Отчаянно нуждаясь в том, чтобы чем-то занять руки, она потянулась к бумажному пакету на заднем сиденье, складывая его в неуклюжего лебедя-оригами. Проверив аэродинамику, она подбросила его в воздух. Он пролетел через подлокотник и приземлился прямо на колени Колтона. Его взгляд упал на ее творение неправильной формы.

– Я тут подумала, – сказала она.

– Да? – Он поднял лебедя, рассматривая его со всех сторон. – О чем?

– У меня есть одно воспоминание, из детства. Я не знаю, имеет ли оно отношение к делу.

– Расскажи мне, – сказал он, не теряя ни секунды.

– Когда я была маленькой девочкой, родители брали меня с собой на Уолденский пруд, чтобы я бросала камни по воде. У моего отца это отлично получалось. Он всегда находил самые лучшие камешки для броска. Они добирались до середины пруда. А мой просто тонул. Уходил прямо на дно. – Она подняла на него взгляд и заметила, что он совершенно неподвижен. Что-то неопознаваемое мелькнуло в его взгляде. – Однажды утром мы пришли туда рано, раньше всех. Я хотела собрать все лучшие камешки, чтобы у него не было шанса, поэтому выбежала из машины. Мои родители были в ярости, потому что за неделю до этого там утонули два мальчика.

Колтон сглотнул. Лебедь сидел, зажатый между его пальцами в смертельной хватке.

– Я успела набрать целую кучу камней, прежде чем нашла тело, – продолжала она. – Это был мальчик. Он лежал наполовину в воде, наполовину в грязи, и я сначала подумала, что он мне привиделся.

Солнечный свет заглянул в окно в виде золотого блика, и она на мгновение увидела себя отраженной в нем. Она посмотрела вниз на кончики своих пальцев. Ноготь указательного пальца был почти до крови содран. В проходе мимо прогрохотала тележка с закусками.

– Продолжай, – сказал Колтон.

– Ты подумаешь, что я сошла с ума.

– Не подумаю.

Она закрыла глаза. Было слишком тяжело смотреть на него. Холодный, выбивающийся из сил Колтон, с его улыбкой, похожей на нож. Она была уверена, что он осуждает ее – маленькую стеклянную Делейни, голова которой забита грезами. Но все эти годы спустя она по-прежнему могла вспомнить каждую деталь того прохладного мартовского утра. Она держалась за них, как держатся за мечту. Фрагментарно и в красках.

– Он был мертв, – прошептала она. – Я была так уверена в этом. Но когда позвала его, он закричал. Когда я сказала ему двигаться, он послушался. Когда я протянула ему руку, он взял ее. Он был будто ледяной. Я никогда не чувствовала такого холода.

– Что случилось?

– Он исчез. – Она открыла глаза, чтобы найти его пристальный взгляд. – В одну минуту он был там, а в следующую его поглотило небо. Когда родители прибежали, его уже не было. Они подумали, что я играла в какую-то игру. Но это была не игра. Я видела его. Я чувствовала его. А потом…

Она замолчала, опасаясь. То, как он смотрел на нее – солнечный свет окрасил его глаза в редкий медово-карий цвет – вызвало в ее груди какое-то забавное волнение. В кои-то веки он выглядел как парень, а не как нечто слишком острое, чтобы к нему прикасаться.

– Когда Нейт возвращался к жизни, – продолжила она, – Адья сказала, что последовала за ним прямо ко мне. Я всегда думала, что, возможно, мне это привиделось, но что, если я такая и есть? Что, если я из тех людей, которые смотрят на тени и видят мертвецов?

– А что, если это так? – спросил Колтон, стараясь выглядеть беззаботным.

Она не хотела думать о том, что это может означать. Каждая мелочь казалась ей увеличенной, переходящей в слишком резкий фокус – гул двигателя, тепло солнца на ее коже, Колтон, поднявший бумажного лебедя и осторожно положивший его на потертый нейлон ее колена. Он так и оставил его, проводя кончиком пальца по бумажному вееру хвоста.

– Это ужасный лебедь, – сказал он.

– На самом деле это идеальный лебедь. Еще я могу сделать лягушку.

– Впечатляет.

– У моей мамы домашнее обучение было основано на ремеслах, – сказала она, когда он подтолкнул лебедя достаточно сильно, чтобы тот захлопал однобокими крыльями. – Вместо того чтобы учить вычитание, я по понедельникам занималась макраме, а по средам – акварелью. Это было немного забавно.

– Это не звучит забавно, – сказал он. – Это звучит мило.

– На данный момент это огнеопасно. – Прядь волос выбилась из одного пучка, и она старалась уложить ее на место. – Она ничего не выбрасывает. Весь дом забит всякими поделками, которые она заставляла нас с папой делать вместе с ней на протяжении многих лет.

– Мои родители развелись, – вызвался Колтон после еще одной минуты возни с лебедем. – Ни один из них не смог остаться в Бостоне, поэтому до окончания университета я буду жить в доме один.

– О.

Она подумала о скудном декоре, о дверях, закрытых, как в гробницах. Подумала, что, возможно, в доме идет ремонт, а не то, что там вообще никто не живет. Никто, кроме Колтона. Рядом с ней его карие глаза были скрыты под кепкой.

– У новой жены моего отца есть склонность сжигать кредитные карты, – сказал он. – Когда открывают новую, они не всегда обновляют планы платежей. В тот первый вечер, когда ты пришла, мне отключили электричество.

Он сказал это так непринужденно. Как будто это было обычным делом, о котором можно забыть.

И вдруг она все поняла. Стена из свечей. Его попытки отшить ее у двери.

– Боже, – вздохнула она. – Почему ты ничего не сказал?

– Чтобы избавить себя от унижения, – скривился он в неуклюжей улыбке.

– Ты позволил мне смеяться над тобой, – сказала она. – Теперь я чувствую себя дурой.

Над головой зажегся индикатор, оповещающий, что необходимо пристегнуть ремни безопасности. Через звуковую систему донесся неразборчивый голос пилота.

– Что он сказал?

– Он сказал, что мы скоро начнем приземляться.

Колтон убрал руку, позволяя лебедю вспорхнуть к ней на колени.

– Ты еще можешь передумать, знаешь. Ты не обязана это делать.

– Но я должна, – сказала она. – Есть причина, по которой Нейт нашел меня. Я не знаю, что это, и я не знаю, ждет ли меня ответ в Чикаго, но я должна попробовать. Всю мою жизнь люди определяли меня только по одному признаку. Я пришла в Годбоул, потому что хотела посмотреть, есть ли там другая версия меня. Может быть, это она.

– Девушка, которая не может сложить симметричного лебедя? – нахмурился Колтон.

– Я должна довести это до конца, – сказала она, игнорируя его.

– А что, если тебе не понравится то, что ты найдешь?

– Я не знаю, – призналась она. – Думаю, я разберусь с этим, когда приеду туда.

Поездка в больницу была очень долгой, мешали постоянные пробки. Ужасный, ползущий темп заставил Колтона искренне подумать о том, чтобы открыть пассажирскую дверь и выброситься на пути встречного транспорта. Устроившись на заднем сиденье черного легкового автомобиля, они с Лейн сидели, прижавшись друг к другу коленями, а мимо проползал город из холодных бетонных блоков и многоквартирных «Грейстоунов».

Ему не следовало ехать. Он уже чувствовал, как последствия его действий берут свое. Мигрень распустилась за его глазами. Мелкие ушибы разрывали его сухожилия. Каждый раз, когда ему казалось, что он стал нечувствительным к боли, она усиливалась. Ему было интересно, сколько еще он сможет продержаться, прежде чем его тело сдастся.

Он ничего не мог поделать. Шел туда, куда она вела, как бумажный змей на ниточке. Он был безнадежно пойман, закручен в ее ветвях. Его леска запуталась. Позвоночник сломался. Парус был весь в клочьях. Не было никакого способа освободиться.

Рядом с ним Лейн смотрела в окно широкими, немигающими глазами. Ему нравилось, как она рассматривает город, нахмурив губы, крутит на пальце плетеное кольцо, словно талисман. Он наблюдал за ней последние несколько кварталов. Ее волосы были собраны в два пучка, огромных и нелепых. Один из них распустился после сна, в котором она пребывала в последний час полета.

Когда они, наконец, подъехали к своей остановке, солнце на небе было большим и круглым, Колтон пропустил семь телефонных звонков подряд. В желудке у него был свинец. Грудь сдавило. Апостол скоро будет искать его, а он находился совсем не в том месте и делал именно то, о чем его предупреждали. Он не хотел думать о последствиях.