– Ты что, плачешь? Блядь. Ника, не реви. Я сейчас буду. Скажи адрес.

Она мажет влагу по лицу, всхлипывает.

– Н-не надо, – звучит слишком жалко.

– Не спорь. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Ты сможешь с ним объясниться, я устрою встречу.

Губы дрожат, её потряхивает, как при ознобе в лихорадку. Она не уверена, чего желает в самом деле. Чтобы её оставили в покое или успокоили, сжав в крепких объятиях. Лучше бы это были руки Дена.

Боже. Везде он: в голове, теле, сознании. Его так много, что даже жутко.

– Хорошо?

Она со сдавленным стоном утирает сопливый шелушащийся нос, прочищает горло и отвечает:

– Хорошо.

Никольский заезжает спустя тридцать минут, выглядит таким взмыленным, будто бросил все дела и примчался. Ей неловко от того, что он так торопился. Он видит её потрёпанный вид, ведь даже слой косметики не помог скрыть следы бессонной ночи, тон не справился с синяками.

Перед выходом она оторопела от отражения в зеркале, та девица с потухшим взором не могла быть ею, но она была. Следы от поцелуев из фиолетовых стали жёлто-коричневыми, ей захотелось замазать и их. Удержалась, отдав предпочтение водолазке с высоким горлом вместо футболки.

– Прости, – извиняется не пойми за что Макс в самом конце маршрута. Они останавливаются у высотки в двадцать этажей.

Она качает головой.

– Тебе не за что просить прощения, – кому бы не помешало, так это его брату. Чего толку лгать, простила бы, всё простила: и грубость, и новые шрамы. Они зудят, сокрытые под мышцами, сухожилиями, костями. Они в её душе.

– Я никогда бы не подумал, что он может так поступить, – голову опускает, волосы падают на зелёные глаза.

Ника кладёт ладонь ему на плечо, надеясь приободрить, хотя здесь именно ей больше всего нужна поддержка.

– Это не твоя вина, – повторяет она то же, что и себе раз за разом в безуспешных попытках перестать оправдывать действия Дена.

Макс вздыхает, с шумом выпуская изо рта воздух. Они поднимаются на двенадцатый в его квартиру. Вполне добротная студия, такая стоит целое состояние из-за местоположения.

– Чай, кофе, вино? – предлагает он, подходя к балкону.

– Я похожа на того, кто нуждается в утреннике? – беззлобно язвит она, забираясь на диван с ногами.

Он хохочет тихо, наконец, теряя озабоченный вид, плечи расправляет, вытягиваясь в росте. Становится похожим на самого себя. Такого Максима она знает, таким он ей понравился.

– Тогда это для вас, – улыбаясь, говорит он, протягивая откупоренную бутылку. – Как правильно, кстати, мадам или мадмуазель?

Теперь смешно уже ей, ведь именно по его части – разбираться в подобных вещах. Задумывается, потому что, кто знает, кто она ныне. Кольцо не покидало пальца, а в паспорте нет штампа о разводе. Юридически, получается, до сих пор мадам.

– Давай просто по имени, ладно? – хмыкает, делает большой глоток прямо из горла под улюлюканье Никольского.

– Как скажешь, – он похож на вечно неунывающего ребёнка в данный момент. Её радует, что выбралась из маминой хрущёвки, иначе так бы и продолжала жалеть себя, ощущая, как разваливается на части.

Алкоголь даёт в голову моментально, притупляя саднящее чувство в груди. Он растекается по организму анестезией, не латая, лишь закрепляя на свежих ранах бинты, которые позже обязательно слетят, ведь запаять дыру в сердце попросту невозможно.

Вино вяжет на языке, Ника глотает, не обращая внимания на то, как капля стекает по подбородку на светлую ткань одежды. Макс замечания не делает, стоит напротив, опершись о стол, болтает свой креплёный напиток в бокале. Кубики льда то и дело ударяются о стекло, издавая соответствующий звук.

Градус – прекрасный дижестив к разбитому сердцу. Лепит заплатку на ссадину, которую, правда, всё равно придётся потом отодрать, ведь утопить горе на дне бутылки – не её сокровенное желание. Но сегодня, только сегодня она позволит себе быть слабой, чтобы завтра разлепить глаза и сделать хоть что-то.

– Ты пойдёшь на праздник со мной, – она давится, едва не сплёвывая вино на обивку. – Что? Отличная идея. Он не станет выдворять тебя при гостях. Прекрасная возможность поговорить.

С одной стороны, он прав, разумно. Но есть ли толк навязывать общество тому, кто тебя видеть не желает?

– С чего ты взял, что он захочет вести диалог? – утирает губы тыльной стороной ладони, смотрит на Макса грустными глазами.

– Ты будешь с ним мириться или нет? Если нет, я не стану рисковать. Мне за такую самодеятельность точно от него прилетит, – ворчит он, отпивая треть содержимого бокала.

Она понятия не имеет, стоит ли пытаться, можно ли там что-нибудь починить. Вдруг они изначально были поломанным механизмом с заводским браком. Однако не попытаться нельзя, ей нужно знать, что сделала всё возможное со своей стороны.

– Буду.

Он приближается, щипает её пальцами за покрасневший от раздражения нос, из-за чего Ника взвизгивает.

– Идиот! – кричит она, отталкивая его ладонь.

– Во-от, теперь ты больше походишь на живого человека. Я не собираюсь болтать с трупом, – усмехается, присаживаясь рядом.

– Тфоя инифиафива, – гнусавит она, потирая кончик.

Он жмёт плечами, подтверждая её правоту.

– Не смог бросить даму в беде, – улыбается широко, заражая неуместным весельем. Возможно, к лучшему. Ей не помешает немного взбодриться, а то самой от себя тошно. – Так что, есть наряд?

Был, однако вряд ли Ден его забрал, в конце концов, в этом более нет нужды. К чему ему женское платье?

– Мы заказывали, должны управиться к сегодняшнему вечеру. Думаю, оно так и останется на складе.

Он прикасается краем своего бокала к её: «звяк».

– На тебе оно будет смотреться куда лучше. Я попрошу ребят. Останешься сегодня у меня, начало в четыре. Проснёмся пораньше, отвезу тебя к знакомой, она поможет с приготовлениями.

Брови Ники ползут на лоб. Одно дело – приехать в гости и совсем другое – ночевать. Может, он забыл, но обычно так делать не принято.

– Я поеду домой, – отказывается от гостеприимства она, делая глоток. – Не хочу тревожить, к тому же кровать у тебя одна.

– Посплю на диване, – фыркает он, жестикулируя. – Ника, тебе нельзя оставаться наедине с собой, расклеишься. Мы же друзья. Друзья должны помогать друг другу. Ну? – он улыбается, как умеет: широко, искренне. В уголках глаз виднеются мелкие морщинки.

И она сдаётся, не находя аргумента «против». Порой ей кажется, что он ненастоящий. Слишком добрый, внимательный, заботливый. Таких людей ей раньше встречать не доводилось.

– Ладно. Но на диване лягу я.

Они разговаривают ни о чём практически до двенадцати ночи. Макс откупоривает пачку, она смотрит на сигарету в его пальцах, ловя себя на мысли о его брате, когда тот втягивает дым, в затем выпускает наружу, отравляя воздух вокруг себя, отравляя их обоих.

– Дай мне, – просит едва слышно, протягивая ладонь.

Он смиряет её странным взглядом, но делится, поджигает. Ника затягивается и тут же кашляет, чуть не выплёвывая лёгкие. Он смеётся громко, закрывая ладонью часть лица.

– Как вы употребляете эту дрянь? – отплёвываясь от послевкусия, рычит она, туша несчастную сигарету о пепельницу. – Невозможно же. На вкус как дерьмо.

– Поверь, влияет на организм тоже дерьмово, – соглашается через смех он. – Никого из курильщиков это не останавливает.

– Почему? – хмурится она, поглядывая на седые кольца, поднимающиеся к потолку.

Он вмиг становится серьёзнее, подбирается, смешинки исчезают с радужки, как не было. Нике перемена не по душе.

– А почему ты выбрала его? Почему Ден? – спрашивает, в голосе она слышит не присущую ему ноту. Ей кажется, что для него важен ответ. – Вокруг много хороших парней. По-настоящему хороших. Ты же боялась его. Когда всё изменилось?

Если бы она знала, когда. Задавалась этим вопросом не единожды, но так и не нашла отправную точку.