Следующее изображение подразумевало выбор, который предстоит принять сенсарии, дабы восстановить баланс и вдохнуть в природу жизнь. Только такое объяснение успокаивало меня, и останавливало от того, чтобы сорвать со стены этот ужас. Одна единственная женщина и по обеим от нее сторонам, преклонив колено стоят мужчины. И их даже не десятки! Очередь из темных, безликих фигур уходит так далеко, что художник даже не потрудился наделять их чертами.

Третье полотно было символом надежды, ведь Мать выбрала кандидата и теперь ждет от него дитя. В этот раз на женщине перламутровое одеяние, но что-то мне подсказывало, что изначально ткань изобразили розовой. Традиционный цвет для новорожденных девочек. Она обнимает ладонями округлившийся живот, лицо и голова ее прикрыты нежным шарфом. И все же художник не упустил той полуулыбки, что покоится на лице сенсарии, ожидающей ребенка.

Последнее, четвертое изображение бросалось в глаза ядовитым зеленым цветом. Буйство растений, цветов, тяжелых фруктовых ветвей… Плодородие — вот, что наконец получила природа, когда родилась новая сенсария.

Четвертое полотно являлось символом начала новой жизни, ведь теперь все невзгоды позади.

Или нет?..

Проблема была в том, что эти четыре диковинных гобелена рассказывали не одну единственную историю, а описывали нескончаемый цикл. И сегодня мне предстоит пережить событие, некогда изображенное на втором полотне: день кандидатов.

Тетки предупреждали меня о нем, готовили, наставляли… Но разве я могла их слышать, когда в ушах звенели слова Томаса? Его откровения, признания и тайны легли на меня гранитной плитой. А запечатанная в лунном кристалле Мириам, ее образ и подаренные иллюзии движений, стали целой горой неподъёмных гранитных плит.

Я ничего так не ответила Томасу, хоть и выслушала полностью. Признать его своим отцом я не могла. У меня будто украли возможность чувствовать! Я стала тенью, совершенно пустой изнутри, безразличной, что не могло не радовать наставниц. Ведь теперь со мной было легче чем когда-либо.

Но они не знали, что внутри меня просыпался настоящий вулкан, готовый однажды пробиться даже через гору граните.

Утро дня кандидатов началось с омовения розовой водой и нанесением тошнотворно сладких кремов. Подготовленное для события, торжественное и чем-то напоминающее свадебное, платье пришлось отложить в сторону, ведь сегодня в Сорре был самый холодный день.

Сухой, без единой капли такого долгожданного дождя, хмурый. Злой ветер набирал мощь, вырывал шторы из не до конца закрытых окон. Кто-то даже сетовал, что без каменной бури не обойтись…

Я же видела это некой помощью свыше. Благодаря непредсказуемой смене душного воздуха на тяжелый, свежий и грозовой, меня в кои то веки, прилично одели.

Наряд был непривычным, но в традиционном цвете для Матери — белом. Шаровары, пусть и из легкой ткани, приятно согревали ноги. Туника, украшенная вышивкой и бисером, села отлично и никак не подчеркивала те части тела, что привлекают противоположный пол. На распущенные волосы накинули праздничный шарф с цветочным узором, вдели в уши драгоценные серьги, а на пальцы надели сразу несколько колец.

— Без портрета, — запричитала Пелагея, оглядывая меня с ног до головы, — еще и наряд… никакой!

— Да-да!

— Ох, не смилостивились нам нами Небеса!

В один голос жаловались тетки, а я только поджимала губы, да кивала. Плевать мне на кандидатов, а то, что портрет не вышел… Тут мне снова помогла непогода. Сколько бы раз художник не собирался наведаться в Песчаный Замок, его лошадь, сумку с кистями да красками и холсты беспощадно трепали каменные бури. За животное было обидно, но насколько мне известно, больше всего синяков получил как раз таки мастер портретов.

На сегодня я ставила себе только одну задачу: сделать так, как хочет Эр Лихх и максимально растянуть время ухаживаний. Отодвинуть сближение с Артом как можно дальше, и… И молить Небеса о том, чтобы моя догадка о зачарованных браслетах была верна. Да, того, как они работают я не знала, но пролистывая текст о перворождённых Отце и Матери, я то и дело натыкалась на один и тот же фрагмент повествования.

Что если?.. Что если Томас не так уж и ошибался, когда собрал остатки Лунных кристаллов?

Нарастающий звук ударных вынудил сердце сжаться. И как бы я ни храбрилась, это не отменяло того, что прямо сейчас, под звуки дрожащих мембран, в Песчаный Замок впускают кандидатов.

Непосредственно в сам зал войдут только самые «отборные». Обладающие знатной родословной, талантливые, умные, здоровые и так далее по отвратительному, тошнотворному списку, составленному наставницами.

За пределами замка, но внутри территории оставляют вторую группу. Или, выражаясь точнее — второй сорт. Среди них были не такие родовитые, не такие богатые, но все же достойные выбора Матери, мужчины.

А за воротами…. Небеса, что там творилось… По обе стороны витиеватой дороги стояло несчетное количество людей. И я по глупости решила, что это зеваки, любопытствующие. Но нет. Оказалось, что это тоже кандидаты.

«Ведь ничто не сможет помешать сенсарии выбрать достойнейшего в ее глазах!»

Жаль, что эта дорога не вела в Авенту. Я бы все променяла на то, чтобы снова оказаться в белых снегах и замерзать в коридорах форта верховного, а еще сгорать… каждый раз сгорать в его руках.

Но теперь, с Соррой, а именно с тем, что хранят под собой катакомбы Песчаного Замка, меня связывает чувство, не уступающее по силе притяжению к Теону.

Я не брошу ее, пока не добьюсь справедливости!

Барабаны плавно сменились флейтами и их мягким плачем. Брови Пелагеи взлетели, сузились и без того не самые широкие глаза на свете, маленький рот приоткрылся, и она шепнула:

— Рассядутся, тогда и выйдете. Никому в глаза не смотреть, улыбок не дарить…

— Как же мне тогда выбирать? — это, конечно, был риторический вопрос. Потому что выбор мой непременно бы пал на кандидата по имени «никто». И все же, без кандидата сегодня не обойдется. А как я буду сдерживать лютую неприязнь к Арту, уже совсем другая история.

Наставница ничего не ответила, потому что внимательно слушала что же происходит в зале, от которого нас отделяла дверь. Незнакомые мужские голоса, лязг металла, приветствия, даже смех — и никого не смущала причина, по которой они здесь собрались.

Когда звуки разговоров и мелодия грустной флейты стихли, к двери, за которой находилась я, подошли с другой стороны. Эр Лихх, как никогда, приторно вежливый и нарядный — в этот раз его красные рубашку и плащ украшали всплески рубинов — бережно взял меня за руку, поцеловал в тыльную сторону ладони и вывел за собой в зал.

Я будто медленно падала с огромной высоты… И каждый неуверенный шаг собственных ног приближал ко дну той бездны, что вот-вот меня поглотит.

Не было ни звука — пролети мимо меня бабочка, удары крыльев о воздух прозвучали бы громче набата.

Глупо недооценивать силу страха. Он возникает из ниоткуда и отравляет волю. Застилает рассудок одним гудящим желанием — покорится, потому что борьба обернется еще большей потерей.

И я покоряюсь тому, кто погубил мою мать.

Покоряюсь не внутренне — внешне. Ненависть дает мне такой необходимый в эту минуту покой и непоколебимую силу воли, чувства, которые сразу же вытеснили страх.

Краем глаза отмечаю, как их много. Мужчин. Незнакомых, чужих, алчных, а может наивно-глупых, что пришли бороться за сердце Матери. Какая бы причина ни была у каждого из присутствующих, родись я мужчиной, ноги бы моей здесь не было.

Но родилась я женщиной. И, что еще хуже — сенсарией.

Эр Лихх подвел меня к длинному, широкому столу, за которым сидели десятки кандидатов, и помог сесть во главе. Положив руки на колени, я почти до хруста переплела пальцы, а потом выдохнула и подняла взгляд.

— Сегодня Мать сделает выбор, — торжественно начал узурпатор, — будет это лишь один кандидат, либо несколько, неизвестно пока никому. После завершения знакомства, которое начинается в этот момент, в этом зале, обязательным условием является приношение госпоже даров и право на одну беседу при свидетелях…