– Прошу прощения? – Ее глаза метнулись к его отражению.

Раздался сигнал экстренного вызова. Он не двигался.

– Скажи мне, почему ты так сердишься на меня.

– Я не сержусь.

– Нет, ты злишься. Даже не можешь смотреть на меня. – Он тяжело сглотнул. – Это потому, что я сказал тебе слишком много, или потому, что я сказал тебе недостаточно?

– Это потому, что ты непостижим. – Ее дыхание оставляло следы на стекле. – И я не могу понять, почему ты не позволяешь мне увидеть тебя без маски.

Его грудь болела. Медленно он провел пальцами по руке Делейн. У нее перехватило дыхание. Он почувствовал, как кончики его пальцев скользнули по бледному выступу ключицы. И сомкнулись вокруг ее горла. Ее подбородок выгнулся дугой вверх по его требованию.

– Посмотри на меня, – сказал он. – Нет никакой маски.

В зеркале глаза цвета кипариса встретились с его глазами. Ее взгляд был темным и приглашающим. Боже, как ему хотелось принять ее приглашение. Напротив зеркала. Бархат, облегающий ее талию. Толпа людей, ожидающих в стороне. Мертвые приближаются.

Вместо этого он сказал:

– Я знаю, что ты принесла его с собой.

– Что принесла? – Ее фокус не ослабевал.

– Не играй со мной. Я просил тебя хранить его в безопасном месте.

– Где безопаснее, чем со мной? – спросила она, округлив большие глаза.

Понимание превратило его внутренности в дым.

– Где он? В твоем платье?

– В колготках, – призналась она. – У моего платья нет карманов.

– Господи, – вырвалось у него с трудом, как будто он медленно начинал тонуть. – Вытащи его.

– Зачем? Тебя это беспокоит?

– Да, – выдавил он из себя. – Это сводит меня с ума. Убери его.

Она не убрала. Вместо этого Делейн одарила его взглядом, тяжелым и прелестным в кроваво-красном свете.

– Это ты был в воде в тот день на Уолденском пруду. – Она была как собака с костью, ее решимость была незыблема. – Я знаю, что это был ты. Я просто не знаю, почему ты не хочешь это признать.

– Делейн…

– Признай это.

Его кровь стучала в ушах. Он не смог бы отказать ей в правде, даже если бы попытался.

– Это я был в воде.

– Я знала это, – прошептала она, торжествуя. – Я знала это.

Его единственным ответом было наклониться и прижаться губами к тому месту, где ее шея встречалась с плечом. Все остальное, что она могла бы сказать ему, растаяло на ее губах в едином порыве. Они двигались вместе с недозволенной медлительностью, никто из них не хотел этого делать, украденный момент ускользал от них, как вода.

– Делейн. – Ее кожа задрожала под его дыханием. – Убери это.

– Почему?

– Я не могу этого выносить.

– Значит, достань его сам, – сказала она.

Ее слова были приказом. Сердце Колтона забилось, как отбойный молоток. Повинуясь, он сгреб бархатную ткань вокруг ее талии. Когда он провел ладонью по твердому гребню ее бедра, стон прозвучал снова, ровный и низкий. Он, как всегда, остро ощущал ускользающее время. Оно двигалось слишком быстро, чтобы он мог за ним угнаться. Колтон чувствовал, как внутри него все обостряется – понимание того, что это была самая интимная близость с ней в его жизни. И понимание того, что этого никогда не будет достаточно.

Он нащупал верх ее колготок с высокой талией, плотно прилегающий к ее торсу. Медленно, неуверенно, он просунул пальцы под нейлон. Скользнул рукой по ее бедру. Ее ладони уперлись в зеркало, жар кожи оставил полосы на стекле.

Его рука сомкнулась вокруг осколка, и она сделала маленький, слабый вдох. От этого звука у него помутилось в голове. Это пьянило его. Вытащив его, он осторожно вернул ее платье на место. В груди у него все сжалось. Его руки дрожали от желания.

– Колтон.

Его имя вырвалось у нее, как мольба. Колтон хотел сказать ей, что он последний человек, который должен нести бремя благословения. В нем не было ничего, кроме смерти. Но потом она убрала разбитый осколок в сумку, и момент закончился, невозможное, сводящее с ума ощущение, что она вытекает из его кожи. Делейн смотрела на него в отражении, пока он медленно приходил в себя. Его дыхание выравнивалось.

– Кто ты? – спросила она.

Зажегся свет. Сигнал тревоги прекратился. Из динамика донесся усталый голос:

– Там все в порядке?

– В порядке, – сказал Колтон, поднимая пальто и одним быстрым движением ткнув большим пальцем в переговорное устройство. – Локоть задел кнопку.

– Да, хорошо. – В переговорном устройстве раздался треск. Лифт оживился.

Колтон повернулся, чтобы дать Лейн возможность собраться, и почувствовал, как у него заломило в груди. Он не должен был этого делать. Он не должен был уступать. Он ничего не мог поделать. Ночь за ночью он наблюдал, как она спит в его постели, в его одежде, в его объятиях. Его решимость раскололась. Она смотрела на него задрав нос, с пылающими глазами.

– Ты непостижим.

Позади себя он услышал ровное дыхание Лейн. Он оставался лицом к дверям, наблюдая за тем, как цифры сменяют друг друга, когда они пересекали этажи. Колтон потянул за манжеты, пока они не сели как надо. Часы на его запястье показывали, что они опоздали к витрине на десять минут. Но ему было все равно.

Медленно Лейн подкралась и встала рядом с ним, поправляя берет, чтобы он сидел как надо на гладком белом бобе. Воздух между ними был тонким и холодным. Двери открылись. В лифт проникли обрывки звуков. Звон столовых приборов. Гул разговоров. Звон клавиш пианино.

Его сердце бешено колотилось в горле. Так сильно, что Колтон подумал, не подавится ли он им.

Отдав пальто ожидавшему камердинеру, он вышел в гудящую толпу. Лейн шла рядом с ним, прижимая сумку к животу. Внутри лежал осколок разбитого мальчика, слишком холодный и слишком непостижимый. На этот раз, когда он протянул ей руку, она взяла ее. Ее пальцы казались невероятно маленькими в изгибе его руки на локте. В глубине души он знал, что будет жаждать этого момента всю оставшуюся жизнь.

– Пришло время для плана Б, – сказал он и повел ее за собой.

Он привел ее в художественную галерею. Делейн не знала, чего она ожидала, но точно не этого. В помещении было множество ослепительно красивых людей, одетых в великолепные вещи, но Делейн почти ничего не замечала. Она двигалась сквозь толпу, как будто по волнам блесток, Колтон вел ее за собой.

Колтон, который прижал ее к стеклу. Колтон, который, наконец, признал правду, прижавшись своими губами к ее пульсу. Колтон, который двенадцать долгих лет назад взял ее за руку в варежке и умолял не отпускать.

В животе у нее забурлило. Каждая ее часть чувствовала себя неустойчивой, как стекло, которое вот-вот разобьется. В голове стоял гул, полный голосов, полный призраков. Она не могла отличить мертвых от живых. Возможно, она никогда и не умела. Вежливая болтовня завсегдатаев и знатоков смешивалась с тупым звоном в ушах, журчанием призраков.

Призраков.

Несмотря на все, что она видела, все, что пережила, она никогда не верила в мертвых. Не верила. Призраки были уделом спиритических сеансов и досок, салонных фокусов, фильмов ужасов и школьных шалостей. Их не существовало в том виде, в котором они предстали перед ней сегодня вечером – призрачные лица, уходящие в эфир, как дым, с трудом сохраняющие форму на периферии. Она чувствовала себя опустошенной, более чем немного потрясенной. Ничто не имело смысла.

«На самом деле все имеет смысл», – пропел голос в ее голове.

Пошатываясь, она остановилась возле пустого столика. Делейн закрыла глаза. Это не заглушило дрожь в ее груди. Это не заглушило правду. Это мертвые говорили с ней. Это мертвые сгрудились в тени, не давая покоя. Это мертвые спустились к ней, целуя ее, заманивая в темноту.

Ползали у ее ног.

«Лейн, – шептали они. – Лейн, Лейн, Лейн».

Не друзья, не союзники, не причудливый плод каприза маленькой девочки, а души, разорванные и блуждающие. Они собрались у дверей, приглашая ее войти. Они цеплялись за ее лодыжки, как кошки. Они притягивались к ней так близко, словно она была светом, накаленным добела. Как будто все, чего они хотели, это тепла и внимания.