Потом было еще одно странное происшествие, после которого она некоторое время не отходила далеко от дома. Тера ощущала постоянный голод и переплетение ароматов, смотрела на коз, которых пасла и людей, находящихся рядом. Пустота преследовала постоянно, усиливалась, когда рядом кто-то зарезал свинью или сам случайно ранился. Она все больше ощущала вязкость и безвкусие прожаренного мяса, поданного со специями или листвой. Временами накрывала апатия и слабость, появлялось ощущение, что она медленно впадала в спячку и в один день сил сдерживать желания не осталось.

Глубокой ночью, ведомая приступом тошноты, она в ночной сорочке выбежала из дома на задний двор. Отпила ледяной воды из бочки и откинула с лица прилипшие пряди. Холодный ветер с ущелья приятно ласкал разгоряченную кожу, вой волков в лесу уже не пугал, а скорее стал привычным звуком. Медленно, но Тера привыкала к новому миру и училась жить заново. Идиллию момента разрушала пустота внутри и нестерпимое желание съесть мясо, желательно еще пульсирующее. Чтобы оно было еще теплым, живым и пульсирующим, чтобы оставляло на подбородке соленую кровь. Этот образ настолько яркий, а ветер донес изумительный аромат тепла и куры…

Тера не удержалась.

Вкусно. Тепло. Так прекрасно и легко мне не было с детства.

Выкрала из загона соседнего дома наседку и съела, вгрызаясь зубами в мясо. Она ела еще теплое, бьющееся сердце, слизывала с пальцев кровь и осторожно обгладывала кости, опасаясь запачкать одежду. Даже разделась ради этого. Сидя голая на траве, Тера отрывала мясо, вынимала руками органы и отбрасывала их. Почти стонала от наслаждения и долгожданного чувства насыщения. Вернулась в дом она за несколько часов до рассвета, вымыв руки и тело холодной водой.

Никто отсутствия не заметил. Голод отступил.

То, что она понесла, стало очевидно, когда живот округлился, а на землю упал первый снег. Трия тогда лишь всплеснула руками и быстро позвала знахарку, которая больно щупала, смотрела осуждающе и вновь щупала, нажимала.

– Понесла девка. Родит после Мальбуна.

Знахарка увела Трию на кухню, где что-то говорила в полголоса, пока сама Тера пыталась побороть накатившую панику. Ребенок. Она уже и думать забыла про него, предполагая, что Освальд отбил ей органы из-за чего зачать будет затруднительно. Да и за время брака Тера ни разу не зачала, не почувствовала жизнь внутри себя, как и не чувствовала ее сейчас. От незнакомого мужчины, человека, который воспользовался положением и ради любопытства переспал с ней, а потом долго хвастался и называл ее уродиной.

От уродца в утробе захотелось избавиться сразу.

Но было уже поздно и этот шаг мог стоить ей жизни. Второй жизни, которую она терять не хотела. Поэтому носила под медленно бьющимся сердцем уродца и лелеяла злость на сына старосты за подобный подарок, на супруга, из-за которого ныл длинный шрам на животе. Тера наивно полагала, что после всего произошедшего, надругательств над телом и странным перемещением, почти возрождением, была бесплодной. В мертвом теле никогда не могло родиться чего-то животе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Из камня птица не вылупится. Может и уродец будет мертв.

Уродец же двигался, дышал, питался от нее и был живым напоминанием падения. Надругательства. Этого простить Тера не могла, не хотела прощать и то унижение, которому подвергла ее знахарка с Трией. Сын старосты почти прилюдно открестился от уродца и назвал ее потаскухой, раз так легко поддалась и сейчас умоляла о вхождении в семью.

Тера никогда никого не молила, не просила ни о чем, лишь неловко ходила по ночам и ела чужих кур. Уродец забирал много сил.

Куры слишком пресные, как и та корова, которую ищут всей деревней.

Трия не видела дальше своего носа, сетовала много, но возилась с ней, массировала ноющую поясницу, втирала травяные мази в отекшие ноги и отдавала самый жирные куски. Отец смотрел со снисходительностью, иногда подолгу задерживался взглядом на животе, потом пропадал где-то почти целый день. Тера против ничего не имела, потому что с ним не общалась, да и слышала пару раз от девок, что тот на кладбище часто ходил.

Считал, что если жизнь у одного забрали, то второму подарили. Скорее всего своего сына он уже видел в уродце, живущим в ее большом и отвратительном животе.

Многие в Яме ее невзлюбили, шушукались за спиной, но сразу замолкали, когда встречались с ней взглядом. Это был ее подарок за все страдания прошлой жизни. Люди почему-то всегда соглашались с ней, выполняли все указы, стоило лишь посмотреть на них пристально и сказать что-то с особой интонацией. Но это не всегда помогало, не спасало от косых взглядов и сплетен. Говорили многое и все было не правдой, потому что Тера никогда не хотела прижиться в таком гиблом месте и не стремилась стать частью семьи старосты.

Так сложились обстоятельства. Она приняла решение и последствия этого решения сейчас жили ее в живот, отчего кожа натягивалась и появлялось некрасивое выпуклое место.

К удивлению, многих Герда оказалась на ее стороне. Конечно, Тера прекрасно знала природу такого единодушия, потому что общалась со строптивой девчонкой почти каждый вечер перед стандартным пожеланием крепкого сна. Потом девчонка выглядела умиротворенной, не бегала по домам в поисках брата, не надоедала преподавателям академии, а жила так, словно все было нормально и место Кайи заняла Тера.

Какая же ты еще маленькая и наивная, Гертруда.

Тера ненавидела, когда кто-то ее трогал, но позволяла Герде прикасаться к своему животу, потому что уродец почти всегда успокаивался. Да и сама девчонка тоже начинала верить отцу и тому, что Кайя прошел перерождение и уже был внутри нее. Как досадно. Мальчишка действительно был внутри нее, тек по венам, оседал на тканях и питал своей энергией лучше, чем животные. Его вкус все еще ощущался во рту, хруст костей стоял в ушах упоительной музыкой и мясо, теплая кровь, молодое, но очень худое тело.

Она вновь была голодна.

В зимнее время есть хотелось меньше, да и спала она больше. Собирала на рассвете с подушки выпавшие волосы и бросала их в печь вместе с окровавленной сорочкой, которая уже не отмывалась. В это время она словно выцвела, стала раздражительнее и оттого Трия вилась вокруг, помогала, сетовала. С наступлением первых дней весны стало чуть легче. Мир оживал и вместе с тем подходил срок. Трия ждала этот день больше, чем сама Тера, поэтому бегала по Яме и договаривалась со знахаркой, готовила ткани и пока пустые тазы. А еще много разговаривала, пока Тера сидела на крыльце, а Герда раскатывала тесто к мясному пирогу.

– Дорогая, тебе главное вовремя нам сказать, когда станет плохо и потечет по ногам. Мы обязательно поможем тебе и малышу, помолимся Древним за ваши жизни и души. Ты только обязательно скажи, как почувствуешь.

Тера на это лишь кивала и укрывала плечи шерстяной шалью. Она бы ни за что не сказала, если бы на кону не стояла ее собственная жизнь. Хотя слова о молитве позабавили.

Я не та, за кого стоит молиться. Я уже обошла смерть, и ваши Древние мне не помогут. Мертвому не нужны пустые слова и жалкие надежды, ведь это уже не имеет смысла.

В доме гулял холодный ветер, из-за которого все ежились и тихо ругались, молили о тепле и солнце. Лишь Тера ощущала легкий холодок на своей коже, онемение в голых ступнях и полное спокойствие. Потому что уродец не буянил, словно помер там уже, Герда вела себя примерно и больше не выспрашивала у нее о прошлом и о том, что произошло на кладбище на самом деле.

На самом деле это время было спокойным, почти умиротворенным, таким, к которому Тера просто не привыкла и до последнего искала подвох, но не находила. Ни в странном походе на кладбище, ни в подслушанном разговоре Герды, где та вновь говорила про брата, ни в новости о смерти лесника Тера не находила проблем. На кладбище ничего, кроме ветра и ностальгии не появлялось, девчонка легко поддавалась внушению, а лесника, к сожалению, растерзали волки.