– Это то, чего ты хотел, – сказала она, и холодок пробежал по его позвоночнику.

– Ты не можешь ее получить, – сказал он, твердо и уверенно, хоть и боялся больше, чем когда-либо в своей жизни. – Она не такая, как мы ожидали. Astra inclinant.

Существо внутри Лейн издало громкий, чистый смех.

– Sed non obligant, – приказал он.

Лейн задыхалась, прижимаясь к нему, пока они не оказались вплотную друг к другу, а ее спина не оттолкнулась от матраса в необычайном выплеске энергии.

Он почувствовал это, как ветер перемен, – в тот самый момент, когда она проснулась. Под его пальцем ее пульс заколотился с бешеной скоростью. Она прижалась к матрасу, ее конечности ослабли. Лунный свет залил ее глаза, посеребрив их цветом морского стекла.

– Колтон? – Это был ее голос, ее удивление, ее замешательство. Он хотел собрать это в маленькую бутылочку. Смех облегчения вырвался из него. Он опустился ниже, прижавшись лбом к ее лбу.

– Мы в порядке, – сказал он.

– Ох, – вздохнула она, оценивая их положение. – Я что-то сделала? Я причинила тебе боль?

– Совсем чуть-чуть, – заверил он ее.

Лейн начала решительно двигаться, и он почувствовал, как она извивается из стороны в сторону, пытаясь выскользнуть. В панике он поймал ее. Колтон не был уверен, что хотел сделать, только знал, что не может позволить ей сбежать. Не мог позволить ей заснуть. Не здесь, когда время все бежит и бежит, бежит, и призраки ошибок все еще омрачают воздух между ними.

Она лежала совершенно неподвижно в его объятиях, погруженная в полночь и бессмертие. Прислонившись к ней, он провел кончиком носа по ее переносице.

– Оставайся здесь со мной, – сказал он.

– Хорошо, – прошептала она.

Что-то без слов пульсировало в нем. Ее сердце прижалось к его груди. Его сердце под его кожей. У него в голове были все невозможные, неумолимые способы, которыми он хотел заползти в нее, время стремительно утекало.

– Асфодели, – сказал он, совсем не подумав. Колтон оперся на предплечья, запустив руки в ее волосы. Под ним в ее глазах мелькнуло замешательство.

– Что ты сказал?

– Асфодели, – повторил он и возненавидел свой голос за треск. – Это многолетний цветок. Известен тем, что растет на лугах подземного мира.

– Призрачные цветы. – Глаза Лейн сузились.

Для призрачной девушки, подумал он, но не сказал. Воспоминание о ее глазах, залитых черным светом, все еще не давало ему покоя.

– В некоторых историях Аид венчает Персефону гирляндой из асфоделей. Он знает, что его Ад не там, где она хочет быть, и поэтому он делает все возможное, чтобы сделать его немного более терпимым зимой. Немного прекраснее. Думая, что, может быть, в конце концов она не будет его так бояться.

Навстречу им поднялась тишина. Единственным звуком в доме было отдаленное тиканье дедушкиных часов Лэнгстона, подаренных его матерью, а с улицы доносился глухой гул проезжающих машин. Их дыхание сбивалось между ними.

Медленно Лейн поднесла руку к своей щеке. Колтон сделал вдох, заставляя себя успокоиться.

Никогда еще он не чувствовал себя более трагично.

– Наверное, я хочу сказать, – прошептал он, – я подумал, что асфодели подходят тебе гораздо больше, чем розы.

Колтон провел большую часть утра понедельника, пытаясь отговорить Лейн от похода в колледж.

Он сидел на табурете у кухонной стойки и смотрел, как она ковыряется в пустой шелухе спелого осеннего граната. Под глазами плясали тени, свитер был помят. Пятно от кофе потемнело на тонкой клетчатой юбке. Столешница была украшена россыпью красных зерен, заваленная несколькими бессистемными стопками учебников. Вся кухня пахла эспрессо.

– Знаешь, – сказал он, пытаясь затронуть другую тему, – есть студенты, которые пропускают занятия, когда идет дождь.

– Если ты хочешь что-то сказать, говори прямо, – смерила его взглядом Лейн.

– Я хочу сказать, – сказал он, – что сокрытие древней сущности – уважительная причина для того, чтобы взять больничный.

Она выкинула гранат в мусорное ведро и пересекла кухню, чтобы поставить свою тарелку в раковину.

– Если мои оценки упадут еще ниже, я потеряю стипендию.

– Это всего лишь бумажка, Уэнздей.

– Это не так, – возразила она. – Не для меня.

В ее взгляде было что-то свирепое. Что-то такое, отчего он понимал: лучше ей не перечить. Колтон знал, что ожидание решения проблемы разъедает ее. И что решения пока что нет. Все это время он искал способ впустить что-то, но никогда не предполагал, что ему придется это изгонять. Они с Лэйн провели выходные, затаившись в его доме, прочесывая просторы интернета. Изучали литературу. Читали древние и религиозные тексты, анекдоты из первых уст, пока их зрение не помутилось. Пока они не засыпали в его постели.

Пока она не просыпалась в полночь.

Это происходило каждую ночь, как по часам. Наступал час ведьм, и зверь шевелился под кожей Делейн. Она садилась в постели, ее глаза были чужими, а улыбка – совершенно не похожей на привычную улыбку Делейн.

– Бедный Си Джей, – сказала она в субботу. Голос у нее был какой-то неправильный, наполненный бульканьем, словно сам пруд находился внутри нее. Она напевала какую-то мелодию, постукивая пальцами по покрывалу. – Никого не можешь спасти, даже себя.

В воскресенье он уснул на письменном столе лицом вниз: очки набекрень, открытая страница смята под подбородком. Колтон проснулся от того, что Лейн стояла над ним, приставив кухонный нож к его горлу.

– Что, если я убью тебя?

У кухонной стойки Лейн боролась с молнией своей сумки. Забыв о том, как она играла с ним в темноте. Как она издевалась над ним, дерзко и нагло.

– Хорошо, – сказал он. – Сосредоточься на своих занятиях, если это то, что тебе нужно. Я останусь здесь и продолжу ковыряться в исследованиях. Позвоню тебе, если что-нибудь найду.

К тому времени, когда Лейн вернулась, уже наступила ночь. Колтон сидел под горой книг в гостиной. Он провел весь день в поисках решения, и ему нечем было похвастаться, кроме пошатнувшегося рассудка и головной боли.

Он уже собирался отправиться на кухню и разогреть остатки еды, когда в комнату без предупреждения ворвалась Лейн. Она швырнула сумку на пол, а затем опустилась на диван. Все ее движения были будто преувеличены – не совсем ее, – и эта мысль не давала Колтону покоя.

– Я зашла в студенческий медицинский центр, – сказала она. Ее щеки покрыл румянец. Глаза оставались стеклянными. – Медсестра сказала, что у меня, скорее всего, мононуклеоз. Мононуклеоз. Разве это не самая нелепая вещь, которую ты когда-либо слышал?

– Я не знаю, чего ты ожидала. – Он закрыл книгу и бросил ее в растущую кучу бумаг. – Как ты себя чувствуешь?

– Устала. – Она не выглядела усталой. Она выглядела беспокойной. Возбужденной. Ее ногти были искусаны до крови. Скрывая слишком сильный зевок, она сказала: – Я собираюсь лечь спать.

– Ты поела?

– Я не голодна. – Она приподнялась, чтобы уйти, на ходу снимая сапоги.

– Я не спрашивал, голодна ли ты, – сказал он, перекинув руку через спинку дивана. – Я спросил, поела ли ты.

Но она уже ушла, скрип деревянной лестницы ознаменовал ее уход. Он тихо собрал груды и стопы книг и аккуратно поставил их на журнальный столик. Он подобрал обувь Лейн и поставил ее у двери. Колтон сел за кухонный столик в одиночестве и съел тарелку лазаньи. Когда закончил, он взял на кухне две чашки воды и направился наверх.