— Лея! — Арт стоял на пороге, высокий, холеный, и выглядел так, будто увидел приведение. — Лея…

И обрушился на меня крепкими объятиями, поглаживая и ощупывая, кажется, даже целуя.

— Небеса, я не знал, что и думать! Где ты была? — голос, глубокий, красивый и когда-то родной, уже не волновал.

— Арт! — мне все-таки удалось оттолкнуть его, выставив вперед локти.

Он отошел, но всего лишь на шаг, так и не убрав своих рук. Большие ладони впились в мои оголенные плечи. А его глаза, светлые и казавшиеся мне когда-то добрыми, в лицо.

Я видела, что он зол. Кучерявые волосы взъерошены, будто он не раз проводил по ним руками. Под глазами залегли тени, а между бровей суровая складка. Ни следа не осталось от безмятежного и надежного молодого человека.

— Я каждый день по нескольку раз сюда приходил, — он замолчал, осматривая меня с ног до головы, — и подыхал от того, что ты не открывала.

— Тебе нужно уйти, — скрывая испуг, озвучила я.

Этот бешеный, возбужденный взгляд я уже видела и знаю, что будет дальше. Только ярости в этот раз в нем было столько, что убежать я точно не смогу.

— Нет, — сверкнул белоснежным оскалом он. — Нет, Лея. Я останусь, и поверь, ты будешь чертовски рада меня видеть. Отныне и каждый гребаный раз.

Будто его слов было мало, он толкнул меня к стенке и поднял мои руки веерх, припечатывая их чуть выше головы.

— Пошел вон! — заорала и попыталась ударить его ногами. Но куда там. Он обезвредил меня так быстро, что стало еще страшнее. — Кто ты? — спросила, глядя в звериные глаза, испещрённые красными сосудами.

— Я — твое спасение, Лея, — он произнес это касаясь своими губами моих, что вызвало тошнотворное чувство. Острый запаха табака и хмеля частично объяснял его внешний вид. — И спасти тебя могу только я, слышишь?

— Спасти от чего? — я отвернулась чтобы вдохнуть свежего воздуха.

— От кого, глупая, — ответил он, и впился в мою шею ртом. Как пиявка! Гадкая пиявка!

— Если ты говоришь о себе, то хочу, чтобы ты знал: я тебя призираю, а не боюсь!

Входная дверь, что была распахнута все это время, с грохотом ударилась о стену. И это прервало слизняка, облизывающего меня. Будучи в полной временности, что это сквозняк, я даже не повернулась. Но когда Арт выпрямился и учтиво склонил перед кем-то голову, выбора у меня не осталось…

В двери стоял мужчина, отчего-то показавшийся мне знакомым. Память заскрипела, пытаясь откопать связанные с ним воспоминания. Может, он из академии? Там было много преподавателей мужчин. Он смотрел на меня так, будто знал.

Седовласый, с короткими густыми волосами, на вид лет пятидесяти. С гордой осанкой, примерно одного роста со мной. Мужчина шел прямо на нас, заведя руки за спину. А я все не могла оторвать взгляда, пусть и грубо так рассматривать людей.

— Что тут происходит? — он поднес ладонь с усыпанными перстнями пальцами к выбритому лицу и провел по седым волосам на затылке.

Небеса! Я поняла…

— Вы!… — если бы не держащий меня за руки Арт, я бы сползла вниз по стене. От ужаса, от страха, от неверия!

— Дорогая… — его руки легли мне на щеки, рукава из красной материи коснулись кожи.

«Одет во все красное, он смотрел в пол, и казалось не слушал женских криков. Бордовая накидка расстелилась за его спиной кровавой лужей, на шее, пальцах и даже в ушах мужчины красовались золотые украшения. Так много, что это выглядело нелепо. Только назвать нелепым его — язык не поднимался.»

Это был он…мужчина из моих видений. Тот, кто сгубил девушку с крыльями!

— Сенсааария, — протянул он, оглаживая мое лицо пальцами. — Мааать, — улыбнулся он и резко поднял взгляд вверх, туда, где над моей головой Арт держал затекшие запястья. — Ты любишь подарки?

Я отрицательно замотала головой, наблюдая как он достал из красного кожаного мешочка нечто блестящее. Сначала я подумала, что это цепочка, но мужчина в мантии разъединил блестящую нить на две. Или вернее на два. Браслета! На которых тоже были незнакомые симболы…

Сердце забилось так, что вот-вот выпрыгнет из груди. Всё, что у меня осталось — это призвать крылья. Только так я могу убежать их этого ада.

Прикрыла глаза. Магия шевельнулась в груди — там, где всегда жили крылья… и утихла. Все потому, что мужчина уже надел на затекшие руки золотые браслеты, а я и не почувствовала.

— Пора домой, — воодушевленно произнёс он.

— Домой? — ничего не понимала я.

— В Сорру, дорогая. Тебе предстоит многое о себе узнать.

— Никуда, — дернулась я, — я с вами не пойду!

— Сын, — бросил он Арту, который за все время с повеления мужчины не проронил ни слова. — Успокой ее!

— Сын? — только и спросила я перед тем, как получить удар по лицу, за которым последовала блаженная темнота.

Все, чего хочет измученное ожиданием сердце — это утолить лишающую покоя и сна боль. Любым способом, любой ценой. Соглашаясь на уступки, или идя на обман.

А иногда — идя войной.

Но сколько бы врагов ни было повержено на поле боя, влюбленный — самый страшный враг сам себе. Ведь он слеп, безрассуден и ведом.

Ради любви из недр земли поднимаются пробудившиеся горы-исполины. Реки выходят из берегов и объединяются в глубокие озера. Луга зеленеют и принимают молодых, пугливых зверей. Солнце перестаёт обжигать и учится ласке, а луна выходит из-за облаков и дарит потерявшим надежду путникам тропинку домой.

На многое способная любовь, и все же, ей далеко до того, на что способен любовь потерявший.

Но опаснее всех тот, кто утерянную любовь намеревается отыскать.

Ведь для него расстояние — не расстояние. Да и запрет — не запрет. Каждый шаг, каждое слово, каждый вдох — это миссия, чтобы обрести утраченное. Или утраченную…

И он ищет. Взбираясь на высокие скалы, покоряя новые города, пересекая границы и идя наперекор священным хранителям Черты.

Волосы его — уголь каменный, глаза его — беспокойные океаны, руки его — реки.

И никогда, до последней капли собственной жизни, он не перестанет искать. Ту, что была создана для него.

*

В распаленной беспощадным солнцем Сорре давно умерло все живое. Здесь не было даже птиц. Ни одной. Только занесенные песком пустоши, сухая трава и безжизненное небо.

Я в очередной раз поддалась размышлениям о том, что возможно это я каким-то непостижимым образом приношу с собой природные катаклизмы? Сначала холод и лед, а теперь…

— Ау! — вскрикнула я и чуть не ударила ногой одну из нянек, что ходили за мной по пятам денно и нощно.

Краснощекая, в голубом платке и длинном белом платье, что закрывало всё, кроме рук и головы, она наконец закончила осмотр и опустила подол моего одеяния на место.

— Ваш цикл, — набрала в легкие воздуха она, — слегка опаздывает. Какие-либо причины на это есть? — толстая волосатая бровь взлетела вверх.

— Нет, — отчеканила я и не без труда поднялась с диковинного кресла, на котором меня часто и унизительно рассматривали.

— Может быть был некто?.. Кавалер? М? — отдающие желтым глаза сузились, и хищная женщина одарила меня очередным оценивающим взглядом. Ее намек на то, что я могла с кем-то переспать был отвратителен. — У вас одна задача, госпожа. Одна единственная…

— Переспать с кем попало и родить? — кажется, от моего тона, правый глаз собеседницы задергался.

— Выбрать кандидата и подарить миру новую сенсарию, — гордо произнесенные мужским голосом слова ворвались в выделенные мне покои. Я скривилась, но так, чтобы не заметил ОН.

Тётка, как я про себя называла свою преследовательницу, заохала, поправила свой платок и начала неистово кланяться вошедшему.

Эр Лихх. Человек, которого я ненавижу так сильно, что ради возможности однажды вонзить ему нож в сердце, я приветливо улыбаюсь и тоже склоняюсь. Но не так низко, как моя нянька, ведь все-таки госпожа здесь я. Фиктивно.

А он — серый кардинал с черной, словно воды миррора душой, и кровожадный манипулятор.