Загорается свет внутри, заливая прихожую и гостиную. Он разувается, сбрасывая обувь. Ника стонет, снимая кеды. У основания её пятки он видит свежую мозоль. Знал бы, что она не привыкла столько ходить, не тащил бы на пешую прогулку.

– У тебя есть пластырь? – спрашивает, наблюдая, как она садится на пуф, закидывает ногу на колено, растирает ступню.

– Да. Светка часто ранилась раньше. Я привыкла их носить, – улыбается тоскливо, чуть приподнимая уголки губ. – Мама вечно закупала новые, хотя старые не успевали закончиться, – хмыкает она, ногтем ковыряя вздувшуюся кожу. – Чёрт, мне же нужно надеть каблуки в пятницу, верно?

Он предлагает ей руку в знак помощи, но она отказывается, поднимаясь самостоятельно. Роется в сумке некоторое время, пока не достаёт упаковку бактерицидных лейкопластырей. Клеит один на ранку. Ден вздёргивает бровь, когда замечает на нём смешной детский рисунок.

– Что, – огрызается Ника, – никогда таких не видел? – он посмеивается, демонстрируя белые ровные зубы под её раздражённое ворчание. – Туфли обуть придётся. Босой было бы удобно, но остальные не оценят, – девчонка снова вздыхает, словно на её плечи обрушилась бетонная плита. Его забавляют её переживания, ведь речь идёт о какой-то обуви, хотя они все могут лишиться на вечеринке жизней. Может, у неё такой способ побега из реальности. – Не хочу там находиться, – печально произносит она, извлекает из кармана резинку и заделывает волосы в хвост.

– Не обсуждается. Отец что-нибудь заподозрит, если моей жены не будет рядом, – она едва заметно вздрагивает на слове «жена». Их фиктивный брак вскоре предстоит разорвать, а он пока не решил, стоит ли её отпускать.

Он идёт к дивану. С кухней теперь имеются определённые ассоциации, их уже не стереть. Споры, поцелуи, секс. Ден с радостью бы предпочёл подобное времяпровождение беседе, но Ника настроена добиться ответа. Она садится на мягкую поверхность, скрещивает руки на груди и глядит на него во все глаза, ожидая.

– Так что… м? – девчонка запинается, мнётся, не зная, как подступиться, и он решается начать первым.

– Я не могу ничего тебе пообещать, – признаётся, отступая на шаг, когда видит разочарование на её лице. Отступает, чтобы не сорвалась клятва с губ, которую сдержать, вероятно, не сумеет. – Я помнил, как чувствовать, только потому что питался другими. Если ты считаешь, что это схоже с тем, что обычно испытывает человек, то ошибаешься.

– Я понимаю… – она подаётся вперёд, пытаясь поймать его за руку, он вновь отступает и жёстко ухмыляется.

– Нет. Не понимаешь, – возможно, то, что он сейчас скажет, слишком жестоко по отношению к ней, но чёрта с два он станет врать. – Ничего не было, только пустота и голод, желание завладеть чужим. Потому многие из нас больные на голову, причиняют страдания другим ради того, чтобы увидеть отклик. Любой.

– Но ты никогда не… я не видела, чтобы ты был таким.

Ему хочется смеяться от того, насколько она наивна, насколько нелепы её мысли. Конечно, он «не такой», раз пригрел её в постели, но истина в том, что он был. Первые годы после заражения. Всем им сносит башню саднящая за грудиной пустота. Ты пытаешься её заполнить чем угодно: ужасом, болью, печалью, любовью, тоской… Всё равно, по большому счёту. Но фишка в том, что этого всегда мало, недостаточно.

– Да ладно? А как же попытка тебя сожрать? Или не считается? Тогда ты слепа, – хмыкает Ден, наблюдая за сменяющими друг друга эмоциями на её лице. Вот из кого бы не вышло притворщицы. – Не стану отрицать, между нами есть «что-то», но я не уверен, что это не следствие человеческого восприятия. Всё кажется острее, ярче, чем есть на самом деле. Но оно может исчезнуть. Ясно?

Её потряхивало секунду назад, голова была опущена, а тут вздёргивает подбородок, смотрит снизу-вверх, словно услышала то, что хотела, увидела надежду.

Глупая. Какая же она глупая.

Поднимается, наступает на него, пока меж ними не остаётся сантиметров десять. Их глаза встречаются: бетонная крошка на дроблёный горький шоколад.

– Значит, сейчас я тебе нравлюсь? – пальчиками перебирает по ткани, останавливается на вороте, на себя тянет, оставляя поцелуй возле уголка губ. Так близко, что дыхание сбивается, а сердце стучит под её ладонью. – Этого достаточно, – рубит Ника, а следом отступает.

– Сейчас да, – говорит он, понимая, что нет смысла её разубеждать. Она выглядела такой уверенной, когда приняла решение, что вряд ли он её отговорит. – Ты пожалеешь.

Она улыбается грустно, остановившись на первой ступеньке по пути наверх.

– Лучше так, чем даже не пытаться. Доброй ночи, Ден.

Он остаётся на первом этаже. Ему есть, чем занять голову. Делами, способными заглушить странный трепет за рёбрами. Он набирает Максу, решая уточнить, как обстоят дела.

Пиликание аппаратуры раздражает. Она вздрагивает, когда игла входит под кожу. Юрий решил взять дополнительные анализы, раз уж они заехали. Он улыбается ободряюще, Ника смотрит, как алая кровь заполняет пробирку. Ватка со спиртом опускается на прокол, запах бьёт в ноздри, она от него морщится.

– Вот и всё, – он отходит, укладывая образец в нечто похожее на переносной холодильник. – Не вижу вашу дочь, – расстроенно произносит, заглядывая ей в глаза. Излом носогубных складок, морщины на его лбу вблизи видны особенно сильно.

– Осталась с няней, – вежливо отвечает она, зажимая место ранки.

Ден не церемонится, ему не терпится покинуть мрачные стены здания. Находиться здесь действительно неприятно, периодически слышны крики запертых подопытных. Обыкновенно они спят, но порой выходят из-под контроля. Тогда врачи вкалывают бедолагам дозу препаратов. И всё по новой.

– Лекарство готово? – спрашивает он, сдвинув брови.

Юрий посмеивается, постукивая подушечкой указательного пальца по наручным часам.

– Не сомневайтесь. Как просили: сто пять доз за вычетом тех трёх, которые вы забираете, – он разворачивается обратно к контейнеру, достаёт оттуда шприцы, наполненные полупрозрачной жидкостью, отливающую голубым. – Прошу.

Ника выбрасывает вату в урну, мимолётным взглядом обводит исколотые вены. Кожу укрывают мелкие синяки.

– Вы все молодцы, – облегчённо выдыхает Ден, забирая препарат.

– Не более двух часов вне холода, иначе толку от укола будет не больше, чем от витаминов, – предупреждает доктор, захлопывая крышку.

– Понял. Макс здесь?

– Он у подопытной номер семь. Вчера ей ввели образец.

Губы Дена едва заметно дёргаются, сжимаются, а по напряжению скул можно судить, что челюсти его плотно стиснуты.

– Почему я ничего не знаю?

Юрий испуганно бегает глазами, не задерживаясь надолго на чём-то одном, сглатывает.

– Как же… Мы думали, вы в курсе.

– Чёрт! Мы же рассчитывали: времени на эксперименты не хватит.

Ника припоминает что-то подобное. Кажется, о сроках заходила речь, когда она только очнулась. Но ей неясно, отчего Ден так расстроился, ведь раз успели, это хорошо, верно? Более понятный исход, предсказуемая реакция организма.

– Оно действует быстрее, чем я предполагал. Время до обратного процесса – меньше минуты, если внутривенно. При оральном приёме – около пяти. Но это может меняться в зависимости от индивидуальных особенностей конкретного человека. Я…

– Идём, – обрывает его Никольский, подхватывая со стула кожаную куртку.

Ника подскакивает, спеша успеть за ним до того, как закроется автоматическая дверь. Он идёт широкими шагами, ей приходится сорваться на бег, чтобы не потерять его маячащую метрах в шести от неё спину. Они трижды сворачивают вправо, затем поднимаются на другой этаж, влево, вновь вправо. Показывается знакомое огромное окно. Она боится заглядывать туда, в прошлый раз представшая картина ей не понравилась.

Ден отпирает замок ключ-картой, оборачивается к ней, будто только вспомнил о её присутствии.

– Остаёшься? – вздёргивает брови, ожидая. И, судя по напряжённой фигуре, долго ждать он не планирует, так что она решается.