Евреев повезли к железнодорожному вокзалу мимо площади Святого Петра. Увидев балкон, с которого Папа Римский всегда обращался к пастве, евреи закричали, надеясь, что он их услышит и поможет.

Но их услышали только двое нищих, сидевших на ступеньках собора.

Из тысячи депортированных римских евреев в живых осталось всего пятнадцать человек.

В Риме немцы награбили 50 килограммов золота, собранных по синагогам, и вывезли знаменитую библиотеку Раввинатской духовной академии, где хранились бесценные инкунабулы[271], редчайшие манускрипты и описания жизни евреев в Италии, начиная со времен разрушения Второго Храма. Библиотеку вывозили под руководством немецкого ученого-семитолога с мировым именем. Расхаживая в эсэсовской форме, большой ученый наслаждался текстами, которые никогда не видел в оригинале и которые столь высоко ценил, что приказал расстрелять на месте старого еврея-библиотекаря, попытавшегося скрыть одну старинную рукопись.

Больше библиотека к итальянским евреям не вернулась.

Конфискация еврейской собственности проводилась итальянским Министерством финансов соответственно специальному указу, принятому по настоянию педантичных немцев, и сопровождалась составлением подробной описи изъятого имущества по следующему образцу:

1. У Джузеппе Ярсона конфискованы: «носки красные — одна пара, фартук — две штуки, вилки — три штуки, ложки — три штуки, кофточка женская черная — одна, зеркало — одно, книги — две, катушка ниток — две штуки».

2. У Витторио Менаше конфискованы: «перчатки женские — две пары».

3. У Эдвина Ломброзо конфискованы: «кастрюля — одна, трусы мужские черные — одна пара, горшок ночной — один».

И так далее.

Некоторые евреи успели отдать свои вещи на хранение или передать их в фиктивное владение нееврейским друзьям. Так, семья Альмагия передала музыкальной академии Сиены рояль Листа[272], а семья Сток, владевшая и поныне существующей одноименной компанией по производству алкогольных напитков, договорилась о фиктивной «продаже» компании королевскому кузену, принцу Руфо, который после войны вернул ее владельцам. А владельцы компании транспортных перевозок всю войну прятали на своем складе старинную мебель семьи Витербо из Флоренции.

Два месяца спустя после облавы в римском гетто немцы провели еврейскую акцию в Венеции, где в средневековье евреи должны были носить желтые шляпы, а теперь — желтые маген-давиды[273] на груди. От облавы в Венеции чудом уцелела все еще жившая там младшая сестра Маргариты Нелла, которая вместе с мужем давно отошла от иудаизма, хотя креститься отказалась. Но год спустя гестапо арестовало их тоже, когда они пили кофе в саду своей виллы. Нелла умерла в поезде на Освенцим.

Из шести тысяч семисот сорока шести итальянских евреев, отправленных в лагеря смерти, выжили восемьсот тридцать.

До вторжения немцев в Италию евреи могли не бояться «окончательного решения еврейского вопроса», поскольку у Муссолини и в мыслях не было истреблять евреев. Да, фашистская милиция убивала политических противников. Да, фашистская армия травила ядовитыми газами абиссинцев. Да, были «Декреты». Но они были направлены на ограничение прав итальянских евреев, а вовсе не на их уничтожение.

Видимо, с детства засевшие в голове библейские заповеди помешали Муссолини превратить в действительность сон о кургане из женских ног.

Более того, хотя Муссолини был главным военно-политическим союзником Германии, он отказался выполнить требование Гитлера депортировать в Освенцим всех итальянских евреев. Но и это еще не все. С молчаливого согласия Муссолини итальянская армия на оккупированных территориях Европы не оказывала никакого содействия немцам при отправке евреев в концлагеря. В Греции, в Югославии, в Албании, в южной Франции — везде, где были итальянские войска, евреи могли выжить.

А итальянские дипломаты на оккупированных территориях, пользуясь путаницей в итальянском законодательстве, зачастую саботировали приказы из Берлина, по которым евреев следовало вывозить в концлагеря.

В Салониках и в Ницце итальянские консулы и вовсе снабжали евреев поддельными паспортами. Итальянский генерал отказался пропустить через итальянскую зону оккупированной Хорватии поезда с югославскими евреями, которых немцы везли в Освенцим.

Да, Италия вслед за Германией подвергла евреев унизительной дискриминации и ограбила их. Но эта же Италия по возможности и спасала их от верной смерти. Пусть у итальянцев были свои резоны, пусть они хотели доказать свою независимость и немцам, и местному населению оккупированной Европы — важен факт: известно не мало случаев, когда итальянская армия спасала европейских евреев во время Катастрофы.

Война шла к концу.

Апрельским утром 1945 года Маргарита сидела на веранде отеля в Буэнос-Айресе и листала очередную газету, пока не наткнулась на жуткую фотографию: два трупа — мужской и женский — подвешены за ноги, как коровьи туши на скотобойне. Маргарита хотела отбросить эту гадость, как вдруг увидела подпись под фотографией «Муссолини и его любовница». Она остолбенела. Потом, даже не взглянув на Кларетту, пристально всмотрелась в Бенито. Изувеченное лицо с разинутым ртом, безжизненно свисающие руки, пятна крови на рубашке.

Газета выпала из рук.

— Синьора, вам плохо? — участливо спросил официант. — Синьора!

— А? Что?

— Вам плохо?

— Нет, нет.

Официант поднял газету, положил ее на столик и отошел.

Маргарита не могла оторваться от ужасной фотографии. Что они с ним сделали! Она смотрела на газетный снимок, а видела перед собой живого, сильного Муссолини, сжимавшего ее в своих ручищах. Бык! Освежеванный.

Если бы ты меня послушал, Бенито… Как я тебя любила…

Заметка под фотографией сообщала, что, переодевшись немецким солдатом, Дуче отступал вместе с немцами, но был захвачен в плен итальянскими партизанами. Они расстреляли его вместе с любовницей, отвезли трупы в Милан и под улюлюканье толпы подвесили их вниз головой на площади Лорето.

За считанные часы перед расстрелом на коротком допросе командир партизан спросил Муссолини, почему он предал социализм. «Это социализм предал меня», — отрешенно бросил Муссолини.

Мог ли он представить себе, что будет висеть на той самой площади Лорето, на которой Анжелика Балабанова задала ему вещий вопрос: «А где повесят нас, когда пролетариат с нами не согласится?»

Из названия своих мемуаров «Моя вина, или Муссолини, каким я его знала» Маргарита убрала «Моя вина», сочтя, что искупила ее самим фактом написания мемуаров. Да и можно ли вменять ей в вину, что она искренне верила в фашизм. А что Муссолини потом скатился до диктатуры — так это не ее вина.

В «Муссолини, каким я его знала» он был лишен всякого глянца. Неуверенный в себе, самовлюбленный, высокомерный, трусливый недоучка, он был одержим такой жаждой власти, что забыл об итальянском народе, ради которого когда-то создал фашистское движение. А тут еще и пагубное влияние Гитлера.

Маргарита отказалась издавать мемуары в Америке. Она не захотела делиться сокровенным с такой огромной аудиторией и опубликовала их в переводе на испанский в газете «Критика». Там они печатались с продолжением, не вызвав у публики особого интереса. А редактор «Критики» вспоминал, что Маргарита долго торговалась с ним из-за гонорара.

В 1947 году шестидесятисемилетняя Маргарита вернулась в Италию.

Радость от встречи с родиной и с детьми была омрачена тем, что в сутолоке аэропорта у нее украли кошелек.

Близкий друг Маргариты, американский художник Джордж Биддл, поселившийся в Италии еще до войны, увидев Маргариту после долгого перерыва, был потрясен: «Ей было трудно ходить из-за больного колена, и временами казалось, что она глухая. У нее начали выпадать волосы, а их остатки выглядели так, будто они не знают ни воды, ни расчески. Да и вся она какая-то неухоженная. Но больше всего в этой когда-то веселой, жизнерадостной и сильной женщине меня поразил взгляд. Испуганный, растерянный, заискивающий. Взгляд старухи (…) Эта женщина — трагический пример того, как диктатура разлагает и калечит человека (…) Ее ум и душа отравлены многолетним сотрудничеством с пагубным движением (…) Эта несчастная женщина думала и поступала исключительно под воздействием (…) жажды власти»[274].