Много позже Муссолини признался Маргарите, что, хотя он не верит ни в Бога, ни в черта, втайне он все же продал душу дьяволу в обмен на земную власть. Этот мужлан и отталкивал Маргариту, и притягивал, и она, ярая сторонница свободной любви, начала бешено ревновать Муссолини ко всем женщинам. А их у него хватало. Муссолини не скрывал своих отношений с Балабановой. Кроме того, в самый разгар романа с Маргаритой у него были еще две любовницы: русская еврейка Фернанда Островская и австрийская еврейка Ида Дальцер.

В это же время Муссолини познакомился с писательницей Ледой Рафанелли. Когда Рафанелли услышала выступление Муссолини на митинге, посвященном очередной годовщине Парижской коммуны, она сразу оценила в нем пламенного трибуна и написала хвалебную статью. В ответ Муссолини послал ей благодарственную записку с просьбой о встрече. Рафанелли пригласила его к себе домой. Она была крайне удивлена, увидев перед собой вместо пламенного трибуна смущенного синьора в добротной черной паре, с котелком в руках.

Леда Рафанелли была женщиной эксцентричной. Она поехала в Египет и там перешла в мусульманство, а вернувшись в Милан, обставила квартиру в духе «Тысячи и одной ночи», наполнив ее запахом египетских благовоний. Гостей она принимала, возлежа на горе подушек и покуривая кальян. Она верила в переселение душ и говорила, что ее связывают интимные узы с пирамидой Хеопса. Как и ее любовник — художник-футурист, Леда исповедовала анархизм, который у нее преспокойно уживался с исламом.

Пригласив Муссолини сесть и чувствовать себя как дома, Леда принесла на подносе крепчайший турецкий кофе и сразу предупредила, что ее сердце занято. «А я свободен как ветер. Ни жены, ни детей», — сказал Муссолини и предложил ей вместе почитать сначала Ницше, а потом Коран.

Муссолини выпил кофе, походил по затемненной комнате, возбужденный запахом благовоний, духов и томно-жгучим взглядом женщины на подушках, и вдруг разоткровенничался:

«В юности я мечтал стать великим музыкантом или великим писателем, но понял, что из меня не выйдет ни тот, ни другой. Меня пришибла среда, в которой я рос. Но я никогда не сдамся. Вы слышите? Никогда»[95].

Муссолини долго ухаживал за Ледой. Они отправлялись в романтические ночные прогулки, беседовали о высоких материях. Леда очень скоро обратила внимание на непостоянство мнений Муссолини. По ее словам, он был готов разделить любые ее взгляды. Заметила она и его ограниченность, и недостаток знаний. А те, что у него были, он черпал из партийных дискуссий или из бесед с Ледой.

— Я не боюсь выступать перед толпой, — сказал он Леде. — Но толпа должна быть огромной и стоять поодаль, чтобы я не различал лиц.

Муссолини был заворожен умом и красотой Леды Рафанелли, хотел, чтобы она стала и его любовницей, и его духовной наставницей, как Кулишова для Турати. Он написал ей в письме: «Возможно, вы — первая женщина, которая понимает меня»[96].

Но что бы Муссолини ни писал Леде, как бы ни ухаживал за ней, она не хотела стать его любовницей, и в отчаянии он сменил тактику: начал подробно рассказывать ей о своих романах и многочисленных победах.

— Вот есть у меня сейчас две женщины, — говорил он Леде, — которые от меня без ума, а я их совсем не люблю… Одна ужасно некрасивая, но у нее благородная душа. Другая — красивая, но очень хитрая и настоящая скряга. Как и полагается еврейке.

Рафанелли с трудом поверила своим ушам, узнав, что первая женщина — несгибаемая революционерка Анжелика Балабанова.

— А кто же вторая? — спросила она.

— Журналистка Маргарита Царфатти.

— Жена адвоката? — изумилась Рафанелли.

— Да… Она у меня уже в печенках сидит со своей любовью, но я ее никогда не полюблю. Меня просто воротит от ее еврейской жадности. Вы только подумайте! Такая богачка, а когда выходит ее статья в газете, посылает свою прислугу в редакцию взять три бесплатных экземпляра, чтобы сэкономить несколько лир… А у нее прямо рядом с домом — газетный киоск.

— Кстати, — заметила Леда, — Балабанова и Кулишова — тоже еврейки.

Муссолини посмотрел на нее исподлобья и ничего не сказал.

Леда так и не стала его любовницей.

Как главный редактор «Аванти!» Бенито Муссолини оправдал самые смелые ожидания тех, кто доверил ему этот пост. Он работал днем и ночью, и тираж подскочил с двадцати тысяч до ста. В руках у Муссолини оказался рычаг, с помощью которого он собирался перевернуть Италию, а потом и весь мир. Самое большое впечатление на читателей производили передовицы Муссолини, в которых порой не было ни логики, ни проверенных фактов, но их с лихвой заменяли броские слова и яркие метафоры.

В 1913 году во время демонстрации недалеко от Рима карабинеры[97] застрелили семерых рабочих и сорок девять ранили. Муссолини незамедлительно выступил со статьей, где сравнил полицию с итальянской армией, расстреливавшей безоружных арабов в Ливии. Еще через несколько дней на митинге в Милане он кричал: «Смерть убийцам! Да здравствует революция!», а неделю спустя в «Аванти!» появилась передовица, концовка которой не оставляла никаких сомнений в его намерениях: «Пусть те, кто устроили бойню, знают, что скоро настанет их черед». А так как эта статья открыто попирала закон о запрете подстрекательства к неповиновению властям, на Муссолини тут же было заведено уголовное дело. Но он остался на свободе.

Статья в «Аванти!» насмерть перепугала Кулишову и Турати. И не без основания: вскоре Муссолини призвал социалистов совершить революцию и для подготовки устроить всеобщую стачку. Турати тут же потребовал собрать партийное руководство. После пятидневных дебатов при поддержке Балабановой руководство утвердило дату стачки, и Муссолини вышел победителем.

Новое поражение Кулишовой даже не обрадовало Маргариту. Ей было не до нее. Маргарита никак не могла разобраться в своих отношениях с Муссолини. С одной стороны, все ее естество восставало против этого грубияна, против его невежества, ужасных манер, презрения к искусству и к женщинам. С другой стороны, ни один мужчина не вызывал в ней такого непреодолимого влечения, как Муссолини. Она теряла свое «я», превращалась в простую деревенскую бабу, с которой сын кузнеца делал все что хотел.

— Дорогая, — сказал ей как-то Чезаре, — ты хорошеешь прямо на глазах. Нельзя поверить, что у тебя уже трое детей!

— Маргарита, в таком душевном состоянии, как ты, я писала свои лучшие стихи, — задумчиво сказала ей Ада.

Муссолини не сомневался, что Маргарита от него без ума. А она старалась подавить в себе слепое влечение к нему. В надежде, что ей легче будет на расстоянии избавиться от этого наваждения, она, оставив детей и Чезаре, отправилась в большой вояж по Англии и Франции.

В Англии Маргарита собиралась изучить борьбу суфражисток. Ее визит как раз совпал с расколом в их движении. Одни английские суфражистки требовали добиваться женского равноправия только законными путями, другие призывали к гражданскому бунту. Первые обращались за помощью к таким известным фигурам, как Исраэль Зангвил и Бернард Шоу[98], вторые били стекла в общественных помещениях, задирали полицейских и ложились на трамвайные рельсы. Озлобленные мужчины начали нападать на демонстрации суфражисток. Но общественное мнение в Англии уже склонялось к тому, чтобы состоятельным женщинам предоставить избирательные права, а в палате общин чуть было не прошел закон о предоставлении избирательного права женщинам, чьи мужья владеют недвижимостью.

Для Маргариты все это было внове, потому что в Италии к суфражисткам никто серьезно не относился, а итальянские суды обычно оправдывали ревнивых мужей, убивавших своих жен.

Насмотревшись на демонстрации суфражисток, Маргарита заключила, что революция неизбежна. Если бы это услышал Муссолини… «Вот видите, дорогая синьора, я был прав», — прозвучал у нее в голове его голос.