— Клянусь, — прошептала я, глядя в голубые, навсегда застывшие глаза. — Я клянусь, что перестану винить Небеса. И клянусь отомстить. За тебя, за себя, за нас…

Голос дрожал, но намерение моё было тверже гранита.

Томас подошел из-за спины, я даже забыла, что он здесь был.

— Позволь, — попросил он, и взяв мою ладонь, поднес ее к камню. — В былые времена Сорра славилась мастерами, — пальцев коснулась прохлада. — И я нашел того безумного и талантливого, что согласился воплотить мою мольбу в жизнь.

Ладонь наконец-то легла на гладкий камень, поверхность которого, по текстуре, напоминала лунные кристаллы. И вдруг, под моими пальцами шевельнулся локон белоснежных волос. Медленной волной дрогнул подол одеяния. Чуть дернулись опущенные по швам руки…

— Я отдал ему всё, что у меня было. Золото, серебро. Продал дом, чтобы доплатить.

Голубые глаза за стеклянной преградой замерцали бирюзой. Опустились и взлетели длинные ресницы. Губы изогнулись в призрачной улыбке, на щеках появились ямочки.

— Мы собрали каждый камешек, каждый осколок Лунной Горы. И я молил Небеса, чтобы этого хватило.

Пока Томас говорил, она совершала легкие, едва заметные движения. Невесомые, такие, будто она, всего-навсего, проходила мимо, а теперь остановилась и слушает. Только мертвые не слышат. И скоро я заметила, что ее движения повторяются.

Она не ожила, такую иллюзию производит ее зачарованное изображение.

— Потерять госпожу было худшим на свете наказанием, — в твердом мужском голосе слышался надлом. — Поэтому я выкрал ее. Выкрал ее тело.

— Ч-что? — через ком в горле, совершенно потерянно переспросила я. Так и не сумев отвести взгляда от ожившего образа Мириам.

— Это прозвучит ужасно, но Мириам хотела быть погребена здесь, в этой башне. Подальше от людей, чтобы наконец обрести покой.

— Я-ясно, — кивнула я безумным словам некогда стража моей мамы. — Но почему вы, Томас? — я убрала руку от камня, изображение застыло, и повернулась к мужчине. — Как вышло, что вы играли в ее жизни такую поразительную роль? Я искренне не понимаю.

Внимательно меня выслушав, он переждал, прежде чем ответить:

— Мастер сумел расплавить Лунные камни, и… Держа Мириам на руках, я…

Томас смотрел мне прямо в глаза, будто ожидал, что я закончу предложение. И часть меня действительно понимала, о чем речь. А вот другая никак не могла поверить в то, что означали его слова.

— Я опустил ее в чашу.

— Нет! — все мое нутро отказывалось верить в правдивость его слов. Ведь это значит, что…

— Лунные Камни слились в один, сомкнулись вокруг, и сохранили госпожу нетронутой беспощадным временем.

— Вы… — я ошалело смотрела на памятник, который им не был! — Там, что… она?

Вот почему изображение было настолько реалистичным, оно таковым и не являлось! В этом камне замурована моя…

— Вы один из них! — я не подумала дважды и влепила Томасу пощечину. А если бы и подумала еще раз, то ударила бы сильнее. — Стервятник! Да кем вы себя возомнили, что не позволяете ей, наконец, отдохнуть от всех вас, одержимых? Как смеете?

— Лея, прошу, успокойся, — отрицательно мотал головой он, будто не ожидал от меня такой реакции. — Я сделал это только потому, что я…

— Потому, что вы не лучше Эра! — ядовито вырвалось из собственных уст. — Он забрал себе ее волю и будущее, а вы после ее смерти замуровали ее в камень! Как бы вы себя ни утешали, Томас, что бы ни говорили, оправдания нет и быть не может.

— Я любил ее.

В башне вдруг стало тихо.

— Это должно всё объяснить?.. — моментально растеряла запал я, и впервые посмотрела на него другими глазами.

— И не переставал любить не на минуту.

— Мне не обязательно это знать, — скрестила руки на груди я, не зная куда себя деть. Влюблённый слуга навсегда сохранил для себя любимую? — Почему Лунные камни? — вдруг осенило меня.

«Отец опустился на одно колено и склонил голову в благодарность за подарок, а затем облачился обратно в свои доспехи и покинул то место, где Небеса оставили спасение Матери.»

Спасение Матери…

— Я наивно желал снова вдохнуть в нее жизнь, — подтвердил мою догадку Томас.

— Воскресить?

— Она не заслужила такой судьбы. Кто угодно, но не Мириам. Только огромным усилием воли мне удалось признать, что кристаллы не помогли. Тогда я прикоснулся к ней, сам не знаю зачем, и госпожа пошевелилась, — завороженно, будто вернулся в прошлое, и с придыханием, рассказывал он.

— Лунные кристаллы показывают прошлое… — проговорила, все еще будучи под впечатлением.

Каждое слово, каждое признание давалось мужчине с трудом. Как бы я ни хотела обвинить его во всех смертных грехах за то, что он сделал, в его намерении не было зла. Не было умысла причинить кому-либо вреда.

А любовь… Любовь действительно толкает на поступки, сожаления о которых не остывают никогда. Это мне знакомо.

Я отшагнула от Лунного саркофага моей матери и от стоящего рядом с ней Томаса. Мне почему-то было необходимо посмотреть на них со стороны.

На них, как на… пару?

Он сам сказал, что был в нее влюблен. Ответила ли она взаимностью? Скорее да, раз доверила ему свою последнюю волю.

— Она ведь тоже вас любила, — не спрашивала, а констатировала я. Да и по глазам Томаса, потухшим от незатянувшихся ран, всё было видно.

— Я был самым счастливым человеком в мире, — гордо и торжественно, но в то же время сдержанно пояснил он.

Останься я в Сорре, мне бы никогда не встретился Теон. И я не знала бы той, пусть и ранящей, но самой настоящей любви, что вопреки всему покорила мое сердце.

Мириам повезло куда меньше, сначала в ее жизни был кандидат — мой отец. И уже потом, возможно, она нашла любовь в своем страже. Отчасти, я понимаю, какие качества могли уверить ее в том, что он достойный человек. Ведь если он помогает мне, то наверняка когда-то помогал и ей.

Только она умерла, когда я была совсем крохотной. Воспитание в Третьемирье, согласно документам, началось с моего рождения. В Песчаном Замке мне ничего не говорят ни про мою мать, ни про мое детство. Поэтому довольствоваться могу только доступной мне информацией.

Полюбила ли она Томаса, будучи беременной? Куда так быстро мог испарится кандидат?

Не сходится.

— Сколько мне было, когда она и вы, — я помедлила, прежде чем продолжить, — поняли, что влюблены?

Ответом послужило молчание. А еще взгляд, темный и многозначительный, будто Томас выжидал. Но чего?

Небеса…

Меня словно окатило лавой, и как же я могла быть так слепа? Обойдя его по широкой дуге, я выбежала из башни обратно в пещеру. И неслась так быстро, что мои ноги едва касались земли.

Конечно же он последовал за мной. И звал по имени, опять и опять. То, что Томас меня настигнет было неизбежно, и когда это случилось, я просила… умоляла его только об одном:

— Молчите, молчите, молчите! — не поворачиваясь к нему, повторяла я.

— Лея…

— Ради всего святого, ничего сейчас не говорите! — мой крик эхом отразился от стен пещеры.

— Прости меня! — просил обманщик, предатель и мой отец.

— Все это время… — мне не хватало воздуха. — Все это время вы знали, что я ваша…

— Моя дочь. Да, знал. И, прошу, дай шанс все тебе объяснить, а после… После можешь делать со мной, что хочешь. Я полностью вверяю тебе свою жизнь.

Песчаный Замок, нарядный и сияющий, наконец дождался этого особенного дня. Натертые до блеска полы отражали танцующие языки свеч и золотистые штрихи многочисленных ламп, расставленных по окнам.

Каждый житель Сорры должен был знать, что этот день настал. И самый просто способ оповестить людей — выставить на каждое окно замка зажженную лампу.

Наставницы заблаговременно развесили по стенам торжественного зала праздничные полотна. Старые, чуть поблекшие от времени, но тщательно отглаженные, изображения рассказывали истории.

На первом, белая женская фигура — Мать, опустив голову стояла перед уходящим за горизонт солнцем, что последними лучами освещало погост. Вокруг не было ни души, а среди покосившихся могильных камней, расправив безжизненные крылья, лежали черные вороны. Это полотно было символом трагедии, что неизменно настигает мир.