— Мне неизвестно, что это за болезнь, госпожа, — ответил мужчина. — Я всего лишь посчитал свой задачей предупредить вас.

— Предупредить? — с послевкусием всей той боли, что причинил миррор, и в то же время жестко, произнесла я.

Только какой же в этом прок? Что мне от предупреждений? Будто у меня есть возможность выпорхнуть из Песчаного Замка, вернуться в прошлое и никогда не покидать форт…

Я должна была быть рядом с Теоном. Должна была догадаться, что просто так миррор его не отпустит. И что изменения во внешности — это только начало. Чернота в волосах и глазах — ничто, по сравнению с чернотой, что способна отравить душу.

Ту самую душу, мужскую и упрямую, по которой я невыносимо тоскую.

В кого превратился Верховный мотт Авенты? И кого он способен лишить жизни теперь, когда черные воды завладели им полностью? Его родители погибли, стоило мотту едва обрести Тьму. На что Теон способен сегодня, остается только догадываться…

— Именно так, предупредить, — вытянул меня из размышлений спокойный, рассудительный голос Томаса. — Или вы всерьез думаете, что он все оставит как есть? Позволит кому-то другому занять его место рядом с вами?

— Намекаете, что под его напором падут стены Песчаного Замка? — не к месту иронизировала я, ведь смысл слов начал доходить до меня моментом позже.

— Я не намекаю, госпожа, — с толикой строгости ответил мужчина. — Но, когда стены действительно начнут падать, Эр Лихх воспользуется единственным оружием против Верховного, которое у него есть. Вами.

— Мной? — неприятная догадка уколола изнутри. Есть только один способ, который заставит меня подчиниться воле узурпатора. Тот, что уже сработал на моей матери.

— Браслеты до сих пор не проявили своей силы только потому, что их хозяин молчит, — словно прочитал мои мысли Томас.

— Небеса, — от его слов меня едва не зашатало. — Вы знаете о браслетах… — не скрывая страха прошептала я. — И о том, как они работают…

— Не хочу, чтобы вы пострадали, — быстро и с напором произнес мужчина. — Поэтому, когда в Сорру вторгнется армия ищеек, а это случится скоро, вы должны показать Эру, что верны ему и только ему. Даже если это неправда.

— Стойте, но как же… — не в силах сформировать свои мысли, я сделала пару глубоких вдохов. А вновь обретя возможность мыслить логически, спросила: — Перейти Черту и напасть на Сорру вопреки запрету джиннов, мотту поможет… болезнь?

Или, если быть точнее миррор.

— Нет, ему помогу я. Но вот болезнь сделала его в разы сильнее.

Я очень хотела сказать стоящему напротив, серьезному и почитаемому в Сорре мужчине, что он сильно заблуждается. И когда говорит, что поможет мотту, и когда называет силу миррора недугом.

Да он не понимает, с чем имеет дело! Не догадывается и о десятой доли того, с чем ему придется столкнуться, если Теон пересечет Черту. Даже я, что уж таить, не знаю, чем это обернется.

Томас Клифф в очередной раз уставился на меня. Смотрел пристально, будто вел со мной слышный только ему диалог.

— Браслеты, — только и произнесла я, чтобы узнать о них больше, когда в окно бросили камень.

Достаточно большой, чтобы напугать звуком, но не разбить стекло. Подойти ближе, чтобы рассмотреть, кто это сделал — я не решалась. Вдруг меня заметят и лишат возможности сюда возвращаться.

— Идемте, — вдруг очнулся Томас, взял меня за руку и оттащил к двойным дверям.

Не зря я, заметив в его взгляде тревогу, подчинилась. Песчаная буря, как всегда внезапная и беспощадная, набросилась на Сорру — вот откуда взялся камень. Во все окна разом забился подхваченный ветром песок, и было его так много, что скоро с неба была стерта луна.

Единственным источником света была лампа в руках Томаса, который быстро завел меня за двери и пару раз дернул ручку. Даже здесь было слышно, как бьются о стены Песчаного Замка камни.

— Мы в галерее, — уточнил Томас и направился к плохо различимым в темноте портретам, что были укрыты достающими до пола кусочками потемневшей из-за времени ткани.

Мгновением позже я увидела, что он разжигает настенные светильники, расположенные между изображениями сенсарий. В какой-то мере мне даже повезло, что они скрыты от глаз. Хотелось собраться с духом, прежде чем посмотреть на тех, кто прожил жизнь без возможности выбора.

Галерея оказалась намного длиннее ожидаемого, и в какой-то момент мне пришлось проследовать за Томасом, который в очередной раз поднимал ручную лампу к настенной, чтобы поделится огнём. Удивительно, с каким нетерпением старые фитили перенимали частички пламени и вспыхивали, будто им натерпелось осветить спрятанные от людей изображения.

В конце нас ждал самый старый и изрядно потрёпанный портрет. Накинутая сверху ткань не скрывала распадающейся, но некогда изысканной, украшенной золотом, рамки.

— Потрет Мириам в другой стороне, — уточнил Томас, но я прекрасно знала, где именно находится ее запечатленный на холсте лик, потому что помнила его из видений.

Пыльная ткань неслышно легла к нашим ногам, являя древнейший из имеющихся портретов одной из Матерей.

— Искусство развивалось медленно, — прокомментировал он, объясняя почему изображение скорее походило на рисунок. К тому же плохо сохранившийся, потемневший.

Время не пощадило ни лица сенсарии, ни ее наряда. Остались только намеки на длинные белые волосы и зеленый сад на фоне. К удивлению, крылья за спиной выглядели отчетливо и прорисованы были детально. Я коснулась их кончиками пальцев, с опоздание осознавая, что делаю.

— Скучаете? — учтиво поинтересовался Томас.

— М? — разочарованно убрала руку от холста я. Жаль, что он так плохо сохранился. — По крыльям? Да, скучаю. Они давали мне… — я повременила, не зная, как точнее выразить мысль, — внутреннее спокойствие. И возможность перемещаться.

Ничего больше не сказав, он проследовал за мной к следующему портрету. На пол снова упала старая ткань, а на меня смотрел очередной почти не сохранившийся портрет.

— Как так? — я подошла к третьему изображению. — Они все в плохом состоянии. Никогда бы не подумала, что ликами Матерей будут пренебрегать.

— Портреты создаются для кандидатов, — бесцветно объяснил Томас. — И далеко не каждая сенсария принимала свою судьбу с легким сердцем. Насколько мне известно, многие из них намеренно забывали о своих изображениях, и никогда больше к ним не возвращались. А галерея, как место сакральное, охранялась куда лучше, чем за ней ухаживали.

— Догадываюсь, что и мой портрет не за горами, — я осторожно снимала полотна ткани с изображений, что к радости, выглядели все лучше и отчетливее. — Как и кандидаты, — медленно выдохнула я, вспоминая к чему меня принуждает Эр Лихх.

— Мне жаль, госпожа. Но прошу вас не думать об этом раньше времени, — с улыбкой с голосе, что была совершенно ни к месту, произнес Томас, — ситуация с кандидатами еще ни разу, насколько мне известно, не проходил гладко.

— Откуда вы столько знаете? Про сенсарий, про кандидатов? — требовательно посмотрела на мужчину я.

— Культура Сорры построена вокруг Матери, госпожа. Я знаю то, что передалось мне от родителей, а им от их родителей…

— Угу, — буркнула себе под нос я. — У вас на все есть удобный ответ. Так и хочется бросить вам вызов неудобным вопросом!

— Я согласен, — кивнул Томас. — Спрашивайте, госпожа.

— Браслеты, — я вытянула вперед запястья. — Как я могу их снять? И только не говорите мне, что способа нет. Раз Эр на меня их надел, то каким-то образом он снял их с нее…

— С кого? — вцепился в мои слова Томас.

— С Мириам, — гордо подняла голову я.

— Но откуда…

— Откуда я знаю, что их на нее надел Эр и это свело ее с ума? — я наконец увидела в глазах Томаса живое, человеческое непонимание, удивление. И это меня вдохновило продолжить. — Я не просто знаю об этом. Я видела, — собственный голос сел, стал неузнаваемым, — я всё видела! Эра на коленях перед ней, его подарок, — ядовито выделила я. — И то, как она, на полу это самой галереи отрезала себе волосы, вонзала ножницы в портреты…