Меня мучают собственные обвинения. Я никогда не должен был заставлять её делать ставку на этот грёбаный ключ от номера. Я никогда не должен был преследовать её в Монте-Карло.

Сожаления захватывают меня, когда нос моего ботинка цепляется за штанину.

Это не Инди. На ней было платье. Тогда, кто…

Ботинок врезается мне в спину, и боль молнией пронзает позвоночник.

— Не двигайся, — рявкает мужчина с русским акцентом.

Русский. Блядь.

Это значит, что либо Фёдеров потерял ко мне терпение по поводу встречи с Инди и решил раз и навсегда убрать с дороги, либо у Белевича есть скрытые мотивы, которые я каким-то образом упустил.

Он был на игре в Ла Рейне… и Майорке. Почему я не провёл по поводу него расследование?

Потому что я был помешан на Инди. А теперь она из-за меня в опасности.

Я должен выбраться отсюда. Должен добраться до неё.

По мере того, как в спине стихает боль от ботинка, я пытаюсь представить внутреннее расположение, как полагаю, грузового фургона, и угадать, где мог сидеть говоривший мужчина. Я разворачиваюсь всем телом, чтобы ударить его. Но как только мои ноги бьют в кость, он рявкает что-то по-русски, и кто-то хватает меня за ноги и связывает их.

Когда что-то острое вонзается мне в шею и тьма начинает поглащать меня, в голове повторяется одна мысль:

«Я должен. Спасти. Инди».

Индия

В лифте Белевич пишет кому-то смс. Для меня кириллица на экране его телефона ничем не отличается от греческой. Здоровой рукой Голиаф вытаскивает из кармана свой сотовый. На экране высвечиваются зелёные пузырьки уведомлений.

— Джерико? — спрашиваю я в отчаянии.

— Пока нет, — с горечью отвечает он.

С каждой минутой моё опасение увеличивается. Я очень надеюсь, что делаю правильный выбор, уезжая с Белевичем. Голиаф остаётся рядом со мной, когда мы выходим из служебного лифта в гараж. К зоне посадки подъезжает чёрный Гелендваген, и мы с Голиафом напрягаемся.

— Давайте. Идёмте. Это мой водитель. — Белевич делает шаг вперёд, но Голиаф не двигается, глядя на меня сверху вниз.

— Идём? — шепчу я.

Голиаф стискивает зубы, морщинки вокруг глаз становятся глубже. Ему больно. Я не знаю, что ещё можно сделать.

Вместо ответа Голиаф кивает:

— Хорошо.

— Давайте. Быстрее, — говорит Белевич, ведя нас к квадратному внедорожнику «Мерседес». Водитель выскакивает, чтобы открыть заднюю дверь, и помогает Голиафу сесть. Белевич садится спереди, а я сажусь рядом с Голиафом.

Я сомневаюсь над каждым принятым решением, но не знаю, что ещё предпринять. Я не знаю, кому можно доверять, и у меня замирает сердце при мысли о том, как мы оставили Доннигана и Бейтса. «Я так сожалею», — приношу свои извинения и молча обещаю, что всё исправлю, как только Голиаф, который прислоняется к двери, когда внедорожник начинает движение, не перестанет истекать кровью, и мы найдём Джерико.

Белевич выпаливает приказы по-русски. Мне никогда настолько не хотелось говорить на этом языке.

Голиаф стонет, когда мы проезжаем лежачий полицейский при въезде в гараж.

— Куда мы едем? Голиафу нужна помощь, — говорю я Белевичу.

Он поворачивается на сиденье, чтобы посмотреть на нас обоих, его взгляд останавливается на окровавленном полотенце на плече Голиафа.

— Здесь недалеко у меня есть подруга. Она может ему помочь.

— Она доктор?

— Ветеринар, — отвечает Белевич.

— Ветеринар? Серьёзно?

— Лучше, чем ничего, и она не сообщит властям об огнестрельном ранении, которые отправят нас всех на допрос за бегство с места преступления.

Мне становится дурно. Я напоминаю себе, что нищие не могут выбирать. Прямо сейчас я сделаю всё, что нужно, чтобы найти Джерико и убедиться, что Голиаф не умрёт.

— Ладно. Что дальше? Как поступим? Как мы его найдём? — и так понятно кого под словом «его» я имею в виду.

— Я позвоню нескольким своим должникам…

Когда он замолкает, я наклоняюсь вперёд на сиденье, хватаясь за дверь, когда мы выезжаем из гаража. На улице, у входа в отель, завывают сирены.

Блядь. Блядь. Блядь.

— Мы вовремя убрались оттуда, — говорит Белевич, когда наша машина прижимается к бордюру, чтобы пропустить полицию. Мы все наблюдаем за включенной мигалкой, когда они проезжают мимо нас.

— Они будут искать меня и Джерико, — шепчу я. Слава богу, они не видят нас через затонированные окна внедорожника.

— Конечно, — произносит Белевич. — Но они действуют слишком медленно. Если мы понадеемся на них, ты никогда не найдешь Форджа.

Из-за необычного детства я никогда не доверяла правоохранительным органам, поэтому склонна с ним согласиться.

— Расскажи мне об этих должниках. Как скоро ты сможешь им позвонить и как они могут нам помочь? Что тебе нужно от меня?

Белевич оглядывается назад.

— Ты, правда, хочешь его найти, не так ли?

Я дважды моргаю, повторяя в голове его вопрос.

— Конечно, я хочу его найти. Он — мой муж.

— Но причины, по которым он женился на тебе… насколько я слышал, они не имели ничего общего с тем, почему мужчина обычно женится на женщине.

И тут я вспомнила, что Белевич слишком много знает о вещах, о которых не должен знать. О том, что мою сестру похитили и собирались продать как секс-рабыню, если я не заплачу выкуп за её возвращение.

— В чём твоя выгода, Белевич? Кто ты на самом деле, чёрт возьми? — спрашиваю я, предпочитая, чтобы у нас был этот разговор до того, как я села в машину с ним и моим очень раненым телохранителем, который не особо поможет, если мы действительно в опасности.

— Сейчас я единственный твой друг в этой стране. Как уже сказал, я хочу заполучить расположение твоего отца. Вот в чём состоит моя выгода.

Я придвигаюсь ближе к стороне Голиафа. Словно чувствуя моё беспокойство, Голиаф протягивает руку и накрывает мою, быстро прижимая её к холодной чёрной коже.

— Удачи с этим, так как я даже не знаю этого человека. Поступай как хочешь.

Мерседес несколько раз быстро поворачивает по узким улочкам, и через пять минут мы паркуемся перед зданием, видевшим и лучшие дни. То, что выглядело как свежее граффити являлось боковой дверью, по бокам которой располагались два зарешеченных окна.

Если бы над дверью не было написано «Ветеринар» выцветшими красными буквами на белой табличке, я бы решила, что ошиблась местом. Может я и не говорю по-чешски, но даже я могу перевести надпись.

— Пойдёмте. Зайдём через боковую дверь. Она ведёт в процедурные кабинеты. Собаки нас не выдадут. — Белевич открывает дверь внедорожника и выходит из машины.

Я поворачиваюсь к Голиафу, позволяя нерешительности и страху отразиться на лице.

— Наш ещё один вариант — бежать. Как ты думаешь, что нам делать?

Водитель Белевича сидит впереди, вслушиваясь в каждое слово, но мне всё равно. Мне нужно узнать мнение Голиафа о ситуации, потому что прямо сейчас я не знаю, ведут ли нас по ложному пути мои решения.

— Давай зайдём, — говорит Голиаф, осторожно приподнимая край своей куртки, чтобы я увидела блеск металла.

У него пистолет. Слава Богу. Почему он раньше не направил его на Белевича? Ой, подождите, верно, у него текла кровь из плеча.

— Хорошо. Тогда мы идём, — говорю я, когда Белевич открывает дверь со стороны Голиафа.

— Ну же. Давайте. Нам не нужно, чтобы нас видели, даже если люди в этом районе не любят полицию больше нас.

Я соскальзываю с кожаного сиденья, и за несколько шагов пересекаю потрескавшийся тротуар и вхожу в открытую дверь.

Внутри люминесцентное освещение превращает старый белый пол в болезненно-жёлтый. Когда мы заходим внутрь, в нос попадает дезинфицирующее средство, смешанное с запахом мокрой собаки. С разных сторон доносятся мяуканье, лай и скулёж. Мои инстинкты набирают обороты, когда я следую за Голиафом и Белевичем в комнату со столом из нержавеющей стали в центре.