— К моему вечному сожалению, я не человек без недостатков. Этого ожидали. Поощряли. Почти как символ статуса.

Мои губы кривятся от отвращения.

— Защити меня от культур, где обманывать модно.

— Это очень сложно объяснить, Ульяна… Инди.

При звуке моего имени при рождении в моей голове возникает ещё один вопрос.

— Ты знал, что у неё есть ещё одна дочь? У твоей любовницы?

— Нет. Когда мы её нашли, она не выдала никакой информации. Просто говорила, что ты умерла. Снова и снова.

Тот факт, что Нина не призналась, что я жива, не имеет смысла.

— Зачем ей лгать, если она могла бы спасти свою жизнь, сказав правду? Если ты знал её, ты бы знал, что она продаст любого, чтобы спасти свою задницу. — Горечь окрашивает мой голос, и выражение лица моего отца становится жёстче, как будто он вновь переживает воспоминание, которое я не хочу видеть.

— Нина знала, что в любом случае умрёт. То, что она сделала, было непростительно. Она до конца держалась за свою историю, потому что даже после смерти хотела насолить мне.

— Просто к сведению, у тебя ужасный вкус на любовниц. — Я верю его объяснению. Я никогда не знала более эгоистичного человека, чем женщину, которую я считала своей матерью. Это почти облегчение узнать, что она ей не является. Всё равно, я должна найти способ сказать Саммер. Она будет опустошена.

— Она была… жестока к тебе? Она… делала тебе больно? — спрашивает отец, и его нерешительный тон говорит мне, что его действительно заботит ответ и он молится, чтобы ответ не был плохим.

— Нина была равнодушна. Она меня не била и не шлёпала. Она просто… заставила меня очень быстро повзрослеть. Если я хотела есть, я должна была это заслужить. А потом, когда появилась Саммер, у меня появилась цель в жизни — любой ценой защитить Саммер. Нет ничего, чего бы я не сделала для своей сестры.

Голубой взгляд Фёдорова вглядывается в моё лицо, и я могу только представить сожаление, которое он испытывает. Я не хочу чувствовать такие сожаления. Я не знаю, как он выжил без них, поедающих его каждый день. Опять же, может быть, они и были.

— Ты сильная женщина. Я понимаю, почему Фордж не смог устоять и влюбился в тебя.

Он второй человек, который сказал мне, что Фордж любит меня, и на этот раз это звучит ещё сильнее. Я отчаянно хочу, чтобы это было правдой.

— Откуда… — мой голос дрожит, когда я пытаюсь говорить, и я прочищаю горло, чтобы успокоиться. — Откуда ты знаешь, что он влюбился в меня?

Отец хватает водку.

— Фордж не отрицал этого. А потом он тебя отпустил.

— Но почему? Почему он отпустил меня? В этом нет никакого смысла. Мы были в порядке, когда вернулись в Испанию, а потом… на следующий день было похоже, что я разговаривала с другим человеком. Форджем, а не Джерико.

Отец сжимает челюсти от отчаянного тона моего голоса.

— Фордж не был хорошим человеком, Индия. Он женился на тебе из-за меня. Просто, чтобы получить преимущество в нашей сделке. Потом он подверг тебя ещё большей опасности из-за своей вражды с де Виром. Он оставил тебя в уязвимом положении, когда эта опасность пришла к нему. На следующее утро после вашего отъезда из Праги я сказал ему, что, если у него есть хоть какая-то честь, он тебя отпустит.

Честь? Джерико разбил мне сердце из-за чести? Время разговора сходится. Всё было хорошо… пока не вмешался отец. Мой пульс стучит в горле. Я никогда не пойму мужчин. Никогда.

— Ты думаешь, он проявил честь, отпустив меня, поступив правильно. И из-за этого ты думаешь, что он любил меня?

Отец выдыхает облако дыма через правое плечо.

— Это имеет значение? Что сделано, то сделано.

Мои пальцы впиваются в кожаные подлокотники клубного кресла.

— Это важно, потому что у меня, чёрт возьми, не спросили мнения. Ты когда-нибудь задумывался о том, что я могу хотеть его, независимо от того, считаешь ли ты, есть у него честь или нет? Тебе никогда не приходило в голову, что я могу быть влюблена в него?

Тень пробежала по лицу моего отца.

— Я не хочу видеть тебя расстроенной. Это не было моей целью. Но… есть вещи, которых ты до сих пор не знаешь.

— Какие?

Прежде чем заговорить, он затягивается сигарой.

— Я сказал Форджу, что отказ от тебя навсегда — это единственный способ, чтобы я согласился подписать его сделку с Карасом и Рискоффом.

Всё моё тело напрягается.

— Когда? Что он сказал?

— Я не могу сказать тебе. Я поклялся ему, что не сделаю этого.

Фордж

Приходит отчёт, и я улыбаюсь впервые за несколько недель.

Смит: Инди обыграла своего отца в покер в Монте-Карло.

Конечно, она это сделала. Потому что это моя девочка. Моя улыбка умирает так же быстро, как и появилась. Вот только она не моя. Больше нет.

Я отхожу от мостика и выхожу на улицу, навстречу ветру, взбивающему Атлантику волнами высотой от шести до восьми футов. Я отвечаю:

Фордж: Держите её в безопасности. Если с ней что-то случится, твоя голова окажется на плахе.

Смит: Да, сэр. Понял. Сейчас она более сговорчива, чем раньше. Мы будем рядом.

Фордж: Надеюсь. Где она сейчас?

Смит: Ушла от отца. Мы за ней.

Я смотрю на экран своего телефона, желая, чтобы я был тем, кто стоит там и наблюдает за ней. Рядом с ней.

Чёрт. Я жалкий кусок дерьма. Я бросил её. Выгнал её. Блядь, разбил её чёртово сердце. Я не заслуживаю ещё одного проблеска рая.

Я запихиваю телефон в карман и тащусь обратно в машинное отделение, чтобы заменить того, кто чистит трюм.

Моё наказание. Но этого никогда не будет достаточно.

Индия

Когда я уходила от отца в Монте-Карло, он пытался уговорить меня вернуться с ним в Россию и забыть о Фордже. Я отказалась.

До сих пор помню его упрямое выражение лица, когда он сказал: «Ты придешь. Ты должна столькому научиться… пока ещё не поздно».

Отец не сказал мне, почему будет слишком поздно, поэтому я дала ему обещание, что подумаю об этом.

Ему это совсем не понравилось.

На следующее утро я покинула Монте-Карло, желая вернуться домой, потому что в Монако мне больше нечего было узнавать. Через несколько часов после приземления я уже составляю вторую часть своего плана. В дверь стучат, и я замираю.

— Мисс Баптист, ваша сестра хотела бы вас видеть, — говорит Супермен через дверь, за которой он нацелен стоять весь день.

Поставив чашку эспрессо на стойку, я пересекаю комнату, чтобы отпереть замки.

Чтобы отвлечься от мыслей о Джерико во время бессонной ночи в Монте-Карло, я перебрала разные варианты, как рассказать Саммер о её матери и моём отце. Я не могу больше скрывать это от неё. Но всё ещё не знаю, как сказать, не разбив ей сердце.

Как только открываю дверь, её красные воспалённые глаза скользят по моему лицу. Я смотрю на Супермена, но он пожимает плечами, как бы говоря: «Я понятия не имею, что с ней случилось».

— Что ты ей сказала, Инди? Серьёзно? Ты не могла просто не отбирать у меня хотя бы это? — Саммер смахивает упавшую слезу, размазывая тушь по щеке.

— О чём ты говоришь? Ты в порядке? Что случилось?

Мои защитные инстинкты выходят на первый план, когда я втягиваю её внутрь, но Саммер вырывает руку из хватки с обвиняющим взглядом.

— Не претворяйся, будто не знаешь.

— Знаю, что? Скажи мне. Пожалуйста. — Беспокойство слышится в моём голосе, и я ненавижу, что не могу достучаться до неё и исправить то, что случилось. Я закрываю за ней дверь, когда она входит в гостиную.

— Сегодня утром, когда я пришла на работу, мою задницу вышвырнули на улицу. Вчера Джульетты не было в городе. Но сегодня утром она пришла, уволила меня и устроила ужасную сцену. Она назвала меня шлюхой. Такой же, как и моя сестра.

О, эта сука.