Как только он упоминает Инди, ярость в моих венах превращается в лёд. Они могут пытать меня. Снять грёбаную кожу с моего тела. Но если они, блядь, посмеют тронуть хоть волосок на её голове… Я сожгу весь мир дотла.

— Ты — ублюдок… — я раскачиваюсь назад, используя инерцию, чтобы поднять ноги и пнуть его, но сзади на затылок обрушивается удар. Всё моё тело обмякает, когда снова приходит темнота.

Индия

Я пялюсь на Белевича, как будто у него выросла вторая голова.

— Ты правда думаешь, что мой отец поможет?

У меня никогда не было отца, и мне никогда не приходилось просить у него о помощи, так что для меня это совершенно чуждое понятие. Зачем человеку, которого я не знаю, помогать мне?

— Да. Конечно, поможет. И хотя мы не в России, его власть выходит за пределы её границ.

В обычной ситуации меня бы напугало осознание того, что сила этого незнакомца настолько велика. Что её невозможно контролировать в одной стране. Но прямо сейчас я рада. То есть, если не он стоит за похищением. Как, чёрт возьми, я могу знать наверняка?

Белевич может говорить, что мой отец и Джерико уважают друг друга, но что, если он ошибается? Готова ли я поставить жизнь Джерико на слово Белевича, если не могу понять, почему он так много знает о происходящем?

А что, если всё это какая-то ловушка? Что, если Белевич подставляет меня… и Джерико? Он говорит, что хочет добиться расположения моего отца, но я уже не знаю, чему верить.

— Чем он сможет помочь? — спрашиваю я. Единственное, что я могу сделать прямо сейчас — быстро собрать как можно больше информации, чтобы как можно разумнее принять решение о жизни или смерти. Играй с человеком, а не в игру. Мой покерный принцип применим и здесь.

— Насколько я знаю, у Фёдорова было много проплаченных агентов Интерпола. Они могут получить доступ к системе безопасности отеля и выяснить, кто забрал Форджа. И это только лишь начало.

Стены крохотной комнаты отдыха словно сжимаются вокруг меня, пока говорит Белевич. У моего отца есть проплаченные агенты Интерпола?

— Как мы сможем с ним связаться? — спрашиваю я. — У меня ведь даже нет его номера телефона.

Белевич улыбается, достаёт телефон из кармана и приподнимает его.

— Но есть у меня.

С вытаращенными глазами я смотрю то на Белевича, то на телефон.

— У тебя есть номер моего отца. На твоём телефоне. То есть, ты можешь позвонить ему в любое время?

Белевич медленно кивает.

Он знает гораздо больше, чем говорит мне.

Я вскакиваю со стула и отхожу от него, опираясь спиной о дверной косяк.

— Кто ты, вообще, такой? Ты один из его приспешников? Ты сказал мне не привлекать внимания парней из братвы в отеле, но откуда мне знать, что ты не хуже?

Белевич поворачивается на стуле и перекидывает руку через спинку, глядя на меня, приподняв бровь, как будто его забавляет, что я в двух секундах от побега.

— Ты можешь мне доверять или нет, Инди. Но решать нужно быстро. Каждая минута нашего промедления, может оказаться для твоего мужа роковой.

Мне становится плохо от образа, который создают его слова: Джерико избитый и где-то истекает кровью, — но я подавляю его, потому что не смогу справиться с этим. С того момента, как я впервые увидела Джерико Форджа, он стал олицетворением большего, чем жизнь. Неуязвимого. Практически бессмертного. Я не могу даже на секунду представить, что он ранен или в опасности.

Если он умрёт, я сломаюсь.

Абсолютная правда исходит из самой глубины моей души. Я влюблена в Джерико Форджа, и, чёрт возьми, я ни за что не позволю ему умереть, пока у меня не будет возможности сказать ему это. И неважно сколько мне придётся заплатить, обменять или выторговать, чтобы вернуть его, я сделаю это.

— Позвони моему отцу. Позвони ему прямо сейчас.

— Как скажешь. — Белевич нажимает на экран своего телефона и подносит его к уху.

Некоторое время он говорит по-русски, пока я задерживаю дыхание, раздумывая сделала ли я неправильный выбор. Но, на самом деле, какой ещё у меня был выбор? Никакой.

Я жду, когда Белевич передаст мне телефон, чтобы я могла поговорить с этим незнакомцем, который является моим отцом, но вместо этого он заканчивает короткий разговор и кладёт трубку.

Мой взгляд пригвождается к его лицу.

— Что? В чём дело? Разве он не хочет поговорить со мной? Кому, чёрт возьми, ты на самом деле звонил? — из меня хлещет недоверие, хотелось бы мне, чтобы в этот самый момент у меня в руке был пистолет Голиафа, чтобы пригрозить Белевичу и узнать правду.

— Успокойся. Он скоро с тобой поговорит.

Я сжимаю рукой дверной косяк, всё моё тело напрягается, готовясь к побегу при первом же возможном признаке того, что он как-то подставил меня.

— Что, чёрт подери, это значит? Он тебе перезвонит?

Белевич качает головой, пока у меня в голове неразбериха.

— Нет. Он уже здесь. В Праге. Ради тебя.

В ушах стучит, и волосы на затылке встают дыбом, пока я пытаюсь понять то, что он сказал.

Мой отец в Праге. Ради меня.

— Что? Зачем? Какого хрена он здесь?

Я отступаю, на секунду оторвав взгляд от Белевича, и осматриваю тихий коридор, словно боюсь, что из-за моей спины выйдет бугимен и утащит прочь.

Белевич встаёт со стула.

— Фёдоров сказал, что приехал посмотреть, как ты играешь на Гран-при. Я не видел его, иначе сказал бы тебе раньше. Но, как и у тебя, моё внимание было сосредоточено на игре, а не на толпе.

Он мог лгать мне. Всё это могло быть фигнёй. Он мог просто вызвать русских боевиков, чтобы убить меня и Голиафа, чтобы закончить работу, которую они начали в отеле.

Я стискиваю зубы и качаю головой.

— Я не верю тебе.

Белевич изучает моё лицо.

— На данный момент не имеет значения, доверяешь ты мне или нет. У меня нет неприязни к тебе или Форджу.

— Ты работаешь на моего отца? — задаю я вопрос.

Это единственное логическое объяснение. Иначе зачем ещё Белевичу помогать мне? Зачем ему его номер? Как ещё он мог узнать о Саммер? У него должны быть какие-то внутренние источники, которых он не раскрыл.

Прежде чем Белевич успевает ответить, по линолеуму скрипят ботинки, я резко оборачиваюсь и вижу в коридоре доктора Новотны. Я отпрыгиваю из дверного проёма в холл, не желая попасть в ловушку в комнате отдыха.

Она ничего не говорит о моих резких движениях, просто бросает любопытный взгляд на мою напряженную фигуру, а потом говорит:

— С твоим другом всё будет в порядке. Некоторое время ему нужно будет быть поосторожнее с плечом, и, хотя боль будет ещё беспокоить его, он поправится.

Я изучаю её лицо на предмет признаков того, что она лжёт — движение глаз, изменение положения головы, более тяжелое дыхание, необычное спокойствие — но я не вижу ни одного из них.

— Вы уверены? — спрашиваю я, по-прежнему не уверенная, хочу ли ей до конца поверить, потому что я ещё не видела, чтобы Голиаф вышел из процедурной.

— Да. Ему очень повезло. — Она смотрит на Белевича. — Теперь тебе нужно уйти. Всем вам.

— Мы пока не можем уйти, — отвечает Белевич, шагая к нам.

— Почему нет? — рявкает доктор Новотны.

— Потому что Григорий Фёдоров едет на встречу со своей давно потерянной дочерью.

Доктор Новотны замирает на несколько секунд, а потом поворачивает голову и смотрит на меня, распахнув глаза.

— Это Ульяна Фёдорова? — с раскрытым ртом она осматривает меня с головы до ног.

Имя звучит совершенно чуждо, когда я повторяю его в голове. Ульяна.

— Да, и я уверен, что он будет благодарен за помощь ей, — добавляет Белевич.

Кажется, она пришла в себя, стирая следы шока.

— Отлично. Я приберусь, но ты должен уехать как можно скорее. Не хочу привлекать к себе ещё больше внимания. В этом районе повсюду глаза. Неизвестно, сколько людей уже видели твою шикарную машину на улице, и кому они рассказали.