Я переворачиваюсь и вижу тёмные волосы, разбросанные по подушке, и загорелую руку Джерико всего в нескольких дюймах от моего лица.

Я не дарила ему кольцо. На этот раз всё изменится.

Из-за спешки прошлой ночи я так и не спросила, был ли закончен бракоразводный процесс. Но, если я чему и научилась за последний месяц, так это тому, что лист бумаги ничего не значит, когда дело доходит до любви. Ты либо в деле, либо нет. И даже, если мы больше не женаты, это ничего не меняет ни в моих чувствах, ни в направлении нашего будущего.

Когда Джерико открывает свои серые глаза, они уже не такие грозовые этим утром. Теперь они больше похожи на тёмное серебро затуманенной луны, отражающейся в океане. И они невероятно красивы.

— Ты здесь. — Его голос звучит хрипло ото сна.

— Думал, меня здесь не будет? — спрашиваю я, скользя пальцами по его мускулистой руке.

Ближайшая к моему лицу рука поднимается, и он проводит двумя пальцами по моей щеке.

— Я думал, что проснусь, и всё это окажется сном.

Я улыбаюсь.

— Я думала о том же.

— Хотя это лучший чёртов сон в моей жизни. Я никогда не хочу просыпаться от этого, Инди. — Его ладонь ложится на мою щеку, а пальцы зарываются в волосы. — Поцелуй меня, чтобы я знал, что ты настоящая.

— Утреннее дыхание…

— Плевать.

Губы Джерико захватывают мои, а язык скользит внутрь. Он обхватывает меня рукой и притягивает ближе к своей груди. Кожа к коже. Он целует меня, как будто я важнее всего в мире. Важнее времени, денег или кислорода.

Когда он наконец отстраняется, его серые глаза становятся серьёзными.

— Больше никаких игр. Больше никаких сделок. Мы говорим. Обсуждаем. Когда что-то идёт не так или тебя что-то беспокоит, ты говоришь мне. А я говорю тебе. Больше никаких сюрпризов. Мы будем ссориться, потому что оба чертовски упрямы, но потом мириться. И это, чёрт возьми, будет того стоить.

— Мне нравится, как это звучит.

— Хорошо, потому что я здесь не для того, чтобы указывать тебе, как жить. Я просто хочу быть счастливым сукиным сыном, который будет участвовать в этом каждый день.

Вспышка тепла пронзает меня, и я сильнее обнимаю его.

— Я люблю тебя.

— Хорошо, потому что ты застряла со мной.

Я поднимаюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Ты должен сказать, что тоже меня любишь.

— Я люблю тебя больше жизни. Если бы тебе нужна была рука, я бы предложил свою, как бы странно она ни выглядела прикреплённой к твоему телу. Вот, что ты значишь для меня, Инди.

Его мужественное красивое лицо с тёмной пятичасовой щетиной совершенно серьёзно, и мне кажется, что моё сердце вот-вот разорвётся от радости.

— Я люблю тебя, — снова шепчу я, на этот раз со слезами, текущими из уголков глаз.

— Туз, ты не можешь сейчас плакать. Твои слёзы убивают меня.

— Это слёзы от счастья, — говорю я, когда он осторожно вытирает их.

— Я должен был установить правило не плакать, когда у меня был шанс, — ворчит он невнятно. — Давай. Я приготовлю тебе завтрак.

Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок.

— И он умеет готовить, — шепчу я. — Я самая. Счастливая. Женщина. Из всех.

Смех Джерико эхом разносится по спальне, когда он тянется за моей рукой, чтобы вытащить из постели.

Фордж

Если потеря Исаака чему-то меня и научила, так это тому, что жизнь коротка. Завтра не гарантировано. Как-то посреди всего этого я забыл, как важно не терять ни одного дня, потому что ты не знаешь, когда умрёшь.

Пока мы с Инди одеваемся, и рука об руку идём на кухню, я даю себе обещание. Обращаться с ней так, будто завтра я могу её потерять. Нет ничего лучше неминуемой возможности потерять человека, которого больше всего вы любите, чтобы ценить его еще больше.

У меня денег больше, чем я мог бы потратить за три жизни, и месть… ну, я уже понял, что она не приносит удовлетворения, когда стоит тебе всего, что имеет значение.

Когда мы заходим, кухня пустая, и я молча благодарю Дорси за то, что она дала нам пространство. Надеюсь, что она и остальной персонал остались в задней части острова в отведенных им домах.

— Ты на стул. — Я указываю Инди на барную стойку на противоположной стороне массивного островка с гранитной столешницей на кухне, где расположены плита и раковина.

— Тебе не нужно повторять мне дважды. Всё вкуснее вдвойне, когда мне не приходится готовить для себя. Или сжечь для себя… в зависимости от ситуации.

Она собирает свои растрёпанные волосы в пучок, и я вспоминаю, как она говорила мне, что была особо придирчива к себе и не расслаблялась, пока не возвращала себе великолепный вид. Она врала. Сегодня утром она выглядела ещё красивее, чем прошлой ночью.

Я лезу в холодильник за ингредиентами, чтобы приготовить яичницу и блины. С тех пор, как мои рёбра практически торчали сквозь кожу в те первые недели после того, как я прятался, шеф-повар на борту «Фортуны» не возражал против того, чтобы в детстве я околачивался на кухне.

— Я научу тебя, — говорю я ей.

Инди криво ухмыляется.

— Это может оказаться невыполнимой задачей.

— Никогда. Теперь смотри и учись.

Я открываю ящики в островке, где хранятся сухие ингридиенты и отмеряю их в миску, а затем смешиваю и добавляю все жидкие ингредиенты, включая большую щепотку ванили. Прежде чем взбить, я беру апельсин, мою его и соскребаю в смесь немного цедры.

— Теперь я могу сказать, что видела всё. Джерико Фордж знает, как пользоваться кухонной утварью, которую я никогда не видела, и уверена, что ты только что счистил цедру с апельсина.

— Это секретный ингредиент. Теперь ты действительно не сможешь сбежать, потому что я не могу рисковать, чтобы ты проболталась. — Хоть я и шучу, улыбка Инди умирает. — Что?

— Ты же знаешь, что я никогда никому ничего не расскажу. О тебе, твоём бизнесе, твоей жизни…

Моя голова откидывается назад на её тихое заявление.

— Тебе не нужно говорить это. Я доверяю тебе, Индия. Ценой своей жизни.

Она снова улыбается.

— Тогда мы квиты, потому что моё сердце в твоих руках. Береги его.

Я обхожу стойку, чтобы заключить её в свои объятия.

— У тебя есть моя торжественная клятва.

Завтрак приходится ждать ещё час, потому что я несу её обратно в спальню.

— Сэр? Не хочу вас прерывать, но у нас есть кое-кто, запрашивающий разрешение на посадку.

— Разрешение на посадку? — спрашивает Инди, отрываясь от своих блинов, которые теперь являются поздним завтраком.

— Кто? — спрашиваю я Сандерсона, опуская вилку.

— Григорий Фёдоров. Они в двух минутах.

Ничто из того, что он может сказать, не заставит меня отказаться от неё. Ни хрена. Пришло время убедиться, что русский понимает.

— Дай разрешение.

— Не могу поверить, что он здесь. — Инди звучит так же потрясённо, как и выглядит. — Он только что был в Монако… зачем он прилетел сюда? Я победила его.

— Я слышал. И был чертовски горд.

— Именно тогда он рассказал мне, что сказал тебе. Почему ты оттолкнул меня.

Сожаление проходит через меня. Я ненавижу, что позволил Фёдорову залезть мне в голову и заставить принять решение, которого не хотел принимать. Но в чём-то он был прав. Я неправильно начал отношения с Инди, и если то, что у нас есть, выдержит испытание жизнью, ему нужна прочная основа. Этот фундамент заложен, нравится ему это или нет.

— У него были свои причины, — говорю я ей. — Но этого больше никогда не повторится.

— Почему ты не заключил с ним сделку? Я знаю, что он предложил тебе то, что ты хотел.

Внутри дома звук лопастей вертолёта становится громче по мере того, как он приближается к острову.

— Тогда ты также знаешь, почему я не смог заключить её. Я не мог дать ему обещание, которое он хотел взамен.

— Отказаться от меня навсегда. — Болезненный взгляд Инди встречается с моим.

— Я бы никогда не согласился на это. — Я переплетаю свои пальцы с её пальцами на стойке. — Ни за какие деньги.