Сказка была настолько глупая, что она вылетела у меня из головы, едва я перестал смеяться. И лишь много недель спустя я сообразил, что Джордж вовсе не придумал небылицу на ходу. Напротив, он изложил историю Дженни так близко к истине, как прежде еще не осмеливался. Просто изложил ее поэтическим языком.

— И — вуаля! — вот она перед вами, — закончил Джордж.

— Враки! — крикнул мальчик.

Но публика его не поддержала, таких никогда не поддерживают.

Дженни тяжело вздохнула, вспоминая три тысячи лет, проведенные в бутылке.

— Ну, что было, то было. Ни к чему плакать о пролитом молоке. Теперь у меня новая жизнь. И представление еще не закончено.

Она поплыла ко входу в универмаг, и вся толпа, кроме нас с Джорджем, побрела за ней, как дети за мамочкой.

Джордж, как обычно, управляя партнершей с помощью пальцев на ногах, нырнул в кабину своего фургона. Я подбежал и сунул голову в окно. Сквозь ботинки Джорджа было видно, как он быстро шевелит пальцами, и Дженни болтала без умолку. В руках Джордж держал бутылку и в девять часов солнечного ласкового утра пил прямо из горла.

Утерев выступившие слезы и подождав, пока горло перестанет драть, он проговорил:

— Ну, чего уставился, мальчик Джимми? Ты разве не видел — я выпил апельсиновый сок как паинька. Никто не скажет, что я налакался до завтрака.

— Прошу прощения.

Я отошел от фургона, чтобы дать Джорджу — и себе — время прийти в чувство.

— Когда я увидела этот прекрасный холодильник в лаборатории, — неслось щебетание Дженни из открытых дверей универмага, — я сразу поняла: вот идеальное белое тело для меня. — Она посмотрела на нас с Джорджем, умолкла, и на секунду ее широкая улыбка погасла. — О чем там я?..

Джордж не собирался вылезать из кабины. Сквозь ветровое стекло он смотрел на что-то очень гнетущее в пяти тысячах миль отсюда. И явно был готов провести так весь день.

Наконец у Дженни закончились шутки для развлечения толпы. Она подошла к фургону и позвала:

— Милый, ты идешь?

— Лучше не жди, — буркнул Джордж, не повернув головы.

— У тебя все хорошо? — неуверенно спросила Дженни.

— Просто чудесно, — ответил Джордж, по-прежнему глядя сквозь ветровое стекло. — Лучше некуда.

Еще надеясь, что это часть обычной программы, я изо всех сил старался найти в происходящем что-то смешное и остроумное. Но Дженни больше не играла на публику. Она вообще стояла к зрителям спиной. Не играла она и для меня. Она играла для Джорджа, а Джордж играл для нее, и они продолжили бы эту игру, даже оказавшись в пустыне Сахара один на один.

— Милый, там собрались очень приятные люди, они все ждут тебя.

Дженни смутилась. Ей было ясно, как белый день, что я застукал ее партнера с бутылкой.

— Вот радость-то.

— Милый, надо продолжать шоу.

— Зачем?

Прежде я даже не подозревал, до чего невеселым бывает то, что называют «невеселым смехом». Дженни невесело рассмеялась, убеждая толпу, что происходит нечто совершенно уморительное. Звук был такой, будто кто-то колотит молотком бокалы для шампанского. До мурашек пробрало не одного меня. Пробрало всех присутствующих.

— А вы… вы что-то хотели, молодой человек? — спросила меня Дженни.

Я подумал — была не была. Если к Джорджу взывать бесполезно, значит, поговорим с Дженни.

— Я из вашего отделения в Индианаполисе. У меня новости о его жене.

Джордж обернулся.

— О ком?!

— О вашей… бывшей жене.

Зрители высыпали из магазина обратно на улицу и теперь стояли на тротуаре, растерянно переминаясь в ожидании новых шуток. Это определенно был крайне паршивый способ продавать холодильники. Салли Гаррис начал злиться.

— Я не слышал о ней двадцать лет, — проговорил Джордж. — И вполне комфортно могу не слышать еще столько же. Хотя все равно спасибо. — И он снова уставился в ветровое стекло.

По толпе прокатился нервный смешок. Салли Гаррис вздохнул с облегчением.

Дженни подошла ко мне и, толкнув меня боком, тихо спросила уголком рта:

— Что с Нэнси?

— Она серьезно больна, — прошептал я. — Похоже, умирает. И хочет увидеть его в последний раз.

Низкий гул, доносившийся из кузова фургона, вдруг смолк — мозги Дженни отключились. Ее лицо превратилось в мертвую резиновую губку и сделалось таким же глупым, как лицо любого манекена в витрине. Желто-зеленые лампочки в голубых стеклянных глазах погасли.

— Умирает? — переспросил Джордж.

Он распахнул дверь кабины, чтобы глотнуть воздуха. Большой кадык на тощем горле так и бегал вверх-вниз. Глянув на зрителей, Джордж сделал слабый жест, прогоняя их прочь.

— Все, народ, представление закончено.

Но люди не расходились. Они были ошарашены тем, как в такую веселую игру понарошку вдруг ворвалась несмешная реальная жизнь.

Джордж сбросил клоунские ботинки в знак того, что никаких больше фокусов сегодня не будет. Говорить он не мог. Он просто сидел в кабине боком, глядя на свои торчащие наружу босые ступни. Ступни были узкие, костлявые и синюшные.

Толпа начала разбредаться. День у этих людей начинался с тягостной ноты. Мы с Салли Гаррисом остались у фургона ждать. Салли Гаррис был раздавлен случившимся с публикой.

Джордж пробормотал что-то нечленораздельное.

— Что-что? — переспросил Салли.

— Когда тебя вот так просят приехать, — повторил Джордж, — полагается ведь приехать, да?

— Слушайте… — проговорил Салли. — Она же ваша бывшая жена, которую вы сами бросили двадцать лет назад. Почему же вы так убиваетесь? На глазах у моих покупателей, перед моим магазином…

Джордж не ответил.

— Я могу быстро организовать вам билет на поезд или самолет, — сказал я Джорджу. — Или автомобиль от компании.

— Вы предлагаете мне бросить фургон? — Джордж посмотрел на меня как на идиота. — В нем оборудования на четверть миллиона долларов, мальчик Джим. — Он затряс головой. — Бесценная техника… а вдруг кто-то… — Он умолк.

Я понял, что спорить бессмысленно. На самом деле он имел в виду совсем другое. Фургон был его домом, Дженни и ее мозги — смыслом его жизни, и сама мысль о том, чтобы оторваться от них, пугала его до смерти.

— Поеду на фургоне, — сказал он. — Так будет быстрее.

Джордж выпрыгнул из кабины и сразу засуетился, чтобы никто не начал ему возражать. Все-таки фургоны считаются не самым быстроходным транспортом.

— Вы поедете со мной, — распорядился он, глянув на меня. — Садитесь, и погнали.

Я позвонил в офис: можно поехать с ним? Мне не просто разрешили, мне сказали, что это попросту моя обязанность. Джордж и Дженни — самые преданные сотрудники компании. Мне следовало сделать все возможное, чтобы помочь им в трудную минуту.

Вернувшись к фургону, я обнаружил, что Джордж ушел кому-то звонить. Он надел кеды, оставив клоунские ботинки у кабины. Салли Гаррис подобрал их и с любопытством заглядывал внутрь.

— Господи… — пробормотал он. — Столько маленьких кнопочек… Как на аккордеоне.

Он сунул руку в ботинок и не меньше минуты набирался духу, чтобы нажать на кнопку.

— Фух, — произнесла Дженни.

Лицо ее осталось совершенно безжизненным. Салли нажал другую кнопку.

— Фух.

Еще кнопка.

Дженни улыбнулась, как Мона Лиза.

Салли нажал сразу несколько кнопок.

— Бурлаппеньо, — сказала Дженни. — Бама-уззтрассит. Шух.

А потом скорчила рожу и высунула язык.

Салли не осмелился экспериментировать дальше. Он аккуратно поставил ботинки у фургона, как ставят тапочки у кровати.

— О-хо-хо… Люди ко мне больше не придут. Теперь они думают, что у меня тут морг какой — после того, что он сегодня выкинул. За одно я Господа благодарю…

— За что?

— По крайней мере, они не узнали, чье лицо и чей голос у этого холодильника.

— А чьи они?

— А вы не в курсе? — удивился Салли. — Он сделал слепок ее лица и водрузил на Дженни. А потом записал все звуки английского языка в ее исполнении. Все-все, что вылетает из динамика Дженни, когда-то произнесла она.