Джордж был угрюмей и беспокойней обычного: ему явно не хотелось принимать гостей. Налив всем выпить, он сел и принялся молча буравить взглядом стенку.

Совсем иначе вела себя Грейс. Она была воплощение радушия, веселья и, как мне показалось, неукротимой гордости. Она то вставала, то садилась, то вскакивала вновь — по десять раз за минуту — и буквально танцевала по гостиной, расписывая, где и что будет. Она щупала пальцами воображаемые ткани, лениво разваливалась на плетеном стуле, на месте которого однажды будет стоять шезлонг с обивкой сливового цвета, показывала руками ширину будущего шкафчика беленого дуба, куда она хотела встроить телевизор, радиоприемник и граммофон.

Грейс захлопала в ладоши и зажмурилась.

— Вы ведь тоже это видите? Ну видите?

— Очень красиво! — ответила Анна.

— И каждый вечер, когда Джордж будет возвращаться с работы, я буду наливать нам мартини из ледяного графина и ставить пластинку. — Грейс наклонилась к воображаемому проигрывателю, нажала несуществующую кнопку и снова села на стул. Я с ужасом увидел, как она покачивает головой в такт музыке.

Примерно через минуту этого покачивания Джордж тоже заволновался.

— Грейс! — окликнул он жену. — Ты засыпаешь. — Он пытался говорить как можно беззаботней, но в голосе все равно слышалась тревога.

Грейс тряхнула головой и лениво приоткрыла глаза.

— Нет-нет. Я слушаю.

— Вы очень здорово все придумали, — сказала Анна, беспокойно покосившись на меня.

Грейс вдруг вскочила и затараторила с новой силой:

— А столовая! — Она нетерпеливо схватила журнал со столика и принялась быстро его листать. — Погодите, где она, где? Нет, не то! — Она уронила журнал на пол. — Ах да, я же вчера вырезала ее и убрала в картотеку! Помнишь, Джордж? Там еще стеклянный стол с полочкой для цветов внизу?

— Ага.

— Я решила поставить такой в столовой. — Грейс просияла. — Прямо под прозрачной столешницей будут цвести фиалки, герань и все такое прочее. Здорово? — Она кинулась к картотечным шкафам: — Нет, вы должны непременно увидеть фотографии.

Мы с Анной вежливо наблюдали, как она водит пальцем по разделителям в картотечных ящиках — забитых, как я понял, образцами тканей, красок, обоев и журнальными вырезками. Она уже заполнила ими два шкафа и собиралась занять третий, который я привез из конторы. Ящики были названы очень просто: «Гостиная», «Кухня», «Столовая» и так далее.

— Ничего себе система! — сказал я Джорджу, который как раз прошел мимо с новым стаканом.

Он пристально поглядел на меня, как будто пытался понять, издеваюсь я или нет.

— Да уж, — наконец сказал он. — Там даже есть раздел, посвященный моей будущей мастерской в подвале. — Джордж вздохнул. — Что ж, когда-нибудь…

Грейс показала нам квадратик голубого полиэтилена:

— Из этого материала будут шторки на кухне — над раковиной и посудомоечной машиной. Он не пропускает воду и прекрасно моется.

— Прелесть, — сказала Анна. — У вас есть посудомоечная машина?

— М-м-м-м? — переспросила Грейс, мечтательно глядя куда-то вдаль. — А, машина-то? Нет, но я уже знаю, какую мы купим. Это мы решили, правда, Джордж?

— Да, милая.

— И когда-нибудь… — весело сказала Грейс, перебирая пальцами содержимое ящичков.

— Да, когда-нибудь… — протянул Джордж.

Как я уже говорил, мы познакомились с Маклелланами два года назад. Анна, добрая и нежная душа, придумала безобидный способ ограничить визиты Грейс в наш дом. Но раз или два в месяц мы по-соседски пропускали по рюмочке то у нас, то у них в гостях.

Джордж мне нравился: он стал куда разговорчивей и дружелюбней, когда понял, что мы с Анной не станем издеваться над увлечением его жены, — все остальные соседи с удовольствием это делали. Он обожал Грейс и подшучивал над ее занятиями только при незнакомых людях, как это было в день нашего знакомства, а в компании друзей никогда не отзывался пренебрежительно о ее мечтах.

Анна храбро несла бремя одностороннего общения с Грейс — терпеливо и почтительно, словно слушая проповедь священника. Мы с Джорджем не обращали внимания на ее болтовню и с удовольствием разговаривали на прочие темы, не имеющие отношения к декору дома.

В ходе этих бесед стало ясно, что Джордж вот уже несколько лет не может вылезти из финансовой ямы и дела его отказываются идти на лад. Каждый месяц, с выходом очередного журнала по домоводству, это мифическое «когда-нибудь», о котором Грейс вела разговоры на протяжении пяти лет, откладывалось еще на месяц. Именно поэтому, а вовсе не из-за Грейс, рассудил я, Джордж пил столько виски.

Картотечные шкафы все пухли и пухли, а дом Маклелланов все ветшал, однако воодушевление Грейс ничуть не ослабевало. Наоборот, оно только росло, а мы снова и снова вынуждены были ходить за ней по дому, слушая бесконечные рассказы о том, как все будет.

А потом в жизни Маклелланов случилось два события, грустное и радостное. Грустным событием была внезапная болезнь Грейс: она слегла с какой-то инфекцией и два месяца пролежала в больнице. Радостное заключалось в том, что Джордж унаследовал немного денег от какого-то дальнего родственника, которого не видел ни разу в жизни.

Пока Грейс лежала в больнице, Джордж часто ужинал в нашем доме. В день, когда он получил наследство, всю его угрюмость как рукой сняло: он тоже с жаром говорил о ремонте и ни о чем другом.

— Ну вот, теперь и вас одолела эта напасть, — смеясь, сказала Анна.

— Напасть? К черту! У меня теперь есть деньги! Я сделаю Грейс сюрприз — к ее выписке наш дом превратится в дом ее мечты!

— В точности?

— В точности!!!

И мы с Анной охотно стали ему помогать с осуществлением этого плана. Мы перерыли все бумаги Грейс и нашли подробные указания по каждой комнате, вплоть до пресс-папье и мыльниц. Найти все эти предметы в продаже оказалось непросто, но Джордж не останавливался ни перед чем, Анна тоже, а деньги значения не имели.

Значение имело время. Электрики, плотники, каменщики и маляры работали в доме круглосуточно, за сверхурочные, а Анна — совершенно бесплатно — обзванивала магазины и ругалась с сотрудниками, чтобы те поторопились с доставкой заказанной мебели. За два дня до того, как Грейс должны были выписать, от наследства не осталось ни цента, а дом превратился в дворец. Джордж, несомненно, был самым счастливым и гордым человеком на планете. Ремонт удался на славу, все прошло без сучка без задоринки, за исключением одной крошечной детали: Анне не удалось найти ткань того цвета, который Грейс задумала для штор и обивки дивана в гостиной. Оттенок, которым пришлось удовольствоваться, был всего на один тон светлее. Мы с Джорджем вообще не заметили разницы.

И вот Грейс вернулась домой, веселая, но ослабевшая после болезни. День был уже в разгаре, и мы с Анной сидели в гостиной, в прямом смысле слова дрожа от волнения. Пока Джордж вел Грейс по дорожке, Анна возилась с букетом алых роз, которые она принесла и поставила в массивную стеклянную вазу посреди кофейного столика.

Джордж положил ручку на дверь, та распахнулась, и на пороге дома своей мечты появились Маклелланы.

— О, Джордж, — пробормотала Грейс. Она отпустила его руку и, словно каким-то чудом черпая силы из окружающих вещей, сама обошла все комнаты. Грейс оглядывалась по сторонам точь-в-точь как раньше — мы видели это тысячу раз. Только сегодня она молчала.

Наконец она вернулась в гостиную и растянулась на шезлонге сливового цвета.

Джордж покрутил ручку на граммофоне, и музыка превратилась в едва слышный шепот.

— Ну?

Грейс вздохнула.

— Не торопи меня. Я пытаюсь подобрать слова — самые правильные слова.

— Тебе нравится? — спросил Джордж.

Грейс изумленно посмотрела на него и рассмеялась.

— Ах, Джордж, Джордж, конечно, мне нравится! Ты чудесный, ты прелесть! Я наконец-то дома. — Ее губы задрожали, и мы все тут же встревожились.

— Что-то не так? — прохрипел Джордж.