Пожалуйста, Господи, пусть это будет Джерико. Пусть окажется, что я каким-то образом не заметила его.

Белевич пытается закрыть меня своим телом, но я обхожу его, чтобы видеть. Призрачная надежда, за которую я хваталась, рассыпается. К нам идёт не Джерико. Это Голиаф. Кровь льётся из его груди с каждым спотыкающимся шагом, который он делает по застеленному ковром коридору.

Белевич взводит курок.

— Он с тобой или он умрёт?

— Он со мной. Не стреляй в него! — я прохожу мимо Белевича, обхожу тела Бейтса и Доннигана и бегу к Голиафу, который, как мне казалось, был мёртв всего несколько минут назад. Судя по тому количеству крови, которое он теряет, он всё равно может скоро умереть. — Остановись. Сядь. Нам нужна твоя помощь.

Колени Голиафа подгибаются, и я приседаю рядом с ним.

— Нам нужны полотенца. Простыни. Что-нибудь, чтобы остановить кровотечение.

— Я принесу их. — Белевич обходит меня, проходит по коридору и ногой выбивает дверь подсобки. Спустя несколько минут он роняет стопку полотенец на ковёр рядом со мной.

— Подвинься, — приказывает он, и я падаю на пятки, когда он отводит руку Голиафа от места, где течёт кровь. От плеча, а не груди. Белевич вытирает его полотенцем, вглядываясь, чтобы лучше рассмотреть, потом прижимает руку Голиафа к ране.

— Он… — начинаю спрашивать, но Белевич перебивает:

— Прижми сильнее, — говорит он Голиафу. — Тебе повезло, что из тебя вытекло такое количество крови, чтобы они решили, что ты умер.

— Ты видел, кто это сделал? Кто забрал Джерико? — спрашиваю я, сжимая полотенце в руках. — Мы должны его найти.

Белевич протягивает Голиафу другое полотенце взамен того, что уже пропиталось кровью.

— Дай мужчине секунду остановить кровотечение, прежде чем допрашивать его.

Я поворачиваю голову и бросаю острый взгляд на Белевича.

— У нас нет времени. Он уже может быть мёртв.

Голиаф открывает рот, чтобы сказать, но всё, что выходит — только стон и ругательство:

— Блядь…

Белевич разрывает последнее полотенце на полоски и наматывает их на плечо Голиафа, чтобы закрепить импровизированную повязку.

— Вопросы могут подождать, пока мы не выберемся отсюда. Если нас обнаружат вместе с телами, полиция задержит нас всех на несколько дней для допроса. И ты права: с каждой проходящей минутой шанс найти твоего мужа живым исчезает.

У меня сжимается желудок, и желчь поднимается к горлу.

— Оставить… оставить Бейтса и Доннигана? Но…

— Ты хочешь снова увидеть своего мужа?

Ледяная вода, которая, кажется, заменила мою кровь, замерзает.

— Да, конечно, я хочу снова увидеть своего мужа.

— Хорошо. Тогда идём. — Белевич встаёт и протягивает руку Голиафу. Крупный мужчина встаёт на неустойчивые ноги, и мы протягиваем руки для поддержки.

— В конце другого коридора находится служебный лифт, — говорит Белевич.

Я бросаю на него подозрительный взгляд.

— Откуда ты знаешь? Почему ты вообще нам помогаешь?

Голиаф хрипит, когда мы делаем первый шаг по коридору, и кровь уже просачивается сквозь самодельную повязку.

Бля, ему нужен врач.

Белевич продолжает идти, одной рукой придерживая Голиафа, в другой сжимая пистолет.

— Потому что ты дочь одного из самых влиятельных людей в России. Человека, в чьей благосклонности я бы хотел быть.

Мой отец.

Очередная волна мурашек пробегает по моей коже. Я даже не подумала о нём.

— Мог он… мог ли он это сделать?

Голиаф отвечает на мой вопрос покачиванием головы, отчего издаёт стон.

— Они были молодыми. В балаклавах.

— Это не в стиле Фёдорова, — соглашается Белевич. Он останавливается перед дверью залитой кровью, вероятно, от рук Голиафа, когда он спотыкался. Вход в пентхаус, который делили мы с Джерико. — Если тебе нужно что-то из твоего барахла, беги и забери его сейчас, чтобы мы могли убраться отсюда, пока нас всех не арестовали.

Одежда внутри для меня ничего не значит. Ничто не имеет значение, кроме Джерико.

Блядь. Блядь. Слёзы жгут глаза, когда на меня накатывает очередная волна отчаяния. Этого не должно было произойти. Это не может быть реальным. Но это случилось, и у меня нет времени плакать.

Я собираю всю силу духа, которая у меня есть, и смахиваю слёзы.

— Мне ничего не нужно, кроме мужа. Пошли.

— Хорошо. Тогда идём, — отвечает Белевич.

Когда мы подходим к служебному лифту, я нажимаю кнопку вызова. Пока мы ждём, я задумываюсь:

— Ты уверен, что это не Фёдоров? Разве у него не было мотива?

Светлые волосы Белевича скользят по воротнику от покачивания головой.

— Какой у него мог быть мотив? Из того, что я слышал, всё, что он хочет — это воссоединиться со своей дочерью. Не покупать её враждебность на всю жизнь, похищая её мужа.

Я молюсь, чтобы он был прав, потому что от этого зависит жизнь Джерико.

— Тогда он может помочь нам найти его? — спрашиваю я. Не уверена, что это разумное решение, но прямо сейчас мне нужны все возможности, которые мы можем найти.

— Возможно, — отвечает Белевич. — Он может помочь.

— А что насчёт Кобы? — мои плечи напрягаются, когда я смотрю на Голиафа. — Где, чёрт возьми, Коба? Что с ним случилось?

Голиаф хмурится, его ноздри раздуваются.

— Грёбаный предатель. Я знал это. — Его чёрные глаза смотрят на меня. — Найдём его — найдём Форджа.

В моей голове проносятся воспоминания…

Коба не смог добраться до меня, когда мужчина порезал мне бок и выхватил сумочку в Сен-Тропе.

Коба сидел в своей машине, когда разгромили помещение Аланны… и не смог догнать сбежавшего пацана.

— Я сама убью его, если кто-нибудь попытается тронуть хотя бы волосок на голове Джерико. — Я смотрю то на Белевича, то на Голиафа. — Пошли. Я хочу вернуть своего мужа.

Фордж

Воспоминание о том дне, когда я вытащил тело Исаака из обломков лодки, атакует мой мозг, пока я, наконец, не открываю глаза.

Вместо света меня окружает тьма. Когда я меняю положение, о моё лицо трётся ткань. Я тянусь, чтобы отодвинуть её, но не могу пошевелить руками. Мои запястья связаны за спиной, и когда я дёргаю путы, чтобы освободиться, тонкие куски пластика врезаются в кожу. Стяжки. Мои лодыжки тоже связаны.

Какого хрена?

Я открываю рот, чтобы заговорить, но губы склеены. Липкой лентой.

Я неподвижно лежу на боку, пытаясь понять, что, чёрт возьми, произошло. В голове ощущение такое, будто я плыву по океану в тумане глубокой ночью. Что-то не так. Меня накачали наркотиками? Пытаюсь понять, как, чёрт возьми, я здесь оказался. Инди играла в покер. Прага.

Блядь. Инди. Пожалуйста, чёрт возьми, скажите мне, что они её не схватили тоже.

Воспоминания спутанные, но я помню, как разговаривал по телефону в гостиничном номере, потом взломали дверь и люди в масках ворвались внутрь. Раздаются выстрелы из глушителей. Голиаф кричит. Обернувшись, вижу, как падает Донниган, даже не успев выстрелить. Они набросились на меня, и, клянусь, несколько раз ударили, потом всё стало чёрным, дальше не могу вспомнить.

Твою же мать. Кто, чёрт возьми, это сделал?

Я вытягиваю руки и ноги, ощупываю вокруг и пытаюсь понять, где нахожусь. Я молюсь, чтобы Инди не была связана рядом со мной. Пожалуйста, чёрт побери, скажите мне, что она в безопасности отеля.

Моё лицо прижимается к полу, вибрирующему у челюсти, пальцы касаются резинового коврика. Вдыхаю едкий запах выхлопных газов. Я в машине. Может, в фургоне? Или в кузове грузовика?

Нога обо что-то ударяется. Я пытаюсь произнести имя Инди, но получается серия искаженного бурчания.

Если они её схватили… Если необходимо я сожгу весь грёбаный мир, чтобы освободить нас.

Никто её не тронет. Никто не причинит ей вреда. Никогда.

Но я это сделал. Я схватил её. Использовал. Похитил.