали украшения. Как-то раз, ему даже посчастливилось, он надел тонкие золотые цепи, как замену ошейника и серьги с массивными топазами. Господин тогда оказался очень доволен его внешним видом, говорил, что Илзе и сам похож на эльфов, только кожа у него едва тронута загаром. Да и был он намного младше, миловиднее и голос у него тогда сильно ломался, отчего почти весь вечер молчал и следовал за Господином тенью. Тогда его и продали чужим людям впервые, какой-то старой леди, любящей симпатичных мальчиков. Имени ее Илзе не знал, но лицо помнил, сухие пальцы тоже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому на сплетни о себе он внимания не обращал, лишь оценивал ситуацию. Слуги поместья его явно недооценивали и считали мимолетным увлечением леди Катарины. Для них же хуже. Илзе уже понимал, как стоило себя вести. Если леди Катарина, по их словам, уже жаловалась няне и младшей сестре в письмах на его странное поведение, то стоило измениться.

Неожиданно разговоры смолкли и ложки застучали по дну тарелок. Чавканье. Довольный выдох и один из них тихо шикнул.

− Слышали, поговаривают, − шепотом сказал один из них, наверняка наклоняясь к остальным и осматриваясь по сторонам. Илзе напряг слух. – Что леди Галатея родила первенца. Девочку. Мне прачка сказала, что ей сказал гонец, а он услышал от поварихи в поместье герцога Карнуэль, что девочку назвали Матильдой.

Послышались завистливые вздохи, ахи и невнятные шепотки. Илзе невольно нахмурился, не понимая их радости, а потом вспомнил. И правда, во дворце многие судачили, что беременность леди Галатеи проходила тяжело. Поговаривали, что она могла и не доносить ребенка, от чего Господин кривился, отсылал длинные письма. Многие считали, что он заботился о младшей сестре, желал ей добра и беспокоился о ее новой семье. Но Илзе знал, что это не так.

− Какая радость! Здоровые дети ценны как золото. Леди Галатея достойна лучшего. Теперь у них настоящая, большая и счастливая семья, − радостно зашептал другой. Голос на грани грубости и писка, речь сбивчивая, словно говорила девчонка. Илзе не обернулся, но все же предположил, что говорила точно девушка, ведь только они так трепетно относились к семье. Как и Катарина, они видели свою жизнь в создании большой и счастливой семьи.

Илзе невольно скривился, смотря на кашу. Она все не заканчивалась, пресная, с комочками она плотно прилипала к стенкам и дну тарелки. Он уже ощущал насыщение, слабую пока еще боль в желудке, но каша не заканчивалась, ему не хотелось выбрасывать ее или отдавать еще полную тарелку. Это не культурно. Поэтому он сидел и глотал, подавлял в себе приступ тошноты.

Из-за своих мыслей он пропустил начало нового разговора.

− Угу, − ответил кто-то, явно не девушка, но и не тот первый, грубоватый голос. Скорее всего третий. – Но поговаривают, что Галатею продал ее брат. Мол, ходил он кмолодому герцогу Карнуэль, почти на коленях умолял и подарил им на свадьбу три мешка золота с драгоценностями. Продали леди Галатею, как продают кур на базарах, а все почему? Потому что она дальний потомок одного из Древних. И потому, что ее брат, наш уважаемый господин, очень хочет стать единоличным правителем этих земель.

Послышалось шипение и недовольный стон. Оглушительная тишина, в которой лишь трещали поленья в камине, кипела вода и нож бил по деревянным доскам. Мир замер, прислушиваясь, а потом вновь ожил. Эти трое тоже заговорили.

− Тихо ты, дубина! Без работы остаться хочешь? – разъяренно зашипела девчонка и скорее всего вновь ударила говорящего, потому что последовал глухой стон боли.

− Не нам обсуждать жизнь господина, − поддакнул первый.

− И правильно, − от громкого, четкого голоса вздрогнули все. Илзе посмотрел исподлобья на массивную женщину с большими руками и жидкими волосами, забранными в высокий пучок. Та посмотрела на всех хмуро, стоя в дверях, уперла руки в бока. – Совсем распоясались. А ну живо на конюшни и в прачку! И чтобы я больше не слышала подобных разговоров. До добра это все не доведет, попомните мои слова. Живо за работу!

Слуги вышли из кухни стремительно, оставляя на столе грязные тарелки. Илзе же с места не сдвинулся, выдержал суровый взгляд няни. Та его недолюбливала не только из-за происхождения, но и из-за того, что Катарина плохо училась. Илзе сам замечал, что она все чаще крутилась вокруг него, книги не читала и вообще всячески игнорировала своих учителей. Его подобная халатность не волновала, остальные же казались недовольными и винили во всем его.

Чужие слова не стали для него открытием. О браке леди Галатеи даже спустя два года судачили. Многие женщины на приемах говорили о его неравенстве, обвиняли леди Галатею в холодности и не женственности. Хотя именно она больше всех нравилась Илзе, потому что скупо улыбалась, в тайне от брата подкармливала их и казалась почти неземной. Очень красивой и нежной.

Доев кашу, он коротко поблагодарил повара и побрел в сторону сада. Коридоры до сих пор пустовали, но теперь все ощущалось немного по-другому. Илзе слышал тихие разговоры, шорохи, смешки и шорох ткани. Слуги и гувернантки работали, все ходили, смеялись, разговаривали за закрытыми дверями. Он даже порадовался этому, потому что странное ощущение одиночество притупилось.

Воздух все еще морозный, свежий и немного влажный. Илзе видел росу на траве, наливающееся цветом небо и дышал, дышал так, словно от этого зависела его жизнь. По коже бежали мурашки от холода, воздух оседал льдом внутри, но почему-то ему стало очень хорошо. Потерев шею, Илзе сел на порог, оставляя дверь открытой. Холодный воздух залетал в особняк и растворялся в коридорах. Обычно его ругали, говорили о том, что в особняке становилось ветрено и прохладно, опасно и вообще был риск леди Катарине заболеть. Но Илзе не мог побороть нестерпимое желание, стремление к этому уголку сада, к двери, в которой сидел.

Было в этом что-то необычное. За безопасность он не волновался, потому что на задний двор пробраться очень сложно – охраняли особняк хорошо. Поэтому долгое время, особенно утром, когда мир только просыпался и жужжание насекомых, шелест листьев становилось единственной музыкой. Успокаивающей. В такие моменты появлялось ощущение, что он один на земле. Свободен.