По краям кровати длиннопалая темнота переливалась синим и черным и, как всегда, пыталась поймать ее взгляд. Она чувствовала холод во всем теле, в животе все еще бурлило от остатков кошмара. Шторы были задернуты, но она не могла избавиться от ощущения, что Нейт где-то рядом. Ждет ее в темноте.

– Могу я тебе чем-то помочь? – спросил Колтон, когда включилась реклама.

Ее сердце сильно ударилось о ребра. Она не осознавала, как пристально смотрела на него.

– Я просто задумалась, – сказала она слишком быстро. Он взглянул на нее сверху вниз, и его губы выдались вперед, поблескивая на свету.

– О чем?

– Ну, это отличная подготовка для меня.

– Да? – Его глаза сверкнули черным во мраке. – Как это?

– Однажды, когда продюсер постучит в мою дверь и попросит меня дать интервью для твоего биографического фильма о настоящем преступлении, я буду знать, чего ожидать.

Колтон не засмеялся. Вместо этого он сказал:

– Ты ужасно груба со мной, Уэнздей.

Она ничего не могла с собой поделать. От того, как он смотрел на нее, она вся сжалась от боли. Делейн сказала, потому что ей нужно было что-то сказать:

– На самом деле я думала о Нейте. В его глазах не было и следа человечности. Я не понимаю, как человек может так опустошить себя.

Колтон ничего не сказал в ответ. Он снова смотрел на экран телевизора, в его глазах отражались чистые голубые оттенки рекламы мыла.

– Уайтхолл этому не учит, – сказал он, – но есть причина, по которой мы можем чувствовать двери, которые никто другой не может.

– Потому что мы со странностями.

Уголки его губ приподнялись.

– Не совсем. Каждый студент в Годбоуле сталкивался со смертью. А когда тело умирает, даже на мгновение, душа переходит между плоскостями. Большинство людей, которые умирают, остаются мертвыми. Но есть и те из нас, кто продолжает жить, испытав шок на больничной койке или в кузове машины скорой помощи.

Его руки лежали на коленях ладонями вверх, он внимательно рассматривал их, его пальцы были скрючены. Мизинец торчал под странным углом по отношению к остальным.

– Смерть – самая естественная вещь в мире, – сказал он. – А вот выживание – нет. И поэтому, обманув ад, мы возвращаем частичку его с собой.

– Какую частичку его? – нахмурилась Делейн.

– Ту, что там есть. Что бы там ни было, что бьется вдоль лей-линий. Мы берем это с собой вместо утраченной части себя, – пожал плечами он.

Гул в ее голове. То, как она дрожала вместо звука, робко и странно. Она потеряла сознание в больнице, ее маленькое стеклянное тело поддалось лихорадке. Сердце остановилось, мир потемнел, и ее вернул в себя вовремя сделанный укол эпинефрина. Шок для организма, достаточно сильный, чтобы воскресить мертвого.

– Какова же была твоя встреча со смертью? – спросила она, посмотрев на Колтона

Он не ответил. Его пальцы согнулись, напряжение сковало сухожилия. У Делейн возникло ощущение, что она выведывает что-то глубоко личное, и тут же пожалела, что спросила. Пульс участился, она освободила руку и провела пальцем по внутренней стороне его предплечья. Он следил за ее движениями, его дыхание участилось, когда она разжала его кулак и переплела свои пальцы с его.

– Можешь не говорить мне, – сказала она, – если тебе тяжело об этом говорить.

К тому времени, когда начались титры, Делейн практически удалось избавиться от леденящего холода кошмара. В голове у нее все кружилось, мысли вертелись как заведенные. Она приехала в Чикаго, чтобы встретиться с другом, а вместо него нашла монстра. Теперь он был где-то рядом и знал ее имя. Она не понимала, что делать дальше. Она не знала, куда еще может пойти, кроме как домой. Назад к своим занятиям. К ночному свету. К притворству.

Зарывшись поглубже в кровать, она свернулась калачиком рядом с Колтоном и наблюдала за тем, как их сцепленные пальцы поднимаются и опускаются на его груди. Вдоль его ребра чернела извилистая надпись, хорошо видимая ей под таким углом.

«Non omnis moriar».

Вид этой надписи впился в нее, как зубы, и вдруг она снова оказалась в Святилище, притаилась в открытой двери, наблюдая, как Нейт вновь и вновь пытается встать на ноги. Она высвободила руку и провела кончиками пальцев по пожелтевшим ушибам на его торсе. Вдоль изгиба третьего ребра была заметная впадина. Неглубокая впадина там, где должна была быть кость.

– Колтон, – прошептала она в тишине. – Что же ты наделал?

Но когда она подняла голову, то обнаружила, что он спит.

Теперь, когда они вернулись домой, все было по-другому. Колтон знал это. Лейн тоже знала. Это понимание витало между ними без слов, пока они стояли у выхода из аэропорта, время мчалось все быстрее, прохладный октябрьский воздух проносился мимо в потоке людей у терминала. Колтон старался не чувствовать себя виноватым из-за строящейся стены секретов, когда он сошел с тротуара и вызвал ей такси.

Она попросила о совместной поездке, но он отказался. Во-первых, они ехали в разные стороны. А во-вторых, у него была глубокая неприязнь к городским такси. Он попытался представить, на что будет похожа поездка в нем. Втиснуться на заднее сиденье машины, которую, вероятно, не мыли несколько недель, прижаться коленями к коленям Лейн в пробке на Пайке. Это казалось непосильной задачей до завтрака, а он не был настроен на греческую трагедию.

В любом случае он уже видел внедорожник, поджидавший его в дальнем конце зоны погрузки.

– Как ты думаешь, он появится? – спросила Лейн. – Нейт?

Она пыталась притвориться, что не боится. Как будто мысль о Нейте, скрывающемся за углом, не пугала ее. Но ей не удавалось никого обмануть. Она стояла, кутаясь в пальто, ее глаза метались от лица к лицу. Мимо прошел бизнесмен, грохоча багажом, и она чуть не выпрыгнула из кожи.

– Не волнуйся о Шиллере, – ответил Колтон, держась одной рукой за заднюю пассажирскую дверь. – О нем позаботятся.

Он широко распахнул дверь, но она не села.

– Кто?

– Квалифицированные специалисты, – сказал он, чувствуя глубокую усталость. – Не первокурсница колледжа.

Она не сдвинулась с места. Делейн выглядела очень маленькой, неуверенно расположившись на обочине, ее волосы развевались на ветру.

– Я беспокоюсь о его маме.

– Это потому, что ты хороший человек. – Он вытащил бумажник из заднего кармана. Извлек две хрустящие двадцатидолларовые купюры. – На проезд.

Она посмотрела на деньги так, словно он предлагал ей пузырек с ядом.

– Я не могу принять это.

– Не будь невежливой, Уэнздей. – Он поднес деньги к ее носу. – Возьми.

– Нет, спасибо.

Таксист на водительском сиденье был не настолько нетерпелив, чтобы кричать, но он был достаточно нетерпелив, чтобы перекинуть руку через соседнее сиденье и зыркнуть на них.

– Если ты не потратишь деньги на поездку, – сказал Колтон, – то я потрачу их на цветы. Тебе нравятся розы?

– Они мне не нравятся.

– Прекрасно. Сорока хватит на дюжину.

– Ты невыносим. – Она выхватила купюры из его рук.

– Не за что.

Он придержал дверь, пока она не забралась внутрь. Как только Делейн пристегнулась, Колтон мягко закрыл дверь. Он смотрел, как такси отъезжает от стоянки, как оно вклинивается в серебристую линию автобусов, кроссоверов и полицейских машин. Он все равно подумал о покупке цветов.

Колтон не двинулся с места, как только она скрылась из виду. Он остался на месте. Один на обочине. Камушек в текучем потоке путешественников. Глядя на часы, изучал потоки людей, пока не увидел знакомую фигуру, присевшую на соседнюю скамейку.

– Хейс. – Колтон сунул руку в карман. – Рад тебя видеть.

Эрик не ответил ему взаимностью.

– Должен сказать, за то время, что мы дружим, ты наделал много глупостей, но это, должно быть, самая идиотская.

– Ты так думаешь?

– Это был не комплимент. – Эрик окинул его взглядом через прохладный терминал. – Неужели твое эго настолько велико, что ты решил, что сможешь провезти Майерс-Петрову через весь Чикаго и не попасться?